Сказаниада - Петр Ингвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дыма стало чуть меньше, чем в начале, но дышать по-прежнему было трудно, если не сказать невозможно. Едва кто-то падал с перехваченным горлом, его подхватывали под руки и бежали из-под дымовой завесы, а с берега в «коня» постоянно отправляли свежие подкрепления.
Данила упал одним из первых, хотя силы еще оставались. Задохнуться ради победы или ради добычи – извините, это не про него. Он предпочитал смерть в большом доме с множеством слуг. Оставленный на берегу, Данила упал лицом в гальку и притворился если не убитым, то полностью небоеспособным.
Таран пробил окованное железом старое дерево, ворота треснули.
– Впере-е-ед! – зычно разнесся над головами голос воеводы.
– К победе, бать! Враг – рррва-а-ааать!!!.. – многотысячно грянуло в ответ, и войско поднялось в атаку.
Глава 5. Что сказали боги
Совсем не так Улька представляла войну. Вместо лавины неуязвимых витязей, сотнями сносивших головы бегущему супостату, глазам предстало заполненное кораблями, людьми и лошадьми пространство перед осажденным городом, где мирно дымились костры, из котлов пахло кашей и бараньей похлебкой, а воины занимались чем угодно, только не битвой.
Конницу расположили подальше от пехоты, состоявшей из разбойников, обнищавших дворян и ненавидевших работу в поле крестьян, с удовольствием сменивших соху на меч или копье. Такие могли и оружие втихаря умыкнуть, и, если не доглядеть, коня на мясо пустить. Палаточный лагерь сотни, куда определили Бермяту, Котеню и Ульку, находился неподалеку от утонувших кварталов, как называли покрытую илом заброшенную часть города, которую в шторма затопляло морем. Во время древней войны здесь уничтожили дамбы, с тех пор обветшалые строения разрушались и превратились в опасные руины, стоявшие посреди дурно пахнувшего болота. Мимо лагеря от пристани к городским воротам проходила дорога, ее окружали занятые пехотой здания складов и мастерских, дальше вдоль берега виднелись слепленные из чего придется нищенские трущобы. Жившее снаружи население бежало внутрь города и теперь наблюдало со стен, как, не подходя ближе расстояния выстрела, их имуществом распоряжалось чужое войско.
Весь берег, точно выброшенными рыбами, был усеян вытащенными кораблями, более внушительные стояли на якорях – так, чтобы со стен хорошо видели собранную мощь. Такого количества военных Улька не могла представить, но еще более невозможными на вид оказались неприступные стены и башни. Невероятные, невыразимо высокие, просто громадины. Людям такое сложить не под силу, только богам. Каждый камень – с быка размером. Как их поднимали? Как укладывали, если стены все же сделаны людьми, и как их добывали, на чем возили на стройку? В телегу не положишь, проломит. Да и как такую глыбу взгромоздить на телегу, даже если та каким-то образом выдержит? Без помощи богов не обошлось, к бабке не ходи. Любой подтвердит, что человек может не все, даже самый сильный. Разве только самый умный. Но кто их видел, самых умных? Мама говорила, они только в сказках бывают. Может, маме не повезло, она же только с такими, как папа, общалась. С сильными все просто, их сразу видно, а умного еще распознать надо. Они же умные, потому и прячутся от сильных, чтобы не побили. Побеждают же либо сильные, либо умные.
С другой стороны, если умные прячутся – значит, не такие уж они умные? Иначе победили бы сильных.
Улька вздохнула и вновь поглядела на стены Двои, взмывавшие на несусветную вышину, откуда, из-за каменных зубцов, выглядывали лучники. Иначе, как заморить неприятеля голодом, победить не получится. Могучие стены нельзя пробить, на них нельзя взобраться, а к воротам – самому слабому месту, как сказал Котеня – нельзя подойти, чтобы не быть застреленным или сожженным кипящим маслом, которого вдоволь заготовили защитники. Оставалось ждать, что решат военачальники. Также не покидала надежда решить спор бескровно, если Куприян отдаст Елену Прекрасную и предложит достаточное возмещение.
Тройку новеньких разместили в отдельной палатке, что Ульку порадовало. Пусть вместе с Бермятой, зато без чужих людей, которых совсем не знаешь. Повезло – мягко сказано. Палатка на троих – настоящее чудо, если говорить честно, ведь по соседству многие спали под открытым небом или в шатрах, куда набивалось человек по двадцать. Похоже, Бермята кому-то что-то дал или просто умел договариваться – у известного в столице охотника здесь нашлись знакомые, с которыми он пообщался перед размещением.
Плохо, что у Бермяты не было оруженосца и он его не искал. Называлось две причины: «Где его сейчас, во время войны, найдешь?» и «Я привык обходиться сам», что с переводе с бермятского значило «Нечего тратить деньги на ерунду, которую за тебя оплатят другие». Оруженосцы в войске были не столько жизненной необходимостью, сколько способом некоторых витязей показать соседям, что ты важная птица и денег у тебя куры не клюют. Что-то доказывать окружающим, показывая им собственную важность и прочие глупости Бермята оставлял молодежи, а в отношении денег оказался не скуп, но и не расточителен, у него все было продумано и просчитано наперед. Зачем тратить деньги на то, на что можно не тратить? Сказывался многолетний семейный опыт.
Работы у оруженосца было немного, и сотник решил, что Улька справится с обслуживанием двух витязей. Котеня пробовал возразить, но в военное время приказы не обсуждаются, пришлось смириться. Зато палатку дали всего на троих. Лучше так, чем хуже иначе, как с хитрой улыбочкой сказал Бермята.
Спальными местами в палатке служили охапки сена. За кормежкой требовалось ходить к общему котлу, это вменили Ульке в обязанность и сразу отправили с тремя мисками.
– Осторожнее, олух! – шуганули ее лежавшие на траве воины, когда она кого-то случайно задела.
А как же осторожнее, если, куда ни плюнь, везде чья-то нога или голова? А пятка все еще болит, без прихрамывания не наступить. И вообще, настоящие витязи должны постоянно чем-то заниматься и повышать мастерство, а не валяться, как свиньи, которых на мясо выращивают. Котеня, например, при первой возможности берет меч и изображает бой с тенью, пока пот градом не польется.
Сейчас Котеня, как все прочие, лежал, но не в траве, а на соломе в палатке. Возникла кощунственная мысль: а не рисовался ли он перед ней все предыдущее время?
