Сила обстоятельств: Мемуары - Симона де Бовуар

Запасшись шлемами, мы прошлись по рынку, располагавшемуся на большой площади, как раз напротив отеля. Наконец-то вместо завернутых в покрывала призраков, населяющих арабские города, мы увидели женщин: красивые негритянки, задрапированные в яркие хлопковые ткани, со сложными сооружениями из косичек на голове, не скупясь на улыбки, обнажали свои лица, плечи, груди; молодые — темнокожие и белозубые — блистали; в потускневшей от времени, высохшей наготе старух не было ничего отталкивающего; женщины болтали между собой, разговаривали с мужчинами. А какое разнообразие силуэтов, типажей, нарядов! Были там пели, такие красавцы и красавицы с их тонким профилем, горделивой посадкой головы, стройной фигурой; женщины украшали шею, запястья и волосы маленькими ракушками, каури, служившими также и монетой. Некоторые негры носили бубу[30] ярких расцветок, другие — шорты, фетровые шляпы, темные очки от солнца. Иногда сквозь толпу пробирались туареги в синих покрывалах. В базарный день в Гао сходилось множество племен, да и само население было смешанным: такое многообразие казалось роскошью. Однако это впечатление исчезло, когда мы обнаружили жалкую нищету товаров, которыми там обменивались: плохого качества хлеб, захудалые ткани, жесть. В этом районе, сказали нам позже, туземцы испытывают нужду во всем, им раздают зерно, иначе у них не будет еды.

Гао поразил нас своими печалями и радостями. Бродя как-то после полудня по улицам, мы услыхали тамтам и пошли на его звуки. Во дворе одного дома звучали песни и смех: свадьба. У дверей группа негров смотрела на празднество, и мы долгое время любовались вместе с ними, плененные изобилием танцев и голосов.

Одно из тех мест, которое мне хотелось увидеть, был Томбукту, в четырехстах километрах от Гао: из Парижа такое расстояние казалось пустяковым, чтобы покрыть его, за отсутствием парохода наверняка найдутся грузовики. Я навела справки, и мне рассмеялись в лицо: по такой жаре дорога — в любое время года мало посещаемая — становилась непроезжей. Я смирилась с удивительной для меня самой легкостью. Впоследствии этот случай не раз повторялся: место, которое поначалу казалось мне главной притягательной силой какого-то путешествия, стоило мне приблизиться к нему, теряло свою значимость; издалека его название символизировало всю страну целиком, на месте же страна открывала себя множеством других способов. На рынке Гао, на берегах Нигера я видела олицетворение тех образов, которые в моем воображении воплощал собой Томбукту.

Через два дня после того, как мы приехали, Сартр заболел. Температура сорок. Я вызвала врача. Он выписал хинин. Сартр до того его наглотался, что не мог стоять на ногах, у него начались неприятности со слухом и зрением. Два дня он не поднимался с постели, и я провела их в комнате, где Сартр лежал почти без сознания; в три часа пополудни я садилась за стол работать, а что можно делать другого? Ставни были закрыты; снаружи свирепый сирокко раскачивал деревья; полумрак, шум ветра наводили на мысль о прохладе, но ветер был огненным, а термометр на стене показывал сорок три градуса.

Было решено: как только Сартр сможет держаться на ногах, мы уедем. Однако в туристическом бюро меня ожидало разочарование: самолеты прилетали и улетали очень нерегулярно, невозможно назначить точную дату отъезда. Отвратительно было чувствовать себя прикованной к этому пеклу.

Наконец мне сообщили, что на следующий день есть самолет на Бобо-Диуласо, температура у Сартра спала, и мы полетели. С тоской смотрела я на лес под нами и красные дороги, по которым нам уже не проехать.

«В Бобо нездоровый, влажный климат», — говорили мне в Гао. Между тем, когда мы приземлились, влажность воздуха показалась мне приятной. Нас поджидал бледный одутловатый мужчина. В Гао кожа у людей была загорелой, как у жителей Сахары, здесь же все лица походили на вареную рыбу, приготовленную на пару. «Я отвезу вас в отель», — сказал незнакомец, приглашая нас в машину. Это был чиновник, который приехал встретить нас от лица администрации. Мы направились в город. «Бобо-Диуласо — это Нормандия», — уверял меня один друг. Страна действительно была зеленой и волнистой, но зелень выглядела подозрительно, а запах гнилой земли совсем не был похож на аромат французских лугов. Крытые темной соломой, низкие, вытянутые дома со всей очевидностью находились в тропиках, в садах распускались кое-какие цветы. Наш гид высадил нас у отеля.

О нашем прибытии сообщили в местной прессе, и Сартр надеялся получить весточку от РДА.

Наутро автомобиль, предоставленный администратором, отвез нас в лес. Там мы увидели дерево-фетиш одной деревни: большой шар, ощетинившийся очень грязными перьями. Женщины в набедренных повязках носили в виде украшения слоновую кость, продетую в нижнюю губу. Мы находились совсем неподалеку от города, а между тем здешнее население казалось затерянным в глухих дебрях, где время остановилось. На обратном пути мы встретили на дороге мальчиков на велосипедах, одетых по-европейски, на вид сообразительных, они тоже жили в этой деревушке: за несколько лет голые ребятишки становились подростками, приспособившимися к нашему веку. Нам очень хотелось бы знать, каким образом юным велосипедистам удается справляться со своей двойной принадлежностью к разным эпохам.

К великой досаде Сартра, и в этот день РДА никак себя не проявило. Путешествие становилось нелепым и малоприятным. Мы поехали, чтобы увидеть черных, сражающихся с администрацией: нам они так и не встретились, зато администраторы принимали нас с большим почетом. Быть может, в Бамако нам повезет больше? Тем же вечером мы сели в самолет.

Особенно приятным наше пребывание в Бамако стало благодаря сердечному отношению майора авиации С. Он принадлежал к эскадрилье «Нормандия-Неман» и провел какое-то время в Москве, так что у него не было никакого предубеждения против писателей левого толка, но и любопытства у него мы тоже не вызывали. «Я находился в Гао одновременно с вами, — признался он Сартру. — Мне сказали: приехала Симона де Бовуар с Пьером Даком, а потом я узнал, что это были вы…» У него не возникло желания встретиться с нами. Зато он испытывал пылкие чувства к одной молодой особе, которая много читала, именно она заставила его заговорить с нами. Звали ее Жужу, это была красивая девушка с живым умом, и майор безоглядно восхищался ее образованностью, ее культурой и бесстрашием. Она была замужем за офицером авиации, который в тот момент уехал из Бамако. У С. были жена и дети, проводившие лето на гвинейском пляже. Однако вскоре нам стало ясно, что оба они собираются развестись и соединить свои жизни, так они потом и поступили. Людей, у которых сердце не иссушилось, любовь побуждает любить всех: мы воспользовались их доброжелательством и вместе с тем удивлением, ибо они ожидали, как признались нам позже, встретить чудовищ, а не человеческие существа; их осуждали за то, что они компрометируют себя в нашем обществе, но всеобщее порицание только еще больше сблизило их.