Черная вдова - Анатолий Безуглов

Барашек, жалобно блея, вырывался, но его держали намертво.

- Гляди-ка, - улыбнулся Леонид Анисимович, - шашлык сопротивляется!

Подошли запыхавшиеся Ольга и Алик.

- Вот чертяка, - вздохнула хозяйка. - Слопал три куста настурции.

- Губа не дура, - откликнулся Леонид Анисимович. - В Южной Америке это деликатес. Особенно почки и незрелые плоды.

- Ничего, - засмеялась Ольга, - сейчас сам деликатесом станет. Ты уж расстарайся, Алик, - обратилась она к поэту.

- Будьте спокойны, - заверил Еремеев.

- И сразу начинай, - продолжала хозяйка. - А то пока забьете, пока освежуете...

- Не-не! - в ужасе замахал руками Еремеев. - Только не это! Чтоб я живое существо!..

- Ну и мужики пошли, - покачала головой Ольга. - Хоть помоги Тимофею Карповичу, - кивнула она на здоровяка, который продолжал прижимать к себе обреченного на заклание агнца.

- Увольте, - взмолился поэт. - Я даже смотреть не могу.

Хозяйка сделала жест здоровяку, и тот, держа барашка могучей рукой, пошел за времянку.

- Откуда сей агнец? - спросил Алик.

- С Кубани, - ответила хозяйка. - Вчера земляки привезли.

Поднялись на застекленную веранду. Исчезнувшая куда-то на минуту Ольга вернулась и протянула Леониду Анисимовичу деньги. Тот как-то очень профессионально развернул веером в руке купюры, затем полез в карман и, достав портмоне, протянул сдачу - рубль с копейками.

- Да что вы, - отмахнулась хозяйка.

- Нет, Оленька, - спокойно сказал Леонид Анисимович, - мне вашего не надо, вам - моего. Дружбе это не вредит, наоборот.

Она приняла деньги и стала разворачивать содержимое свертков, закладывала в холодильник, стоящий тут же, на террасе. Пара батонов сырокопченой колбасы, баночки с икрой, что-то еще, завернутое в вощеную бумагу.

Переодевались для купания в комнатах нижнего этажа. Глеб понял, что ему досталась спальня. В ней стоял простенький шкаф для белья, скромная деревянная кровать, покрытая дешевым байковым одеялом, и тумбочка с ночником.

На тумбочке лежала Библия в старинном кожаном переплете с золотым обрезом.

"Интересно, чья это келья? - подумал Глеб. - Может, кого-нибудь из родителей Решилина?"

Он взял в руки книгу, с благоговением перелистал. На Глеба всегда производили сильное впечатление старинные издания, а это было позапрошлого века, с красочными заставками.

Когда Ярцев уже в плавках спускался по ступенькам крыльца, за времянкой раздался предсмертный крик барашка. Сердце кольнула жалость.

"Что ж поделаешь, человек живет потому, что убивает животных", настроил себя Глеб на философский лад и направился к воде.

За ветлами были широкие мостики на сваях. Стояло несколько шезлонгов. В одном из них сидел Решилин в тех же полотняных брюках, но без рубашки. На его голой груди висел золотой крестик. Другое кресло занимал пожилой мужчина в черных "семейных" трусах и соломенной шляпе.

Остальные гости, выходит, еще переодевались.

- Лезьте в воду, она сегодня хороша, - посоветовал Глебу хозяин, почему-то посчитав излишним представить его мужчине.

- Спасибо, - ответил Глеб. - Немного остыну.

Действительно, надевать кожаный пиджак не следовало - запарился. Он устроился в кресле. Между Решилиным и мужчиной возобновился прерванный разговор.

- Что мы творим! - печально вздыхая, говорил гость. - Неужто трудно понять, что пора остановить разрушение памятников старины! Это варварство. Ей-богу, сто раз прав митрополит Киевский и Галицкий Филарет, когда говорит, что те, кто сегодня спокойно взирает, как разрушаются памятники нашей культуры, но не позволяет восстановить их, поступают не лучше тех, кто разрушал их в тридцатые годы. А в чем-то даже хуже.

- Это почему же? - прервал Решилин.

- Так те хоть не лицемерили. А эти говорят одно, а делают другое. А ведь еще в Евангелии сказано: пусть у вас будет - да - да, нет - нет. Дорогой Феодот Несторович, если мы не опомнимся, не забьем во все колокола, то проснемся однажды и увидим, что навсегда исчезла, погибла наша национальная культура! Потому что будет умерщвлен ее дух, ее любовь к отчей земле, ее красота, ее великая литература, живопись, философия!

- Верно, ох верно, Петр Мартынович, - задумчиво кивал Решилин, зажав в кулаке клок бороды.

Они оба замолчали, глядя на воду. Глебу показалось странным, как можно на виду такой красоты вокруг высказывать эти безнадежные слова.

- Где же выход, Феодот Несторович? - прижав руки к груди, вопрошал Петр Мартынович.

- Вы сами ответили - звонить во все колокола, - сказал художник.

- Кто услышит, - грустно продолжал гость. - Возьмите, к примеру, реставрационные работы. К восстановлению историко-архитектурных сооружений относятся как к ремонту коровника или бани, честное слово! Не поверите, я специально заехал по пути в Москву в Кирилло-Белозерский музей-заповедник. Только на моей памяти его реставрируют пятнадцать лет. А работам конца не видно! Более того, угробили огромные средства, а толку? Из двадцати шести памятников, до которых, с позволения сказать, дошли руки реставраторов, сданы лишь три! Да и те в ужасном виде! Сплошные недоделки. Дверные коробки вываливаются, полы сгнили, цементная отмостка отошла от стен... На церковь Преображения шестнадцатого века смотреть больно: водоотвод ухитрились сделать так, что заливает южный и северный фасады, от побелки и обмазки остались одни воспоминания!

- Печально все это, печально, - покачал головой Решилин.

- Сердце кровью обливается! - воскликнул Петр Мартынович. - Не восстанавливают, а губят! Представляете, еще шесть - десять лет назад специальной комиссией было указано на губительное действие цемента при реставрации фресок - плесень от него идет. Нет же, опять гонят цемент! Цементным раствором заполняют трещины, делают из него отмостки и даже полы!

Послышались голоса, и показались Вика, Леонид Анисимович и Алик. Довольно дряблое тело Леонида Анисимовича было покрыто светлыми волосами. А у Еремеева, несмотря на возраст, уже "прорезался" животик.

Вербицкая была в очень смелом купальнике.

"А что, такую фигуру скрывать грех", - подумал Ярцев, любуясь Викой.

Оказалось, что приехавшие с Глебом гости тоже не были знакомы с Петром Мартыновичем. Представляясь, Леонид Анисимович назвал свою фамилию Жоголь.

- Предлагаю массовый заплыв! - весело провозгласила Вика.

Глебу было интересно посидеть и послушать беседу Решилина с его пожилым гостем, который, как выяснилось, был когда-то учителем Феодота Несторовича, но отставать от компании тоже не хотелось. И он бултыхнулся с мостков в воду вслед за остальными.

Вербицкая отлично плавала, но и Ярцев не сдавался. Отмахав метров сто пятьдесят, Глеб и Вика решили отдохнуть, перевернулись на спину.

- Тебе нравится? - отдышавшись, спросила Вербицкая.

- Спрашиваешь! - откликнулся Глеб.

У него была масса вопросов к Вике, но он задал один:

- Почему ты не ответила на мое послание? И на поздравление с Восьмым марта?

- Вот если бы мы были в Венесуэле... - сказала Вербицкая.

- А что? - не понял Ярцев.

- Там существует скидка на послания влюбленных. - Она улыбнулась. - Ты хоть и не мой возлюбленный...

- Нет, там правда так? - пропустил последнее замечание мимо ушей Глеб.

- Факт. Но при условии, что письмо будет вложено в розовый конверт.

- А если я обману и вложу в такой конверт не любовное, а деловое письмо?

- Для этого есть специальная служба контроля, которая имеет право вскрывать розовые письма, - сказала Вика.

- Значит, пожалела для меня шесть копеек, - деланно обиделся Ярцев.

- Шучу, конечно... Просто не люблю писать. Даже поздравительные открытки. Телефон - другое дело.

Под ними заколыхалась вода - накатила волна от проходившего теплохода.

- Как в колыбели, - блаженно произнес Глеб.

- Чудо! - тихо откликнулась Вика.

- Послушай, а кто такой Жоголь? - не выдержав, спросил Ярцев, которому показалось, что Леонид Анисимович довольно ревниво относится к их отношениям с Вербицкой.

- Отличный мужик, - ответила Вика. - Мой друг. Удовлетворен?

Глеб почувствовал, что девушка его подзадоривает.

- Я не о том, - поправился он. - Где работает?

- Представь себе, замдиректора гастронома.

- Бывает, - произнес Ярцев с усмешкой.

- Глеб, - фыркнула Вика, - тебе не личит быть обывателем. Леня... Она запнулась и поправилась: - Жоголь среди торгашей белая ворона. Между прочим, был пианистом, и неплохим. Не повезло человеку, в автомобильной аварии сломал руку. Раздробило кости... Все! Карьере конец.

- А-а, - протянул Глеб. - Понятно.

Ему стало неловко за свои намеки. Но то, что Вербицкая назвала Жоголя уменьшительным именем, не ускользнуло от внимания.

- Советую тебе подружиться с ним, - сказала Вика.

- Зачем?

- Пригодится, - не стала разъяснять она.

Глеб не понимал, зачем это ему может понадобиться. Вот сойтись бы поближе с Решилиным - знаменитость!