Черная вдова - Анатолий Безуглов

Пока Леонид Анисимович звонил в министерство, а Решилин что-то обсуждал со своим бывшим учителем, Глеб и Вика последний раз подошли к воде.

Небо затягивало тучами, набегал ветерок, от которого водохранилище покрылось рябью, приобретая мутно-серый оттенок.

- Странно, - проговорил Ярцев, - Феодот Несторович, как я понял, напрочь отрицает современную живопись. А я, знаешь, вспомнил... Как-то смотрел в библиотеке старые "Огоньки", пятидесятых - шестидесятых годов, и увидел его картину на развороте - целина, трактора... Может, ошибаюсь?

- Нет, - улыбнулась Вика, - не ошибаешься. Было, Глеб. Когда сняли запрет с Пикассо, Гуттузо, Леже, он ударился, как и многие, в модернизм. Но ненадолго. Стал писать рабочих у станка, доярок, передовиков и так далее.

- По убеждению? - усмехнулся Глеб.

- Не знаю, - пожала плечами Вербицкая. - Во всяком случае, довольно быстро пошел в гору. Получил звание заслуженного художника, одна за одной персональные выставки, крупные заказы. А потом... Потом, говорит, озарило. Как увидел работы Рублева - словно мир перевернулся. С головой ушел в древнерусское искусство, иконопись. Объездил весь север России, Псковщину, Новгородчину, Суздальщину, Владимирщину... Словом, где русский дух, где Русью пахнет. Ну а Рублев стал для Решилина - все! Бог и учитель! Установка у Феодота Несторовича такая: дописать то, что не дописал в свое время Андрей Рублев! - Вика вдруг подозрительно посмотрела на Ярцева. - Скажи прямо, не нравится?

- С чего ты взяла? - удивился Глеб. - Нравится. Честное слово!

- Конечно, его можно принимать или нет - дело вкуса. Но что талантлив - бесспорно! А врагов у него хватает. И скорее не из-за творческих убеждений. Завидуют. Еще бы! Иностранцы-коллекционеры, когда приезжают, прежде всего к кому - к Решилину! За его "Прощание с воином", ну, что вам всем понравилась, знаешь, сколько предлагают?

- Интересно?

- Сто тысяч долларов!

Ярцев присвистнул:

- Что же он ее не продаст?

- Сам слышал: ту картину - никому и никогда! Но другие продает. А вообще-то в частные коллекции за границу ушло много работ Решилина.

- Разве это можно? - удивился Глеб. - Продавать за рубеж, да еще в частные руки? Это же достояние наше.

- Конечно. Но все делается официально, через ВААП, то есть Всесоюзное агентство по охране авторских прав.

- И как он не боится держать на даче картины? Одна икона одиннадцатого века чего стоит!

- Не заберутся воры, не волнуйся! Ты на собак его посмотри!

- Да, сторожа отменные! - согласился Ярцев. - С теленка.

- И потом, электронная система сигнализации. Мышь проникнет в дом сирена на десять километров завоет.

Их позвали. Пробираясь сквозь заросли кустарника, Глеб спросил:

- А где те его работы - передовые рабочие, колхозники?

- Сжег! - тихо сказала Вика. - Даже купленные и подаренные снова выкупил, вернул - и в огонь. Только ты... - Она приложила палец к губам. Никому!

Глеб понимающе кивнул.

Простились с хозяином, Ольгой, ее глухонемым мужем и двинулись гурьбой к машине Жоголя. До Москвы добрались за полчаса. Когда въехали в столицу, начался мелкий дождь. Подбросили к министерству Петра Мартыновича, которому Жоголь устроил-таки встречу с ответственным руководителем. Бывший учитель Решилина долго всем жал руки и приглашал в свой город в гости.

Затем поехали к гостинице "Россия".

- Может, хотите посетить какое-нибудь зрелище? - спросил у Глеба Леонид Анисимович.

Ярцев от неожиданности растерялся.

- На бокс сходи, - посоветовала Вербицкая. - Международные соревнования. Леонид Анисимович организует билеты.

Пришлось Глебу согласиться.

Проснувшись в свое первое московское утро и посмотрев на часы, лежащие на тумбочке у кровати, Ярцев удивился - не было и восьми. Дома, в Средневолжске, он отходил ото сна не раньше одиннадцати, а потом еще нежился в постели битый час, выкуривая две-три сигареты и лениво размышляя, какое бы найти себе дело. И так в последнее время - изо дня в день.

Сейчас же Глеб ощутил такой прилив сил и энергии, какого не испытывал давно. Он решительно откинул одеяло, встал, раздвинул шторы на окне. Торжественный и прекрасный Кремль играл в лучах утреннего солнца позолотой куполов.

Ярцев поморщился, словно от зубной боли: надо же было так опростоволоситься вчера у Решилина с Успенским собором!

"Да, кисну я в провинции, мозги зарастают жиром", - чертыхнулся он про себя, по привычке потянувшись к пачке "Космоса". Но передумал. Лучше взбодрить себя зарядкой, которую он давно уже забросил.

После зарядки и душа тело обрело легкость, голова работала на удивление ясно и четко. Хотелось куда-то идти, ехать, с кем-то встречаться, словом, действовать.

Он набрал номер Вербицких, но трубку никто не брал.

"Это тебе не Средневолжск, - подумал Глеб. - Москва - темп и еще раз темп!"

Праздное шатание по столице, ненужные посещения разного рода зрелищ, магазинов он отмел сразу. Дело - вот чему должен посвятить себя Ярцев целиком и полностью.

Дежурная по этажу, которой он отдал ключ от номера, объяснила, как побыстрее добраться до Ленинской библиотеки. Глеб наскоро перекусил в буфете - кофе, бутерброды - и вышел на улицу.

Окинув взглядом громадину "России", сверкающую алюминием и стеклом, Ярцев двинулся к Красной площади. Миновал церковь Василия Блаженного, Мавзолей. Александровский сад курчавился кронами деревьев, мимо Манежа к гостинице "Москва" устремлялся нескончаемый поток машин, среди которых то и дело мелькали черные длинные правительственные лимузины.

У Ярцева защемило в груди: он ощутил себя песчинкой, существование которой не только не влияет на судьбы мира, но и просто-напросто незамечаемо этим миром.

Собственно говоря, вера в свою исключительность поколебалась еще вчера, когда он вернулся в гостиницу от Решилина. Обширные, как прежде считал Глеб, знания, эрудиция оказались в общем-то весьма сомнительными. В Средневолжске он, возможно, и был первым парнем на деревне, но тут... В столице мерки совсем другие! Ну разве можно называться историком, не зная древнюю русскую живопись, храмовую архитектуру, иконопись? Стыд и позор!

Еще в школе Глеб разработал жизненную программу: в двадцать четыре года защитить кандидатскую, в тридцать - докторскую.

А результат? С кандидатской безнадежно завяз - шеф дал понять, что и в этом году вряд ли удастся защититься. Да и сам Ярцев понимал теперь, что его научный багаж до убогости мал.

"Когда я упустил время? В чем промашка?" - размышлял Ярцев, застряв с толпой людей у красного светофора. И эта задержка показалась ему символической: он явно опаздывал в жизни.

С такими мыслями Ярцев вошел в Ленинскую библиотеку. У столика, где оформляли читательские билеты, толпилось человек десять. И все, как Ярцев, немосквичи.

"Сколько же нашего брата, диссертанта, по всей стране! - мелькнуло у него в голове. - Прорва!"

Вот и он тужится изо всех сил, чтобы получить заветный диплом. Выискивает чужие мысли, суждения, из сотен томов добывает крупицы истин, забытые события. А для чего, собственно?

Если даже взять идеальный вариант, лет через пять (это в случае исключительного везения!) будет защищена докторская. И что она даст? Ну, в лучшем случае четыреста - пятьсот рублей в месяц.

Ярцев усмехнулся: еще позавчера это была заветная цель, путеводный, так сказать, маяк, а сегодня?

Перед глазами все время стояла огромная дача на берегу водохранилища, икона стоимостью в полмиллиона золотых рублей. Что по сравнению с этим представления Глеба о положении, о материальном достатке?! Смех, да и только!

"Но ведь и Решилин когда-то был никто, - утешал себя Ярцев. - Метался, искал себя и все-таки нашел. В науке тоже можно добиться немало. Академик это звучит! Это слава, многотомные издания в Советском Союзе и за границей. Значит - тысячи, десятки тысяч рублей!"

Наконец с билетом было улажено. Еще не меньше часа ушло на выбор книг по каталогу, оформление и получение заказа. Несмотря на летнее время, народу в читальном зале было полно. Глеб устроился поудобней, положил перед собой блокнот, авторучку, открыл тяжелый фолиант в кожаном переплете и углубился в события давно минувших дней.

Он прочел страницу, другую и вдруг почувствовал, что не может сосредоточиться. В голову лезли мысли, не имеющие совершенно никакого отношения к смутным временам царствования императрицы Анны Иоанновны.

"Нет, сегодня решительно не работается!" - с досадой констатировал Глеб.

Слишком сильны были московские впечатления. Да еще мешала девушка, сидевшая впереди через три стола: то улыбнется, то состроит глазки.

"Познакомиться, что ли?" - подумал Глеб, поймав на себе очередной взгляд симпатичной незнакомки.

Но эту идею он отмел тут же - сразу видно, приехала из какой-нибудь Тмутаракани. Нет, в принципе он не прочь. Как-никак - холостяк почти. А "почти" - из-за Ленки, которая наотрез отказала в разводе. Правда, можно было бы подать в суд, но не хотелось обострять отношения. Шеф посоветовал сидеть тихо, пока не состоится защита. Старостин так и сказал: "Запомни, защищается не столько диссертация, сколько диссертант! А в нашем ученом совете, сам знаешь, сплошные старые грымзы, не сумевшие получить от жизни всех удовольствий, а посему весьма чувствительные к вопросам нравственности. Не дай бог, твоя женушка накатает "телегу" - дело, пиши, пропало! С радостью забаллотируют!"