Хождение по Млечному Пути - Алёна Даль

задушил, убил в сражении или умертвил иным способом – тогда это были обычные способы устранения соперников, оказавшихся в конечном итоге под сводами одной усыпальницы. В базилике есть ещё одни Ворота Прощения, пройдя сквозь которые можно получить отпущение грехов.

Новая улица (la Rúa Nueva o Renueva) ведёт в новые кварталы города с островками старинных построек – но каких! На берегу Бернесги возле средневекового моста расположен монастырь Сан-Марко (Monasterio de San Marcos) – бывшая резиденция ордена Сантьяго. Здесь в XVI веке находился госпиталь, в котором каждому пилигриму, даже в самые голодные времена, выдавался фунт хлеба, а чтобы не было путаницы, на посохе делали специальную зарубку. Позже монастырь использовался как тюрьма, казарма и даже… концентрационный лагерь. Сейчас в его стенах располагаются роскошный отель сети «Парадор» и филиал Музея Леона. Экстерьер монастыря в стиле платереско[78] соединил в себе художественные традиции мавров, готов, испанцев и итальянцев эпохи Возрождения. Глядя на сложноузорчатый фасад, утверждаешься в мысли, что искусство, возникшее на стыке разных традиций и школ, так же красиво и уникально, как и дети, рождённые в смешанных браках.

Переход от одной замершей в камне истории к другой похож на блуждание в лабиринтах времени. Среди пыльных культурных пластов, нагромождения древностей встречаются редкие и оттого неожиданно яркие вкрапления современности. Вот молодой учитель в рваных по моде джинсах рассаживает школьников прямо на мостовую возле памятника пилигриму и начинает открытый урок. Речь его экспрессивна, жесты размашисты. Загорелая коленка в прорехе ничуть не отвлекает учеников от рассказа учителя – слушают затаив дыхание. Бронзовый пилигрим за их спинами снял сандалии с натруженных ног, сложил руки на животе и смотрит то ли на башенные часы монастыря, то ли на безбрежно-безоблачное небо. А может, просто задремал, подставив запылённое лицо свежему ветру.

Средневековый квартал Умедо (Barrio Húmedo) стянул вокруг себя семь самых оживлённых улиц, собрал старые дома с гербами на фасадах и бо́льшую часть кафе и тапас-баров, где к местному «бычьему» вину «Тинто де Торо» подают конскую сесину[79] и марагато[80].

А вот ещё одно место, неизменно собирающее толпы туристов, – Дом Ботинес (Casa Botines), творение неподражаемого Гауди, незнамо как очутившееся вдали от Каталонии. Дом резко контрастирует с расположенным неподалёку старым дворцом-крепостью Гусманес – примерно как молодой стриженый пудель рядом со старой строгой овчаркой. Преуспевающий коммерсант-текстильщик Карлос Гуэль, среди приближённых которого был и чудаковатый Антонио Гауди, в конце XIX века решил создать бизнес-центр для леонцев, для чего и привлёк своего гениального друга. Автор Дома Ботинес, отлитый в металле, сидит рядом на лавочке нога на ногу и набрасывает что-то в альбом – быть может, эскизы очередных шедевров? Рядом всегда полно сочувствующих наблюдателей, по-обезьяньи копирующих перед объективом позу архитектора и панибратски кладущих руку на плечо бессловесному гению.

Трудно сказать, откуда взялась эта туристическая «традиция» – вольно и беспардонно обращаться с памятниками великих, залезая к ним на колени, беря под руку или иным способом дополняя собою композиционный замысел скульптора. Степень интереса туриста к стране или городу сегодня чаще всего выражается количеством фотографий, на которых он с разной степенью вкуса и такта вписан в его архитектуру.

Гуляя с Карлосом по Леону, мы видим множество знакомых лиц, встречи с которыми случайны и приятны. Какой-нибудь пустячок в дороге типа предложенной вовремя воды или пластыря, подсказка – куда сворачивать, элементарные слова ободрения в нужный момент делают вас уже не просто попутчиками, а друзьями. Все друзья собираются вечером в альберге женского бенедиктинского монастыря Санта-Мария дель Камино. Здесь, в соответствии со строгим уставом, практикуется раздельное заселение мужчин и женщин: дамы – на первом этаже, мужчины – на втором. Пилигримов обслуживают строгие немногословные монахини. Ночи, несмотря на дневную жару, холодны и сыры, толстые монастырские стены обладают эффектом погреба, поэтому нам раздают дополнительно по тёплому шерстяному одеялу.

Подчиняясь монастырским правилам, расходимся с Карлосом по этажам. Я захожу в женские покои и вижу – ба, знакомые все лица! – и беременную Марту из Дании, и словенскую художницу Даниэлу, и кореянку Сильвию, и немок Анну и Сабину, и отважную Луизу из Калифорнии – словом, почти всех женщин, с которыми нас сводила и разводила дорога. Радостные приветствия, улыбки, объятия. Комната гудит как улей, ведь женщины всего мира имеют обыкновение одновременно спрашивать и говорить о своём. А новостей много.

Даниэла показывает картины, написанные в пути: туманные пиренейские перевалы, мрачное ущелье Ронсесвальес, сказочные леса Наварры, золотистые виноградники Ла-Риохи, маковые поляны и охристые холмы Кастилии, шпили бургосского собора в розовых лучах рассвета… Эта импровизированная галерея оживляет аскетичное жилище, наполняя его сочными красками и теплом дня.

Сильвия смущённо признаётся, что познакомилась в дороге с мужчиной и теперь они идут вместе. Муж Марты выкроил пару недель и на днях присоединится к жене. «Так что продолжим путь втроём», – шутит датчанка, поглаживая живот. Луиза говорит, что чувствует себя значительно лучше, да и выглядит она неплохо: глаза блестят, на щеках румянец, голова начала обрастать нежным пушком младенческих волос. Только сейчас замечаю, что к её рюкзаку прикреплён брелок с фотографией годовалого малыша. «Внук?» – спрашиваю. «Да, это мой Джерри!» – с гордостью сообщает сияющая бабушка. Тут все принимаются доставать фотографии, открывать файлы на мобильниках, чтобы показать любимых детей и внуков. Десятки детских мордашек разных возрастов и национальностей заполняют пространство комнаты. Смешные, милые, вихрастые, с бантиками и косичками, в очках, брекетах и панамках, озадаченные и смеющиеся, сосредоточенные и удивлённые – кажется, в общем гомоне слышатся и их голоса.

Но вскоре все звуки стихают. Монашка, пожелав спокойной ночи, выключает свет. В комнате воцаряется тьма и тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием и шумом ветра за окном. Я прислушиваюсь к себе: нога не болит, усталости непомерной нет, сыта, согрета – и этого довольно, чтобы ощутить простое бесхитростное счастье путника, обретшего кров над головой.

Леонский калейдоскоп

…Солнечный луч робко целует меня в щёку, скользит по виску, путается в ресницах. Рыжий свет проникает сквозь кожу, щекочет сомкнутые веки и, убедившись, что я уже не сплю, с озорством мальчугана с зеркальцем переключается на соседку. Залитое солнцем утро обещает ясный день и новые яркие впечатления.

Я спускаюсь по лестнице – Карлос уже ждёт меня на террасе, сидя перед чашкой кофе. Его вид приводит меня в замешательство: светлый костюм, рубашка, классические туфли. Рюкзака не видно. Заметив меня, он берёт в автомате ещё одну порцию кофе и загадочно молчит, пока я силюсь понять причину перемены