Кодекс чести - Евгений Гаркушев

Ближе к рабочему поселку в железобетонной ограде оказалась дыра – не очень большая, но человек вполне мог в нее протиснуться даже без особого труда. Я заглянул в дыру – люди явно выходили здесь на пути, земля была утоптана. А на обломке стального прута, торчащем из бетона, висело несколько волосков темной шерсти. Сразу вспомнился костюм, в котором пришел на работу Петр Михайлович. Добротная черная шерстяная ткань. Работяги, которые ходили здесь, или воры, что таскали груз из вагонов, вряд ли надевают шерстяные костюмы.

Я осмотрел землю вокруг дыры внимательнее. И обратил внимание на мусор, который валялся в паре метров от дыры. Увидел-то сразу, но не обратил поначалу внимания – какой-то кусок резины, точнее, несколько кусков, клочки бумаги…

Подняв одну из обгоревших бумажек, я понюхал ее. Она пахла порохом! То есть бумага была не чем иным, как пыжом. Порохом пахла и резина. Или мне изменяет нюх? Какой смысл заряжать самострел резиной? Да очень просто… Это может понадобиться, если прекрасный фехтовальщик требуется кому-то живым!

Достав из кармана трубку мобильного телефона, я набрал номер полицейского участка. Рыков отозвался сразу.

– Шериф не вернулся, Костя?

– Нет. И вестей о нем нет. Ты на месте, Никита?

– Да. Здесь какая-то горелая бумага и куски резины. По-моему, палили из самострела.

– Не трогай ничего! – закричал Рыков. – Оставайся там, я вызову полицию!

– Именно относительно этого я и хотел с тобой посоветоваться.

– Что тут советоваться? Надо вызывать экспертов! Голицына наверняка похитили! Я тут вспомнил кое-что… Дело может оказаться серьезнее, чем нам казалось.

– Куда уж серьезнее – два убийства. А что именно ты вспомнил?

– Приеду – расскажу.

– Хорошо, поднимай на ноги полицию, хотя Голицын, если с ним все в порядке, нам этого не простит. Буду ждать здесь – следы затоптать не дам.

Я отошел от дыры в заборе и присел на траву. Если с Петром Михайловичем и правда что-то случилось – что делать нам? Безлюдное место, минимум следов, никаких свидетелей. Полицейские, которые не просто будут нам помогать – искать нашего шефа. Позор! Но жизнь человека гораздо важнее любых условностей. Полицейские – не враги нам, хотя подчас мы конкурируем. А еще чаще – сотрудничаем. Иначе нельзя – ведь все мы работаем на благо страны и ее граждан, и все наши разногласия – не более чем стремление делать свою работу лучше.

Прошел час – но ни Рыков, ни полицейский наряд не прибыли. Почти все время в роще было тихо – даже птицы не пели, – только два раза со страшным грохотом прошли мимо груженые составы. Одиночество мое скрасили двое рабочих, которые возвращались со станции в поселок. Один – не очень высокий, склонный к полноте молодой человек в синем комбинезоне, другой – высокий и худощавый пожилой человек. Он, несмотря на летнее время, был одет в ватную фуфайку и толстые брюки.

Заметив меня, рабочие не слишком испугались – все же в последнее время удалось навести порядок в самых бедных районах и диких уголках города, и вооруженный человек вряд ли мог безнаказанно их обидеть даже в самой глухой роще. Да и солнце встало… Я вынул из кармана и прицепил к лацкану пиджака шерифскую звезду – чтобы исключить лишние вопросы. Видно, работяги были честные и ходили вокруг грузовой станции не для того, чтобы что-то украсть, – просто сильно устали после ночной смены. Поэтому особой радости от встречи с представителем закона они не выразили.

Когда я спросил, не слышали ли они ночью чего-нибудь странного, рабочие решительно ответили «нет» – на погрузке стоит грохот, друг друга не услышишь, а не то что звуков, которые из лесу раздаются. На вопрос, часто ли здесь ходят ночью поезда, пожилой рабочий степенно ответил: «Да, почитай, каждый час. Между двумя и тремя ночи так и три раза поезд пройдет. Литерный на Москву, „нефтяной“ с Кавказа и местный, который из четырех вагонов, – что на заводы сырье возит, а с заводов – товары».

По последней фразе я заключил, что рабочий в свободное время много читает, может быть, интересуется политикой или экономикой. Такие длинные и обстоятельные объяснения редко получишь от простых жителей – уже в бытность работы помощником шерифа довелось познакомиться со многими, – обычно они изъясняются односложно, хотя встречаются исключения. Почему он не захотел становиться гражданином? Сложно сказать… Может быть, как раз и собирается. Некоторые получают гражданский статус только к старости, хотя большого смысла в этом лично я не вижу – всю жизнь ни за что не отвечать, а в пожилом возрасте «одуматься» и начать принимать деятельное участие в жизни общества. Впрочем, разные люди взрослеют в разном возрасте.

Когда небо просветлело окончательно, я еще раз набрал номер телефона нашего участка. Может быть, Голицын вернулся, а обо мне просто забыли? За час можно и полицейских вызвать, и самому добраться… Но телефон не отвечал – значит Рыков выехал сюда.

Но и через десять, и через двадцать минут никто не появился. Я вновь набрал участок – безрезультатно. По тропинке началось оживленное движение. Прошли трое парней в железнодорожной форме, спешивших на станцию, потом одинокий рабочий, потом две пожилые женщины. Скоро они затопчут все следы! Я просил, чтобы они не сходили с тропинки – может быть, самые интересные были в лесу и за забором, – но рано или поздно кто-то захочет пролезть в дыру, да и на тропинке могло бы обнаружиться что-то интересное. На себе я ловил удивленные и отчасти насмешливые взгляды – шериф сторожит дырку в заборе. Дурацкая ситуация!

Когда солнце начало подниматься над деревьями, послышался быстро приближающийся вой сирен. Полиция. На нашей машине тоже можно поставить проблесковый маячок и включить сирену, только я не помню, чтобы Петр Михайлович когда-то приказывал это делать – даже если мы ехали на дело. Панкрат к самодеятельности склонен тоже не был.

Визг тормозов заглушил даже рев двигателей – не иначе, машины неслись на полной скорости. Я не мог понять, что случилось. Если они не торопились два часа, зачем так спешить сейчас? Я на месте, здесь все спокойно. Или Рыков все же узнал то, чего пока не знал я?

Через лес мчались люди. Треск ломаемых веток, пыхтение и топот окончательно разорвали тишину утра.

– Эй! Идите сюда! – прокричал я.

Спустя минуту из рощи вылетел Еремей Литвинов – третий помощник шерифа, наш с Рыковым коллега. В руке он сжимал револьвер. Следом за ним бежал Панкрат – тоже с револьвером! Чтобы наш водитель взял в руки оружие? Такого я прежде не видел… Он и клинок-то носил редко, хотя гражданство получил уже давно, работая на Голицына.

– Живой? – облегченно вздохнул Литвинов.

– Да вроде бы. А что, не должен? Куда вы пропали?

– Рыкова подстрелили. Он в реанимации, – объяснил Панкрат.

– Подстрелили? – не поверил своим ушам я. – На участке? Или в полиции? Он ведь собирался заявить о наших подозрениях коллегам из полиции и сразу ехать сюда.

– Дома, – коротко ответил Литвинов. – Он домой заехал.

Расспросить его как следует я не успел. Подбежал полицейский с нашивками сержанта, за ним – коротко стриженный лейтенант. В руках у них были револьверы. Потом из леса, торопясь, но не бегом, вышел майор с густыми усами и пышной пшеничной шевелюрой. Был он без фуражки, в руках нес вместительный черный чемоданчик.

«Криминалист, – понял я. – Поэтому не бежит – привычки нет. И чемоданчик несет сам, а не отдал сержанту».

– Фрегис, – представился майор. Говорил он, слегка растягивая слова, с небольшим акцентом – возможно, прибалтийским. – Старший криминалист Западного округа города. Где, вы говорите, лежит эта странная резина?

– Вот она. – Я указал на клочки резины и обрывки бумаги.

– Прошу никого ничего не трогать и никуда не ходить. Ковальчук, организуйте оцепление, – обратился Фрегис к лейтенанту.

Между тем к нам подтягивались все новые люди. Подошел еще один сержант, следом за ним – мужчина в гражданском костюме, зато с немецкой овчаркой на поводке и без намордника. На ошейнике собаки было крупными буквами выведено: «МВД». Полагаю, для того, чтобы каждый, кто надумал причинить псу какой-то вред, знал, с кем придется иметь дело. Да и не боялся бы этой собаки. Ведь долг любого гражданина, увидевшего бродячего пса без ошейника или без намордника, принять меры к тому, чтобы пес не укусил ребенка или женщину. Некоторые граждане понимают свой долг слишком буквально и выхватывают шпагу, чтобы положить конец страданиям бродячего животного, вместо того чтобы поймать собаку и сдать ее в приют. Что и говорить, убить легче, чем на самом деле помочь…

За проводником собаки подтянулся еще один лейтенант – на нем единственном была надета форменная фуражка, хотя, насколько я знал, в полиции, как и в армии, не приветствовалось отсутствие головного убора. Ночная смена…