Всегда возвращаются птицы - Ариадна Борисова

Наметанное мастерицей Женей платье волновалось в коленях и пахло горячим утюгом. Капнуть духами, и заблагоухает, как весенний букет, немного погодя будет издавать еле слышный, но удивительно стойкий аромат – очертание аромата, флер, дуновение… Первое в жизни по-настоящему нарядное платье. В нем Иза не знала себя в зеркале, а в стареньком халате чего не знать – все та же фигура, то же лицо. Глаза, необычные на первый взгляд, но в общих чертах словно теряются. Словно чего-то им недостает то ли в выражении, то ли в изменчивости неуловимого цвета.

Шмыгнув в туалет, пока никого не было, Иза приблизилась к зеркалу… И обомлела. Новорожденное платье, разумеется, шик-модерн (опять вспомнилось Ларисино определение), но глаза… глаза! Яркая речная синь выхлестнула навстречу из-под бровей. Неужели это ее, Изино?! Тысячи раз виденные подробности лица – нос с намеком на горбинку, вздернутая легким лучком верхняя губа, ямочка на подбородке тоже почудились незнакомыми. По бронзовому лоску обнаженных рук пышно спадали до бедер расчесанные ко сну косы… «Эта красивая девушка – я… Я!» – убедилась Иза и тихо запела от радости: – Только пусто на земле одной, без тебя, а ты далеко…»

Однажды Андрей сравнил ее с врубелевской царевной. Вот и у зеркальной незнакомки был такой же высокий изгиб шеи в полуобороте и тревожное, будто в ожидании неведомой опасности, лицо…

Мужская тень померещилась за спиной. Мужчина мелькнул в отражении и скрылся, оставив после себя дымку взгляда… как от пистолета, выпалившего в упор. Ощущение приятного открытия своей прелести тотчас насмешливо распалось. Парторг, не к ночи будет сказано, при всем желании не мог объявиться в женском туалете общежития, но мимолетное наваждение напомнило: лето кончается. Второе лето в звон-городе.

Глава 2

Не ходите, дети, в Африку гулять

В электричке Андрей без умолку говорил о том, как научился вязать плоты и как вообще здорово провел лето. Минут десять шагали со станции по лесной дороге под сенью великанских берез. Пока Андрей болтал о чем-то, Иза думала, что все рожденное в хлебной московской земле растет в могучей плоти и щедром соку. А березовые перелески, кружевной каймой окружающие болотно-сумрачную зелень якутской тайги, слабы и нежны, почти прозрачны. Зимой ледяные пальцы вечной мерзлоты подбираются к верхнему слою почв. Лето жаркое, но короткое, и у березок жизнь короткая, от тепла до тепла. Дальше – как повезет…

За глухими заборами виднелись крытые черепицей крыши солидных дач, обрамленных лохматыми соснами. Наверное, кто-то из родителей Владислава был из «кормчих и рулевых», а может, оба, как у Ниночки. Андрей остановился перед железными воротами.

– Вроде здесь.

Новая двухэтажная дача выплыла из сосновых волн свежеструганным кораблем. С крыльца веранды с распростертыми объятиями шагнул к гостям Владислав:

– О-о, кто пришел!

За ним выбежал Тенгиз и небольшого росточка девушка, чем-то похожая на Ниночку, но крепче и фигуристее, в модных брючках и клетчатой мальчишечьей рубашке. Недружелюбно, показалось Изе, оглядев ее внимательными глазами из-под густо крашенных ресниц, девушка назвала себя:

– Мила.

– Иза.

– Изабелла?

– Изольда.

– Очень приятно.

Других студенток из театрального, как поняла Иза, на даче не было. «Компания» ограничивалась пятью людьми, включая гостей.

– А где ваша… э-э… такая симпатичная чувиха? – Тенгиз изобразил руками изящные пассы, очерчивая в воздухе силуэт крутобедрого кувшина.

Ксюшина занятость заметно разочаровала грузина. Масляный блеск его черносливовых глаз погасился, но через секунду лицо вновь заиграло бровями, глазами, тугими мячиками щек, засверкало улыбками разной открытости и значений.

– Прошу к нашему шалашу. – Каштановая прядь лирически упала на бледный лоб Владислава, широко распахнувшего дверь. Двигался он со снисходительной меланхолией искушенного во многих областях человека.

Веранда была стилизована под старину: некрашеное навощенное дерево, массивный буфет, резные полки с обилием мелких вещиц. Под окнами стояли лавки и огромный обеденный стол под клеенкой, увенчанный никелированным самоваром, таинственно бугрилась прикрытая газетами еда. У противоположной стены пестрел лоскутным покрывалом представительный диван. Во всей этой псевдодеревенской обстановке чувствовалась намеренная, какая-то лубочная нарочитость.

На правах хозяина Владислав вел себя бесцеремонно, совсем не как на Ниночкином дне рождения. Обнял Изу за плечи и нагнулся к уху:

– Изольда, – в его проникновенном голосе слышались интимные нотки. – От вашего имени веет скандинавским холодом, а от вас – огнем Испании…

Руки Тенгиза ни минуты не оставались в покое, то дружески пошлепывали по плечу Андрея, то бесцельно подкидывали коричневую коробку сигарет «Тройка». Жестом фокусника грузин сорвал со стола газеты:

– Алле-оп!

Обнажились «Советское шампанское», водка, вино, фрукты в вазе и гора бутербродов на плоском блюде. Сердце Изы тревожно ворохнулось. Выходит, Андрей не шутил, ребята действительно собрались «водку пьянствовать». Но он непонимающе уставился на стол:

– Мы так не договаривались.

– Ты о чем? – Владислав сделал «большие глаза». – О дринке?

С дурашливой яростью схватив бутылку шампанского за серебряную шейку, Тенгиз открутил проволочку и прорычал:

– Молилась ли, изменщица, ты на ночь?!

Пробка оглушительно хлопнула, и эффектно выстреливший фонтан залил шипящей пеной полстола. Мила разозлилась:

– Всего одна «дамская» бутылка была! Порадовал мух!

– Дамам по бокалу, а мы, мужчины, беленькой тяпнем. Под рассказ о трудовых подвигах в леспромхозе, – подмигнул Андрею Тенгиз и вытер столовую клеенку.

– Будни сплавщиков – работа, не романтика.

– Ну хоть игристого-то дернете с нами?

Иза растерянно сжала локоть Андрея.

Детдомовские девчонки, случалось, удирали с городскими друзьями на маевки и возвращались навеселе. Потом беглянок песочили на линейках, если кто-нибудь докладывал директрисе. Однажды Полина Удверина устроила безобразный пьяный дебош в соседней комнате. Драчку удалось замять, но о попойке узнали в школе, и Полина чуть в очередной раз не вылетела из комсомола.

– Ладно, – мрачно обронил Андрей, – по бокалу.

– Ой, только не надо корчить из себя пай-мальчика, – скривила губки Мила. – Никто не собирается напиваться, это же чисто символически. Нам со Славиком сегодня есть что отметить, – и звонко провозгласила: – За нашу студенческую молодость!

Что-то угрожающее померещилось Изе в притворно флегматичном лице Владислава, когда он подал ей бокал. Чувствуя раздраженное напряжение Андрея, несвойственное ему, она блуждала застывшей улыбкой по лицам и мысленно уносилась к станции по березовой дороге.

– Доблестные труженики леспромхоза не расположены к разговорам, – с ироничной скорбью вздохнул Владислав. – Может, вы, Иза, что-нибудь нам расскажете?

– О чем?

– Откуда ты, пг’елестное дитя? – пропел Тенгиз, грассируя.

– Из Якутии.

– Из Якутии?! – переспросил Владислав.

Тенгиз шумно занюхал водку бутербродом с красной икрой. Скосил глаза на оранжевую бусинку, приставшую к кончику носа, сдул ее и вдруг завопил:

– Тундра! Алмазы под ногами! Полное отсутствие цивилизации! О, я торчу от Севера!

– Это там, на краю Ойкумены, где медведи стучатся в окно, – продекламировала нараспев Мила. – Как интересно! Иза, вы жили в чуме?

Иза привыкла к таким вопросам. Чуть ли не каждый третий человек в Москве спрашивал: «Правда, что в Якутске по улицам бродят медведи?», «А в чем люди живут – в меховых домиках?», «Как вы там выживаете, на Северном полюсе?» Многие путали тайгу с тундрой, тунгусов с якутами, Аляску с Чукоткой. Удивительно, что люди, окончившие школу, даже студенты вузов, знали байки о колымской каторге и обидные анекдоты о северянах, а об автономной республике (по территории шестой части СССР, между прочим) почти ничего.

Иза безотчетно коснулась груди ладонью и пожалела, что не взяла с собой куриного бога. «Маленькой Литвой» называла мама янтарные бусы. «Маленькая Якутия» осталась в шкатулке с маминым бел-горюч камнем.

– Уважаю. – Томные глаза Владислава оживленно блеснули. – У вас на Севере, говорят, зарплата немереная, народ нехилую деньжонку заколачивает.

– Не… не… немереная?! – От внезапно нахлынувшего гнева Иза начала заикаться. – Может быть… Но те, кто приезжает «заколотить деньжонку», долго у нас не задерживаются. Мало кто способен вытерпеть морозы за минус пятьдесят и жару за сорок. Вся «цивилизация» слетает на Севере со слабаков, как шелуха, и никакой зарплатой таких уже не заманишь!

– Что ж вы-то в Якутии потеряли? – щурясь, спросил Владислав.

Что потеряла?.. Иза не смогла бы перечислить. Только тут заметила, что поднялась, выпаливая свой неприветственный спич.