Революционная сага - Андрей Марченко

Дальше вроде бы должны следовать многочисленные титулы, кажется среди них имелся "князь польский", но полной уверенности в том не имелось. Поэтому Костылев решил немного подсократить:

— …и прочая, и прочая и прочая… Я призываю вас, крестьяне, становиться под святые знамена нашей отчизны. — последовала пауза покороче. Знамен тоже не имелось. Ну да ладно… — И бороться с гидрой большевизма, чуждыми российскому духу либерализмом и демократией, дабы восстановить единственно правильный и природный русский строй — монархию!

Вспышки энтузиазма не последовало. Крестьяне делали вид, что их очень занимают раненые. На говорящего Костылева поглядывали будто тайком, смотрели все больше на пулеметы, на тачанки. Через щели в полу шарабанов на землю капала кровь.

Солдаты не реагировали на речь вовсе. В любом случае это их не касалось.

Даже Лехто, по мнению Афанасия, правая рука командира эскадрона, оставался безучастным к речи.

Около изгороди он о чем-то разговаривал с крестьянином, и речь селюка явно интересовала колдуна больше. Лехто серьезно кивал, смотрел в глаза собеседнику, а тот, ободренный вниманием, рассказывал азартно, недостаток слов, компенсируя жестикуляцией.

Ну да ладно, — обозлился про себя Костылев. — сам управлюсь.

— Рекруты вашей деревни станут костяком нового полка. Мы назовем его лейб-гвардии… Как именуется ваша деревня?

— Шушеры… — неохотно признался какой-то селянин.

— Вот-вот… Это будет лейб-гвардии Шушерский… Великошушерский конный полк… — звучало, конечно, отвратительно, но отступать было некуда. Оттого Афанасий сделал добавку. — А деревня ваша после победы милостью государя, то бишь меня, будет навсегда освобождена от податей!.. Ну так что, селяне, торопитесь, записывайтесь в войско!

Костылев покрутил головой, выискивая взглядом паренька. Затем продолжил.

— В войско принимаются рекруты всех возрастов. Запись, разумеется, добровольная…

Крестьяне тревожно заворчали. Запись, возможно, будет и добровольная, но тех, кто в армию не пойдет, пришибут.

В эту минуту Лехто закончил свой разговор, отпустил крестьянина и быстро вернулся к тачанкам. Тоном твердым и спокойным сообщил:

— Выступаем немедля. Коней напоить, и будем выдвигаться…

— Но нам надо принять пополнение…

— К чертям пополнение. Мы не можем терять ни минуты!

Так, чтоб было слышно крестьянам, Афанасий четко, с расстановкой произнес:

— Мы примем пополнение! Двинемся на запад, к столицам.

— Нет, — у колдуна было свое мнение. — Мы должны идти на север, к Гнилой гати.

Гать — это место на ленивой речке или вовсе болоте, где дорогу путнику преграждает не сколько вода, столько грязь. И чтоб мост не городить, прямо на грязь валят ветки, бревна, так чтоб по ним можно было проехать. Затем, ветки в болоте начинают гнить, превращаются в труху, гать оседает. И в грязь летят новые ветки. И название Гнилая для гати самое то, что надо — она другой не бывает.

— А что там, на Гнилой Гати?

— Ничего, но через нее мы выйдем на шлях к Таракановке. Там, говорят, какой-то старик загнал плотоядный туман в бутылку.

Афанасий с улыбкой осмотрел присутствующих: дескать, что лучше: Петербург или Гнилая Гать вместе с Таракановкой. Все-таки надо было давно поставить на место этого колдуна.

Потому, специально для непонятливых повторил.

— Мы двинемся на Саратов, затем, мобилизуя войско — на Москву. Там я коронуюсь, мы пойдем на Петербург, где я воссяду на трон!

Отчего был упомянут именно Саратов, никто не знал. Вероятно, император назвал город, первый пришедший на ум.

Да и объяснить свою логику он просто не успел.

Лехто пожал плечами: дескать, я хотел как лучше. Затем поднял свой саквояжик, открыл его…

Выстрел прозвучал резко, так что никто сразу ничего не понял. Словно ударил гром — вздрогнули люди, с деревьев спорхнули птицы.

Долго ничего не происходило.

Костылев задумчиво смотрел на револьвер в руке Лехто. Затем из Афанасия словно вынули стержень, скелет. Он рухнул с тачанки, словно куль с тряпьем. По ступеньке шарабана потекла кровь.

Казалось невероятным не то, что Лехто убил Костылева прилюдно. Такое нынче происходило везде и всюду. Удивляло, что несостоявшегося Царя Всея Руси положили из обыкновенного солдатского, даже не офицерского «Нагана».

Швырни Лехто в Афанасия молнией, обрати последнего в соляной столп — солдаты удивились бы менее.

А так казалось: у волшебника все заклятия остались при себе, в рукаве — для какого-то непокорного. И вдобавок к заклятиям еще шесть патронов в барабане револьвера.

— Император низложен. — наконец сообщил Арво ошалевшим солдатам. — До особого распоряжения власть переходит к военному совету. То есть ко мне…

Возражений не последовало.

Затем Лехто обратился с речью к крестьянам.

Был краток:

— Всем спасибо за внимание! Все свободны. Набор в лейб-гвардию отменяется.

Крестьяне не стали ждать дальнейшего развития событий и тихо стали расходиться.

Чуть не первым с площади, сжимая в руках штык, рванул Петька.

Еще через полчаса две тачанки и с дюжину конных упылили по дороге к Гнилой Пади.

Деревня отделалась легким испугом. По причине отсутствия грабежей, реквизиций и мобилизации в банду, к раненым отнеслись по-людски. Дюжина раненых по выздоровлению, собрала скудные котомки и убралась восвояси. Пятеро остались жить в деревушке, обросли семьями да детьми. Еще трое обрели свое место в селе навеки — то бишь ушли под могильные холмики на здешнем жальнике.

Несостоявшегося царя Всея Руси Афанасия зарыли в безымянной могилке под крестом скромным, скрученным из трех палок. И когда основание креста сгнило, никто не поставил нового, не сделал гробницу, не срубил куст осоки, выросший на могильном холмике. Да и тот потихоньку расползался, стремясь сравняться с землей. Под осокой в плохоньком гробу стремительно гнили кости.

Казалось, и люди и природа, стремились быстрее забыть этого человека-недорозумение. О мертвых или хорошо или ничего. Афанасий Костылев мертв — это было хорошо.

Вторая встреча

Когда-то на весь первый этаж этого здания имелась аптека чуть не самая главная, центральная в этой губернии.

И звенел колокольчик над дверью, ходили провизоры в белых халатах, на столах из дуба мореного не было ни единой пылинки.

Аптека работала пусть и неполным составом, но круглосуточно. Владелец заведения ездил по городу на новеньком «Паккарде» — тогда единственном автомобиле в городе.

В аптеку везли индийский хинин, черный, словно деготь, японский йод, английскую соль, таблетки немецкие, средства патентованные американские, пиявки самые отборные.

И что тут такого? Не имея других развлечений, люди здесь болели со вкусом, долго и обстоятельно. За той или иной таблеткой барыни слали своих лакеев за двести верст.

Но менялись времена — менялись и нравы. Последнее время дела у аптеки шли неважно. Людям было как-то не до болезней — все свободное время занимали треволнения о судьбе родины. И потому в аптеке брали все более банальные валериановые капли.

И аптека стала терять свой шик, размах. Пришлось уволить двух провизоров, оставив только одного.

Отчего так получилось? Да народ у нас знать такой. Когда простуда или инфлюэнца начинают душить нашего человека, он не бежит в аптеку за микстурами, он идет в кабак за медовой с перцем, греет в чайнике пиво. Когда душит депрессия, хандра жесточайшая никакой наш человек не станет покупать настои валерианы или валиум. Ибо для излечения отечественной древнерусской тоски не хватит всего успокоительного этого мира. Тоску заливают горькой…

И «Паккард» владельца аптеки терял свой лоск, трескалась кожа на сидениях и тентах, все громче стучали поршни в двигателе. И уже не понять — то ли в городе не было нужных запасных частей, то ли просто не хватало на них денег.

А в городе появлялись другие автомобили — лакированные «Форды», безлошадные экипажи фабрикации Луи Рено, отечественные грузовики «Руссо-Балт».

И сначала в аптеке сдали угол торговцу журналами и газетами. Полагали, что аренда квадратного аршина подсобит денежному балансу аптеки. Но как-то сложилось наоборот. Дела аптеки шли под гору, зато очень скоро торговец газетами уже нашел средства снять у аптеки целую комнату.

Потом появились иные съемщики.

Закончилось тем, что в помещении первого этажа аптека стала занимать только одну комнату, один подъезд. И уже вывеска не помещалась над дверью, крайнюю букву пришлось просто сбить — получилось слово непонятное, а именно «Аптек».

Крайнее помещение бывшей аптеки занимал маленький кабачок. Где-то это было выгодное соседство. В аптеку то и дело заходил кто-то, например за желудочными каплями…