Навсегда - Джудит Гулд

— Я не могу продать вам билет до Марбеллы, — объяснила она человеку, — по той простой причине, что там нет аэропорта.

— Но вы сами сказали мне, что она направлялась именно туда.

Франческа улыбнулась.

— Да, она хотела добраться туда, но это не означает, что самолет приземлится именно там. Вообще-то я не должна вам этого говорить, но… поскольку у вас такое честное лицо… — Она оглянулась и понизила голос: — Она летит в Малагу! Это ближайший к Марбелле аэропорт.

— Ясно, — человек нахмурился. — Это беспосадочный перелет?

Франческа покачала головой.

— Нет, она летит до Барселоны, а там пересаживается на другой самолет. Она специально попросила составить маршрут так, чтобы в Барселоне иметь шестичасовую остановку.

«Она опять собирается поменять внешность», — подумал он.

— Если хотите, можете полететь другим рейсом. Вы прилетите в Малагу раньше, чем она, И тогда, — Франческа понимающе улыбнулась, — вы будете спокойно поджидать ее там. По-моему, очень романтично.

— Даже и не знаю, как вас благодарить, синьорина, — ответил он.

…. Сойдя с самолета в Барселоне, Стефани прошла таможенный контроль и повторила уже знакомую процедуру: сдала два чемодана в камеру хранения и пошла в уборную. На этот раз из рыжеволосой она стала блондинкой. Разорвав три уже использованных паспорта, она спустила их в унитаз. Потом, сдав оставшийся чемодан в камеру хранения, налегке отправилась в город.

Часом позже она уже сидела в кресле парикмахера, упорно игнорируя его мольбы.

— Но у вас такие чудесные волосы! — говорил мастер. — Состричь их было бы преступлением!

Стефани посмотрела в зеркало на парикмахера.

— Они мне надоели, — ответила она. — Сделайте мне стрижку, как… — пробежав взглядом по развешанным на стенах фотографиям, она указала на одну из них: — Как эта.

— Ну, если вы так настаиваете, — фыркнул мастер.

— Да, настаиваю. Да, и еще.

— Слушаю?

— Покрасьте в темный цвет. В темную шатенку.

13 Марбелла, Испания

Издалека ее можно было принять за ослепительно-белый остров. Или за межгалактический корабль, по каким-то таинственным причинам севший на воду. Возможно, с целью осушить всю планету.

Это была яхта «Хризалида», стоявшая на якоре в полумиле от берега, горделивая и спокойная, словно бросавшая вызов морю. Команда в пятьдесят человек, все в белоснежной форме, суетилась на борту в стараниях угодить владельцу и его гостям.

Быстроходная, длиной двести восемьдесят девять футов яхта принадлежала семье де Вейга. Ее электроприводные винты могли вращаться на триста шестьдесят градусов. Пять палуб общей площадью шестьдесят тысяч квадратных футов с легкостью выдерживали немалый дополнительный груз: вертолет и две быстроходные моторные лодки.

Как и полагается яхте одного из самых богатых людей в мире, интерьер «Хризалиды» был сверхизысканным. На ней был трехэтажный круглый атриум с хрустальными, отделанными золотом колоннами; основной салон шестьдесят футов длиной и сорок четыре фута шириной — полная ширина яхты; лифт; гараж; дискотека со специальным помещением для диск-жокея и стеклянным полом. На яхте имелись гимнастический зал, медицинский центр, операционная, а также, — поскольку цена не имела никакого значения для владельца, а всякие непредвиденные обстоятельства могут случиться, — морг.

Помимо двух апартаментов владельцев, на яхте было восемь гаремоподобных апартаментов для гостей, с мраморными ванными и золотыми украшениями. Услужливые члены команды, в образе джиннов, вызывались кнопками или витым шнуром.

И, поскольку ни одна стоящая яхта не обходится без них, на верхней палубе находился бассейн с пресной водой в форме бабочки, с кафельным лазурным полом. Из раковин вливались в бассейн водопады. «Хризалида» была спроектирована как плавучий дом-курорт, рай для затворников, позволяющий обозревать мир, не выходя за пределы этого маленького безопасного дома.

В этот ясный июньский день они все были там. На верхней палубе, на пятом этаже. У лазурного бассейна, защищенного плексигласовыми экранами, предохранявшими от порывов теплого воздуха.

Эрнесто де Вейга сидел в переносном кабинете внутри шелковой палатки, полы которой были подвязаны толстыми шелковыми веревками. Он работал за портативным компьютером, соединявшим его с финансовыми центрами мира.

Зара Бойм, в изысканном сарафане, с затейливым золотым и серебряным шитьем, в маленькой шляпке из белоснежных перьев, скрывавшей волосы, сидела на шелковых подушках, уперевшись подбородком в колени, — она была поглощена окрашиванием в серебряный цвет ногтей на ногах.

Эдуардо, их сын, сейчас был в бассейне, сражаясь с бурным встречным течением, искусственно создаваемым специальным механизмом.

В другой шелковой палатке, спиной к остальным, на кресле-каталке сидела дряхлая старуха. Ей недавно исполнилось восемьдесят четыре года. В молодости она, должно быть, поражала красотой, — это было понятно и сейчас, несмотря на дряблую кожу, водянистые глаза и крашеные ярко-рыжие волосы. На ней было сиреневое шелковое платье, широкополая шляпа и сиреневые шелковые шлепанцы. В ушах сияли огромные жемчужные серьги. На шее у нее висел цейсовский бинокль.

Все четверо не обращали ровно никакого внимания на стол с закусками. Впрочем, это был, скорее, алтарь во славу пищи. Хрустящие листья молодого салата. Горы белуги, севрюга и осетра. Сваренные вкрутую перепелиные яйца. Сочные креветки размером с мелких омаров. И, поскольку еда здесь должна была быть праздником не только для желудка, но и для глаза, — устрицы в раскрытых раковинах-бабочках, каждая из которых была украшена черной жемчужиной и веткой водорослей. В каждый кубик сверкающего льда была вморожена бабочка. И конечно, тропические фрукты, снятые с деревьев и кустов только сегодня, и пирожные, изготовленные в венских кондитерских всего лишь несколько часов назад.

Около бассейна и в обеих палатках в запотевших ведерках охлаждалось шампанское.

Но пила только старушенция. Пила и смотрела в бинокль на соломенную крышу бассейна, белые башенки, оштукатуренные стены и розовые тенты клуба «Марбелла». Ветер смел остатки облаков, и небо было синее, почти кобальтовое, воздух настолько чист и прозрачен, что все приобретало более резкие очертания.

Ей казалось, что, если протянуть руку, можно все это потрогать: пурпурные горы побережья, пальмы, посаженные вдоль пляжа, белые, увитые бугенвиллеей дома.

Взгляд в бинокль — глоток, взгляд — глоток. Сознание престарелой дамы было приятно затуманено. Еще глоток — опять бинокль. Официант, обладавший особым талантом быть невидимым и неслышимым, своевременно подливал шампанское в бокал.

Ах, эта сладкая вялость, приятная утомленность! Зара Бойм, завершив педикюр, перевела глаза на пожилую леди. Она увидела, как та, подавшись вперед, смотрит в сторону берега.

— Что ты там увидела, мутти? — спросила она по-немецки.

Старушка даже и не подумала обернуться.

— Отгадай сама, что я вижу. Берег, естественно, — ответила она тоже по-немецки.

— С мамочкой иногда бывает так трудно, — произнесла, нимало не смутившись, Зара. Взяв зеркальце с золотой ручкой, она внимательно осмотрела свое отражение. Поднесла зеркальце поближе, наклонила в одну сторону, потом в другую. Положив палец на краешек левого глаза, она натянула упругую кожу. Что это? Уж не гусиные ли лапки? Убедившись, что тревога была напрасной, она занялась макияжем.

Ее сын нырнул к бортику, нажал кнопку, отключавшую искусственное течение, и с шумом и брызгами вылез из бассейна. Он не стал подниматься по лестнице, конечно, позолоченной, а подтянулся и легко вспрыгнул на бортик.

Зара с затаенной гордостью наблюдала за сыном. С его загорелого, цвета темного меда тела струилась вода. Она улыбалась, глядя, как он поправляет плавки, как благородным жестом подзывает официанта, который тут же кинулся к нему с полотенцем, как он небрежно вешает полотенце на шею. «Гранд сеньор», — подумала Зара.

— Это так освежает! — воскликнул молодой человек по-португальски. Обеими руками он пригладил свои мокрые волосы.

— Эдуардо, — обратилась к нему Зара тоже по-португальски. В ее голосе можно было услышать легкий упрек. Она вытянула вперед, ладонью вверх, свою изящную руку. — Мальчик, подойди, поцелуй свою маму.

Оставляя на тиковой палубе мокрые следы, он направился к Заре — двадцатичетырехлетний сердцеед. Нырнув в палатку, он с шутливой торжественностью наклонил голову и поднес к губам ее пальцы с безукоризненным маникюром.

Она улыбнулась и нежно провела кончиками пальцев по его щеке. Как же он красив, подумала она с восхищением. Неудивительно, что женщины вьются вокруг него. Стройный, загорелый, с густыми ресницами, высокими скулами, жадным ртом. Натренированное тело, ни грамма жира; при каждом его движении мускулы играли и переливались под кожей. Да, она понимала, как он притягателен для женщин.