Сказаниада - Петр Ингвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это его дом?
Бермята и Котеня удивленно оглянулись на старый домик с огородом и дружно замотали головами:
– Не-е-ет, вряд ли. Может, родственники у него тут. Хотя, такому человечищу все хорошие люди родственники. Каждый на голубом глазу назовется дядькой, сватом, братом или племянником седьмой воды на киселе, лишь бы прослыть знакомым или как-то еще примазаться к славе героя.
Встреча со знаменитым витязем отвлекла от охотничьей темы, Ульку перемена порадовала. Скакали до темноты, ночевали опять на постоялом дворе, на этот раз без приключений. На следующий день пахнущий смолой и свежим деревом корабль принял их на борт.
Может быть, это и есть счастье – когда огромный мир лежит у ног, и открыты все пути, а впереди – захватывающая невероятная жизнь?
Возможно. Но еще лучше, когда все перечисленное не само откуда-то свалится, а кто-то сильный и надежный положит его к твоим ногам. Улька прислонилась плечом к глядевшему на волны Котене. В лицо летели брызги. Она закрыла глаза.
Ерунда все это, что она сейчас про счастье надумала. Не что-то неопределенное в далекой дали, а волны, брызги и плечо друга рядом – вот что такое счастье.
Глава 4. Двоянский конь
– Живой? – поинтересовался Данила у товарища по несчастью.
– Местами.
Прибившегося к нему молодца звали Чурила Пленкович. До зачисления на службу смазливый парень если чем-то блистал, то отнюдь не воинскими талантами. Впрочем, прошлое каждого оставалось в прошлом, своими подвигами гражданской жизни Данила делиться тоже не собирался.
В корабль их напихали, как грибов в засолку – не продохнуть, один сидит на другом и раздавливается третьим. Пот лил ручьем, дно воняло многолетней гнилью. Все ругались на чем свет стоит, но под взглядом командира брань смолкала: тяготы и лишения службы полагалось сносить безропотно, к нарушителями принимались меры. Оказалось достаточным выбросить за борт одного дебошира, как все успокоились и не обращали внимания даже когда от постоянной качки кого-то выворачивало на соседа.
Пролив, который жители по обе стороны звали морем, миновали меньше чем за день. Постоянный ветер помог. Вот и не верь, что боги в войнах не помогают. Кто так говорит, тот мало даров подносил. При желании ко всем можно правильный подход найти, хоть к людям, хоть к богам.
Высадка прошла без потерь, берег зачистили передовые отряды, теперь противник глядел на прибывавшее войско с городских стен.
После Гевала, где Данила записался в солдаты, Двоя выглядела сверхъестественной. Не верилось, что человек способен выстроить столь мощные стены и башни. Но несокрушимым величественный город-крепость лишь казался, история говорила: неприступных крепостей не бывает, бывают плохие командиры и тупые или трусливые солдаты.
Коня и прочее, что удалось взять из дома, Данила продал, полученное серебро зашил в матерчатый пояс и носил под исподним. Пока сбережений было немного. Но все еще впереди. Став солдатом, он в тот же день получил снаряжение и паек на несколько дней. Оружием служил видавший виды меч с такими зазубринами, что больше напоминал пилу. Паршиво. Но в некоторых случаях даже лучше, если, конечно, применить смекалку. И, надо повториться, только в некоторых случаях. Такой пакости, вызванной жадностью и граничившей с глупостью, враг от противника не ожидает, и можно воспользоваться особыми приемами, которым в детстве Данилу научил дядька, служивший у Кощея гриднем и не вернувшийся после очередного поручения. Правда, если мечи с зазубринами будут почти у всех, выйдет смех, а не битва. При первой же возможности надо обзавестись достойным трофейным оружием.
Щит выдали круглый, ноги под ним оставались открыты. Может, с каким-нибудь всадником махнуться? Сидя верхом, за спиной носить в самый раз. Надо присмотреться и предложить.
Как сообщили солдатские слухи, начальство планировало штурм, когда прибудут основные силы. Корабли с солдатами подходили ежечасно. Для какой-то надобности кроме коней и мясного скота к Двое привезли стадо ослов, сейчас их, упирающихся, спускали по трапу, боясь уронить в морскую воду. Деревянные пирсы не справлялись с нагрузкой, несколько кораблей ждали очереди пришвартоваться, а плоскодонные суденышки, в последний миг подняв весла, под надутым парусом с ходу врезались носом в хрустящую гальку или вылетали на прибрежный песок почти полностью. Далеко впереди, на расстоянии в два полета стрелы, высились городские стены, где развивались кумачовые полотнища с золотым единорогом, справа стояли занятые солдатами и сгружаемыми припасами здания складов, мастерских, бань и харчевен, слева разрушенную в древней войне часть города покрывал ил – многие годы после штормов никто не выгребал воду из заброшенных зданий с потрескавшимися стенами и провалившейся кровлей, оттуда несло затхлостью, и ближайшие солдатские шатры расположили подальше от гиблого места. На месте снесенного палаточного рынка плотники возились с похожими на колодезных журавлей метательными машинами и прочей механикой. Данила со своими знаниями и острым умом мог бы поспособствовать, но отходить от расположения запрещалось. На боевую выучку времени выделялось мало, в основном солдат специально выводили в поле перед стенами города, чтобы враг видел их количество, и устраивали показательную муштру. Основным умением было двигаться в ногу и плечом к плечу в составе «коробки», когда щиты по команде складывались, перекрывая друг друга, в подобие чешуйчатого доспеха, отчего отряд превращался в непробиваемую метательным оружием самоходную крепость. Стало ясно, что щиты у всех одинаковые не по дури начальства, а по предварительному замыслу. И передвижение строем оказалось не прихотью командиров, а средством выживания: в «коробке» и похожих построениях шансов добраться до стены живым было больше, чем даже у скакавшего галопом всадника. Осознав это, солдаты перестали считать строевую подготовку глупостью, а для слаженности использовали воодушевляющие маршевые речевки.
Сейчас, с сотоварищами из таких же крестьян, беглых каторжников и прочих пытавшихся спрятаться от судьбы неудачников, Данила совершенствовал шаг на дороге от берега к запертым городским воротам. Промаршировав до черты, куда могла долететь стрела, строй разворачивался через левое плечо и не менее грозно печатал шаг обратно.
Мимо проезжал воевода, и в ритмичное командирское «Ать-два» вклинивалось распоряжение:
– Ать-два, ать-два. Речевку про воеводу-батяню запе-вай!
Сотни глоток грянули одновременно, сопровождая каждый чеканный шаг громовым выкриком:
– Ве-ди нас, бать! К по-бе-де, бать! Их – тьма, нас – рать! Е-дрить их мать! Враг – рвать! Друг – звать! Глядь – драть! Грош – трать! Квас – пить! Тать – бить! Их мать е-дрить!
Благостное для самомнения зрелище радовало воеводу, но что-то отвлекло внимание, он резко обернулся
