Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта - Реймонд Пристли

Яйца уже были отложены, пингвины теперь питались довольно регулярно, и огромные скопления пингвинов - в несколько тысяч голов - на морском льду к западу от залива, откуда они отправлялись в походы за рыбой, стали привычным зрелищем. Появлялись, конечно, и меньшие стаи, было немало даже индивидуалистов, предпочитавших рыбачить в одиночестве, но чаще всего все-таки мы наблюдали настоящие столпотворения.

Гнездовья теперь совсем не походили на оживленный птичий базар в период спаривания. Издали виднелись только черные спины образцовых родителей, насиживающих яйца (хотя в каждой колонии было несколько исключений), которые поворачивались белыми жилетами навстречу непрошеным посетителям, едва те вступали на их территорию.

То тут, то там по колонии шагал пингвин, направлявшийся на рыбалку или уже возвращавшийся домой. Это можно было определить безошибочно по виду его оперения - белая после купания грудка быстро меняла свой цвет из-за грязи в гнездовье. Иногда на прогулках к западу от залива встречались отряды пингвинов в двадцать или тридцать экземпляров, направлявшиеся к острову Дьюк-оф-Йорк. Как же у них должно быть развито чувство долга и ответственности перед семьей, если они покидают богатые рыбные угодья на мысе Адэр и ковыляют восемнадцать миль [29 км] до дома!

Тридцатого ноября Левик заметил первую в этом сезоне косатку. Она подошла очень близко к берегу, где собрались толпы пингвинов, которые не обращали на нее ни малейшего внимания. Это утвердило меня в первоначальном впечатлении, что пингвинам косатка в воде не страшна. Иначе хищницы вместо того, чтобы колесить по морю в поисках отбившихся от стада тюленей, поджидали бы пингвинов поблизости от птичьего базара, пока не истребили бы их всех через несколько лет.

Второе декабря стало знаменательной датой в зоологических изысканиях партии: в этот день, собирая образцы на склонах мыса Адэр, я впервые обнаружил огромное количество маленьких красных насекомых, обитающих среди мхов или на нижней стороне камушков. К вечеру того же дня Кемпбелл застрелил двух морских леопардов, и с помощью "Великой западной" мы пришвартовали льдину с тушами к берегу и освежевали их. Всего за лето мы убили девять таких животных. Наблюдая во время прогулок по краю припая, как эти существа свирепого вида высовывают из воды голову и плечи, высматривая на припае зазевавшихся пингвинов, или же прячутся у его подножия, мы поняли в поведении пингвинов многое из того, что прежде казалось необъяснимым. Почему, например, пингвины не любят первыми входить в воду, а оставшиеся на берегу вытягивают изо всех сил шею, стараясь узнать судьбу смельчака. Мы располагали убедительными доказательствами того, что леопарды ежегодно уничтожают сотни пингвинов. На двух или трех птицах зубы леопарда оставили неизгладимый след, одной он содрал всю кожу с грудины. Несколько раз мы видели, как леопард охотится на пингвина, описывая вокруг него круги в воде, или, выпрыгивая из воды, играет с ним, как кошка с мышкой. В желудке у убитого морского леопарда мы нашли останки по крайней мере двенадцати пингвинов Адели.

В тот же вечер после чая я пошел на берег и часок-другой полежал на теплом базальтовом пляже, головой на округлой скале, греясь на солнце и наблюдая, как пак непрестанно движется на восток и огибает выступ мыса, где его подхватывала приливная волна и отбрасывала на запад. Это был один из тех дней, о которых впоследствии всегда вспоминают с удовольствием и грустью те, кому посчастливилось побывать в Антарктике. Было совершенно тихо, ярко светило солнце, воздух, бархатисто-мягкий, в то же время пьянил как вино. Спокойное море без единой морщины, непрерывный ход осколков льда и маленьких льдин неправильной формы, неровной поверхностью успокаивали равно и взор, и мысли. Невдалеке возвышалось несколько величественных айсбергов различных очертаний, начиная от типичных для Антарктики столовых и кончая жертвами процесса выветривания с фантастическими фигурами на них. Позади просматривались с одной стороны обрывистый утес мыса Адэр, с другой - округлые снежные вершины материка, которые теперь, когда мы твердо знали, что нам не суждено на них подняться, влекли к себе еще больше, чем прежде.

Но, конечно, в этот и другие летние дни особое очарование пейзажу придавала прекрасная погода. Представьте себе тот же самый вид почти с теми же деталями (за исключением только бурного сердитого моря), но добавьте завывающий шторм, нагоняющий тучи снега, - и вот перед вами картина величайшего уныния и зимнего запустения.

Необычайно сильные теперь приливы и отливы достигали приблизительно пяти футов [1,53 м], и в местах с низким при отливе стоянием воды за мористым краем припая обнажался сравнительно твердый пляж. Возвращаясь в отлив с рыбной ловли, пингвины не могли вскарабкаться на лед и выжидали, пока он снова не станет доступен. Пока я любовался ледоходом, уровень воды постепенно повысился настолько, что птицы могли взобраться на припай. Они прибывали уже непрерывным потоком, и любопытство заставило меня подняться со своего места и пойти посмотреть на них. Прямо подо мной, в трех футах от воды [92 см], нависла небольшая полочка около двух футов [62 см] длиной, в полфута [15 см] шириной, единственное на протяжении четверти мили [403 м] доступное для птиц место подъема. Пингвины, приблизившись группами по десять - двадцать особей, один за другим выпрыгивали из воды, пытаясь приземлиться на полку. Результаты получались самые разные, сценка была комичной донельзя. Примерно половина прыгавших попадала на полочку, но из них около половины делали слишком сильный прыжок, а потому ударялись о стенку сзади и, издав негромкий возглас удивления, падали обратно в море. Другие и вовсе не достигали полки и после отчаянных усилий также оказывались в воде. Чаще всего падавший вниз сталкивался с тем, что взлетал вверх, и за этим следовало прямо-таки вулканическое извержение ругательств. Один из пяти вскакивал точно на полку, но из их числа девять из десяти при виде меня очертя голову бросались в мелкобитый лед, обрамлявший окно чистой воды, из которого они прыгали. Только немногие храбрецы бестрепетно проходили мимо меня, и я приветствовал их салютом. Пока я стоял около полки, из пятисот или шестисот вспрыгнувших на нее добились победы и прошествовали дальше только тридцать или сорок птиц. Одновременно пингвины пытались вскочить на припай справа и слева от меня, одни касались кромки льда клювами, другие - грудью или даже ногами, но только четверо смогли допрыгнуть из воды, имевшей глубину двух футов [61 см] или даже меньше, на припай высотою четыре-пять футов [1,22-1,53 м]. Некоторые, падая обратно в море, с громким шумом шлепались плашмя на поверхность, но в основном, к моему удивлению, пингвины к моменту соприкосновения с водой исхитрялись принять с помощью ласт и хвоста удобную позу для ныряния.