За други своя! - Олег Верещагин

…Ряд других кольев — во дворе — с насаженными на них головами, тут же обезглавленные тела: старуха, овца, молодая женщина, двое мальчиков лет 10–12, крохотная девочка…

…Торчащий из земли ряд обгоревших черепов — кого-то закопали по шею, полили горючим и сожгли…

…За хлевом — просто вал из тридцати либо сорока расстрелянных людей, лежащих друг на друге…

…Котенок со свернутой шеей, голова мучительно смотрит за спину. Рядом — почти надвое разрубленная саблей пятилетняя девочка. "А у нас кошка вчера окотилась. Один котенок весь беленький, а остальные четверо все серые…"

…Скрюченные в судорогах тела удавленных на воротах — подросток с отрубленными половыми органами и его собака, ремни конской упряжи захлестнуты на шеях…

…Над остатками костра — зажаренные на листах железа неузнаваемые трупы, тут же — колода со спущенной, сгустившейся кровью, отстоявшейся уже плазмой…

…Телега, в оглобли которой впряжены шесть девушек. Они лежат в мокрой пыли, плечи и спины вздулись от ударов кнутом, ноги в крови. Кто-то катался, а потом, когда наразвлекался, просто перерезал всем горло…

…Выгребная яма с сорванной крышкой, в ней плавают утопленники…

…Кто-то из горцев нашел на развалинах дома щенка с обожженными задними лапками. Завернув плачущего кутенка в плащ, парень шал по улице, плакал и выкрикивал в небо, плачущее вместе с ним:

— Что ж то?! Где ж боги?! Что ж то?! Что?! Да ответьте мне, боги!..

… Ободранные, в струпьях засохшей крови, скрюченные тела — и тут же снятая с них кожа, вытянутые на палки внутренности…

…Превращенная в плаху колода для рубки мяса, горка голов рядом, руки, ноги я остатки четвертованных тел…

…Просто трупы на улице — этим повезло, их срезали очередями…

…Пепелище, из которого торчат, словно черные сухие ветки, обуглившиеся человеческие руки со скрюченными пальцами…

…Несколько девочек, посаженных животами на колья плетня…

…Трупы с вырезанными позвоночниками…

…Трупы с распоротыми животами, в которые кто-то оправлялся…

…Трупы изнасилованных мальчиков — изрубленные саблями…

…Трупы, трупы, трупы…

— Йерикка, Эрик, — кусая губы, спросил Олег, — за что же это?

Они стояли во дворе дома. Около расщепленной пулями стены лежали тела старика, старухи и двух мужчин. По всему двору валялись ошметки еще нескольких, совершенно уже неузнаваемых, тел. Отрубленная коровья голова, вся в сосульках крови, безумными глазами взирала на мир с воротного столба.

— Весь помогала нам, — угрюмо ответил Йерикка.

— Выходит, их убили мы?! — сипло и тонко спросил Богдан. — Так стало?

— Посмотри, — Йерикка повел вокруг ладонью, — вот это — Рысье Логово.

Богдан огляделся, словно увидел все заново. И побелел — представил. Потом — кивнул.

Олег увел младшего друга со двора. Йерикка стоял, пощелкивая ногтем по кобуре пистолета. Стоял, смотрел, запоминал… Коровья туша, лежавшая у дверей хлева со вспоротым брюхом, вдруг зашевелилась, заколыхалась, и из нее выбрался человек.

Это был старик, ярко-алый и голый. Борода, усы, волосы слиплись от крови. Несколько секунд он стоял, качаясь и поводя стеклянными глазами. Потом увидел неподвижного Йерикку. Рыжеволосый горец смотрел на старика, и тот двинулся к мальчишке, странно приседая. В алой маске прорезалась черная щель:

— Зачем вы пришли? — каркнул голос. — Зачем пришли, кто вас звал?! Мы тихо жили. Мы мирно жили. Зачем пришли?! Из-за вас это! Из-за…

Подхватив камень с земли, он заковылял к Иерикке, булькая и сипя. Горец спокойно смотрел на него, на то, как текут по щекам, превращаясь в капли крови, слезы, на то, как прыгает кровавый колтун бороды… Когда старику оставалось сделать два шага, и он замахнулся, Йерикка выхватил «парабеллум» и выстрелил от бедра, не поднимая руки.

— Тихо жили. Мирно жили, — задумчиво сказал Йерикка. И добавил совсем по-другому, с ожесточенной, тяжелой злобой: — По законам божиим!

— Ты что тут?!. — во двор вбежал Олег, следом — Богдан, оба с автоматами наперевес. — Чего палишь?!

Они не заметили старика. Тот совершенно не выбивался из окружающей картины.

— Салют, — криво усмехнулся Йерикка. Олег глядел, на него непонимающе. — Очередной салют человеческому смирению… — и забормотал, словно молился: — "…и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…" Кого же из нас сделали за шестьдесят всего лет…

Лицо Олега стало в с тревоженным. Он осторожно спросил:

— Ты хорошо себя чувствуешь?

И тогда Йерикка захохотал. Он смеялся искренне и весело, глядя на друзей, таращащихся на него, и смеялся снова, покачиваясь, а потом спросил, все еще хихикая:

— Ты сам-то понял, что спросил?! "Ты хорошо себя чувствуешь?"! — передразнил он Олега. — Да великолепно! Приятная погода, приятное место… Ты мне лучше скажи, глупый землянин, можно ли остановить ненависть, не отвечая на зло — злом и милосердно простив ЭТО?!

Гоймир не отдал никакого приказа. Ребята собрались у виселицы на площади, все была взбудоражены, все орали, и каждый орал свое. Кто-то — что надо уходить отсюда, как ушел Квитко. Кто-то — что он лично хрена уйдет, не отыскав тех, кто все это учинил. Кто-то просто сбивчиво пересказывал увиденное, словно другие не видели того же. Тогда Гоймир криком установил тишину и предложил говорить по очереди. Сразу же закричал Хмур:

— Уходить часом! До гор, как Квитко… как чета его…

— Четы Квитко больше нет, — возразил Йерикка.

— Как то нет?! — вскинулся Данок. — Верно Хмур говорит, уходом уходить, отдохнуть — сколь сделали…

— Молчком будь, брат, — оборвал его Резан. — Йерикка прав, Квитко побили. Сам он от боя отошел — отрезанный ломоть делу нашему. Я так за то, чтоб тут драться!

— Без ума ты! — крикнул Холод. — Без ума, Родом клянусь! Как драться станем?! Писано — вычистят тут все окоем, как метлой пройдут! Пожгут все, а кто и уцелеет — нас возненавидит люто, недели не простоим!

— Так, — поддержал брата Морок.

— Так разом сколь сможем драться надо! — закричал Одрин. — Не неделю — так день единый, а там как будет, то и пусть!

— Верно! — взмахнул мечом Краслав. — Месть мстить! Кто Белой Девки боится — у печи сиднем сидеть стало!

— Никто не боится, — возразил Твердислав. — Тут за другое — не без ума ли сгинем? Что сделать успеем?

— Хоть малость! — ответил Мирослав. — Мы было рвали погань тут, как тряпку гнилую. Все видели — бьем мы их! Так и дальше станем!

— Налетом побеждали, — отмахнулся Ревок. — А часом они в разум вошли. Пожмут нас тиском к Светлым Горам — то ли сведут всех, то ли и так уйти понудят.

— То может, — Святомир поглаживал щенка, уснувшего у него на руках, — но про то мы им не один зуб вышибем, все труднее станется родину нашу грызть. В разум не возьму — как можно от борьбы отречься?

— Не мажь, — возразил, покачав головой, Рван, — никто не отрекается. Прошлым — не мы ли в горы уходили, как подожмет?

— Верно, — кивнул Яромир.

— Это ты мажешь, — возразил Олег. — Ребята, вы еще вот о чем подумайте — ведь это мы местных в войну втянули! Поймите — уйдем, нет, а их все равно убивать будут! Мы должны остаться и хоть попытаться помочь, хоть попробовать!

— За лесовиков шею подставлять? — фыркнул Гостимир.

— Так не за лесовиков! — вскочил Богдан. — Не за лесовиков! За землю нашу, за тем ведь шли сюда! Драться надо, пока силы есть! Здесь драться — не за тридевять земель!

— Все, тихо-т, — Гоймир тоже поднялся и оперся на меч, поставленный меж ног. — Все слово сказали? Восемь уходить не хотят. Девять — уходом мыслят. Княжий голос по Верье за два тянет — так ли?

— Так…

— Так…

— Верно то…

— Говори, князь…

— Так…

— Точно…

— Ну и слушайте меня, — он развернул, достав из крошна, листок из блокнота. — Часом вы весью ходили, а я рацию Гостимирову слушал. Вот то и записал — мнится мне, что непрестанно передают. Вот… "Всем, всем, всем в пределах слышимости. Говорит Стрелково. Руеня 7 числа, — это по-вчера! — наша весь подверглась нападению карателей. Нападение отбито силами жителей. Войско противника, до четырех тысяч человек с техникой окружает весь. Понимая, что сопротивляться тщетно, мы решили все же не оставлять врагу землю дедов и наши дома на разграбление. Встаем всем миром. Отбиться не сможем. Прощайте, братья, помните нас, павших за веру и отечество в бою неравном против нечисти данванской и их выслугов. Слава славянам!" — Гоймир сложил листок и добавил: — И вот то — заново и заново.

О чем думали остальные — Олег, если честно, не догадывался. А перед его

мысленным взором, если так можно сказать, промелькнули лица женщин, накрывавших стол для двух десятков голодных парней — как для своих сыновей. Лица — и все.