Северная граница - Феликс Крес

Тереза уже порядком напилась и, судя по всему, потеряла нить разговора. С тем же успехом Рават мог спорить со стеной. Он встал и направился к двери. Однако неожиданно трезвые слова заставили его остановиться:

— А кроме того? Кроме тех снов? Случилось ведь что-то еще, что-то очень плохое. Да?

Он медленно обернулся. Глаза Терезы блестели, но было видно: говорит она вполне сознательно. Подсотница снова удивила его, проявив неслыханную интуицию. Ведь она не могла знать…

— Конечно, это не мое дело. Но и в твои сны я тоже не лезла… Если уж решил поговорить со мной, выкладывай все.

— О чем ты? — спросил он.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

— Мне известно, что ты отнюдь не беден, — наконец проговорила она, взвешивая каждое слово. — У тебя много друзей, я слышала, у тебя прекрасная жена… Но вдруг такой человек, как ты, бросает все, бежит на Северную Границу и не спешит возвращаться, хотя то, что здесь можно приобрести, у него уже давно есть… А сейчас внезапно выясняется, что ты к тому же хочешь одним движением перечеркнуть всю свою военную карьеру. Ты отбросил одну свою жизнь, а теперь хочешь сломать другую? Сны об алерцах это ведь не главное, правда?

— Ты что, размышляла о моей жизни? — тяжело спросил он, опершись спиной о стену.

Тереза внезапно потупила взгляд:

— Много раз.

Он прикусил ус и нахмурился:

— Но почему?..

Тереза вздохнула:

— Не знаю.

Она снова подняла взгляд.

— А ты, — горько спросила она, — задумывался ли ты о моей жизни? Хотя бы раз?

Он покачал головой:

— О жизни, наверное, нет… Но временами я думал о тебе, Тереза.

Неожиданно ему стало больно. Возможно, виной тому были мучительные, навязчивые сны, не приносившие отдыха, или выпитая водка, а может, странный, прощальный настрой этого разговора… В общем, он сел прямо там, где стоял, у стены, и, опершись головой о камень, выложил все женщине, которая терпеть его не могла.

— Мне некуда возвращаться, но и торчать здесь я больше не могу… подытожил он. — Сама представь. Разве я смогу охотиться на алерцев и дальше, зная о них то, что знаю? Зря я сюда приехал. Она… — он все время говорил о жене «она», — хотела иметь в мужьях прославленного солдата, но где солдат должен был снискать свою славу? В саду возле дома? За дружеским столом? Я, Тереза, всегда один и тот же… Не понимаешь? Я очень тебя уважаю, больше всего тогда, когда это не заметно вовсе… Ибо я такой же, как и она. Я хотел бы иметь рядом гордую, непокорную женщину, которая знает, чего хочет, и в голове у которой что-то есть… Но… Женщина эта не должна командовать конницей. Что поделаешь, если именно такие женщины хотят командовать конницей, а те, что сидят дома, вовсе не гордые, они редко когда знают, чего хотят… Я никогда бы к тебе не пришел, — он показал на разворошенную постель, — поскольку ты все равно вышвырнула бы меня вон.

Рават слабо улыбнулся:

— Скорее я предпочел бы пойти к солдаткам. Видишь ли, я не хотел ей изменять, а с тобой — это была бы измена. Все точно так же, как дома со слугами, — рассеянно говорил он, забывая о том, что весь мир для подсотницы заключался сначала в убогой деревне, а потом — в военных гарнизонах. — Лишь удовлетворение потребностей, а измена… Ведь она могла со слугами так же, как я — с солдатками. На то и слуги в доме. Чтобы оказывать услуги.

Молча, прикусив губу, Тереза слушала его все более бессвязную речь.

— Сломать жизнь. — Он тряхнул головой. — Что тут еще можно сломать? Военную карьеру? Да что мне с этой карьеры? Я хочу от всего освободиться. Мне кажется, я могу изменить… весь мировой порядок. Может, стоит попробовать? Тереза, я должен ехать к алерцам, потому что… потому что должен. Да, слишком многое мне в жизни не удалось, но даже не в этом дело. Не только в этом. Я поехал бы, так или иначе. Когда сделаю то, что должен, наверное, тогда я буду думать, что дальше. Если и не брошу войско, то попрошу должность… кто его знает? В Дартане? Или в Громбеларде? Пока не знаю, ничего не знаю.

Он замолчал.

— Иди, — негромко сказала Тереза. — Командование ты передал. Теперь иди.

Он кивнул ей, поднялся — и вышел.

Разбитые окна были закрыты какими-то одеялами, благодаря чему тепло уходило из комнаты чуть медленнее. Сквозь узкую щель между оконной рамой и неровно повешенной «занавеской» проникал луч желтого, мигающего света. Огоньки стоящих на столе свечей мерцали, и в ритме их мерцания загорались и гасли снежинки под окном.

Сидящая в комнате женщина, и без того уже оглушенная отвратительным самогоном, напивалась все сильнее.

Из мрака, из-за угла здания, появилась какая-то тень. Навстречу ей вышла вторая.

Когда падал густой снег, от котов-разведчиков не было никакой пользы. По уши увязающий в сугробах, оставляющий везде следы, видный как на ладони — такой кот-солдат никому не нужен. Разведчики Дорлота давно не покидали заставы. Люди, привыкшие к виду котов-легионеров, лишь делали вид, что «все нормально». Но ни одна часть не насчитывала целых восьми котов. Мало того, не все они были тирсами, как Дорлот… Двое разведчиков происходили из громбелардских гадбов. Старательно скрывая беспокойство, солдаты косо посматривали на этих странных созданий. Редко кто умел договориться с котом — не определишь, что оскорбит его, а что развеселит. Ну а гадбы вообще были созданы Шернью как машины для убийства… Ничто на свете, обладающее подобными размерами и весом, не имело ни малейшего шанса на победу в поединке с этим управляемым разумом клубком мышц. Застигнутый врасплох человек мог стать легкой добычей, уже в первое мгновение ослепленный меткими ударами когтей… Солдаты вовсе не считали, что коты стоят ниже их по развитию, однако попробуй пойми, что у кота в голове, отсюда разнообразные опасения. В особенности побаивались намного более крупных, чем тирсы, и малоизвестных в Армекте воинов-гадбов.

Именно такой кот и встретился с Дорлотом под окном, через которое можно было заглянуть в комнату Терезы.

— Он уже не вернется, — сказал гадб. — Спит.

Последовал быстрый, немногословный кошачий разговор, почти непонятный для человека. Поскольку Рават не собирался еще раз беседовать с подсотницей, оставалось действовать, пока женщина не упилась до потери сознания. Если уже не упилась…

— Вэрк, — сказал Дорлот, утонувший в холодном белом пуху по самое брюхо. — Я иду к ней.

Большими прыжками он понесся по снегу. Сначала отчаянно царапался в дверь, но быстро выяснилось, что скорее он привлечет внимание часовых у частокола, чем добьется аудиенции… Вернувшись к окну, Дорлот оттолкнулся и с каменным спокойствием приземлился прямо посреди комнаты — вместе с сорванным одеялом. Тереза испуганно вздрогнула, потом, обернувшись, стала разглядывать запутавшегося в тряпке кота, словно не веря собственным глазам. Учитывая ее состояние, в этом не было ничего удивительного.