Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЖУРНАЛИСТ (посмотрел на часы). Ани… Скажите мне… Вы связаны с Рогмюллером условным знаком или у вас в номере рация?
АНИ молчит, ЖУРНАЛИСТ отходит к окну.
Между прочим, он уже здесь. Его машина возле моей. Он ждет вашего сигнала…
АНИ. Спустите жалюзи. Видите, какая я…
ЖУРНАЛИСТ. Какая?
АНИ. Старая…
Она уходит в ванную комнату. Стук в дверь.
ЖУРНАЛИСТ. Да.
Входит мужчина в одежде монаха. Быстро закрывает подушкой телефон.
Републикэн!
ПЬЕР. Кто у тебя?
ЖУРНАЛИСТ. Почему ты пришел раньше времени?
ПЬЕР (сняв рясу и капюшон, достает из черного чемодана желтый саквояж, передает его Журналисту, тот прячет его в серый плоский чемодан). Они засекли меня в лондонском аэропорту. Сели на хвост – даже не таясь, из немецкого военного атташата. Пришлось устроить этот маскарад.
ЖУРНАЛИСТ. Видишь черный «хорьх»? Вон тот, рядом с моей машиной. Это ждут нас. Лично Рогмюллер.
ПЬЕР. Что будем делать? У меня один маузер с двумя обоймами.
ЖУРНАЛИСТ. Тут не очень-то постреляешь. Нейтральная страна. Здесь надо хитрить – кто кого.
ПЬЕР. Я слышал радио, арестовали Шарля. В чем дело?
ЖУРНАЛИСТ. Я думаю, сегодня к вечеру его освободят.
ПЬЕР. Его не брали пули на фронте под Уэской… А здесь, где так тихо… Начальник контрразведки республиканцев… Дорого бы фашисты дали, узнай, кто он на самом деле.
ЖУРНАЛИСТ. Это работа Рогмюллера.
Прислушивается. Вода в ванной комнате перестала шуметь.
ПЬЕР. Кто у тебя?
ЖУРНАЛИСТ. Самый ценный агент Рогмюллера.
ПЬЕР. Тебя всегда отличал юмор висельника.
ЖУРНАЛИСТ. Я говорю серьезно.
ПЬЕР. Ты сошел с ума?
ЖУРНАЛИСТ. Чтобы оторваться по-настоящему от слежки, надо все время быть у них на глазах. Иди в ту комнату. Оттуда мы уйдем черной лестницей. И выбрось сутану: встречать утром монаха – к несчастью. А здесь их и так слишком много.
ПЬЕР РЕПУБЛИКЭН уходит в соседнюю комнату. Из ванной выходит АНИ.
АНИ. У тебя остались сигареты?
ЖУРНАЛИСТ. Да.
АНИ. Дай мне сигарету.
ЖУРНАЛИСТ. Мы перешли на «ты»?
АНИ. А что делать? Врагам говорят «ты». Мы ведь враги, не так ли? Ты ведь знал, что я работаю с Рогмюллером, когда был со мной? Да? Тебе нужна была надежная ширма? Тебе нужно было, спрятавшись за меня, делать свое дело? Я даже и не заметила, что ты телефон накрыл подушкой. Глупенький. Они не подслушивали нас, они верят мне… А я – дура, дура… Какая дура!
ЖУРНАЛИСТ. У вас потухла сигарета.
АНИ. Скажи, что это все было не так… Ну, скажи! Ну, обмани хотя бы…
ЖУРНАЛИСТ. Ты говоришь, как та королева Правда.
АНИ. Что? А, ты вот о чем… Но я же не знала, что случится через минуту. Видишь: мы ничего не знаем ни о том, что есть, ни о том, что будет.
ЖУРНАЛИСТ. Итак, на «ты». Как настоящие враги. Как же здороваются после долгой разлуки слепые? У тебя поразительные руки, у тебя нежные, рысьи пальцы, я никогда не видел таких пальцев. Думаешь, у меня не обрывалось все внутри, когда ты здоровалась со мной, как слепые после разлуки? Думаешь, я не холодел весь и не делался пустым и легким, когда ты обнимала меня и была со мной? Ты думаешь, я не ждал, чтобы ты все сказала сама? Как я старался помочь тебе этим всем моим философским бредом! Как я ждал всю ночь и все утро, что ты скажешь мне сама! Ты молчала. Поэтому я спросил. И не смей говорить, что ты была моей ширмой. Нежность в мужчине – сложное качество, которое следует скрывать вообще, а от врагов – особенно. Я не умею и не могу быть с женщиной, которая не вошла в меня, будто утро.
АНИ. Здравствуйте, милый. (Снова гладит пальцами его лицо, закрыв глаза.) Слепцы и прощаются так же… Если любят. (Отошла к окну, поглядела сквозь жалюзи на машину Рогмюллера.) Включите радио. (Звучит веселая джазовая песенка.) В двенадцать часов, когда к вам войдет Пьер Републикэн, я должна позвонить к портье и вызвать такси.
ЖУРНАЛИСТ. Это все?
АНИ. Нет. Еще я должна сказать вам, что служу в гестапо, работаю на Рогмюллера, и попросить вас увезти меня с собой.
ЖУРНАЛИСТ. Вы должны были сказать, что знаете про Републикэна и про то, что я должен вывезти его отсюда?
АНИ. В зависимости от того, как пошел бы разговор. Скорее всего, я сказала бы вам об этом.
ЖУРНАЛИСТ. Лучше бы про это вы соврали… Может, вы действительно хотите, чтобы я увез вас?
АНИ. Я слишком хочу этого… Что мне ему сказать: вы едете к границе или к аэродрому?
ЖУРНАЛИСТ. Как вы думаете, куда мы поедем?
АНИ. Видимо, к границе. А если бы вы поехали на аэродром, тогда я должна была поехать с вами и в последний момент сдать вас пограничникам, устроив публичный скандал с похищением…
ЖУРНАЛИСТ. Скажите ему, что я еду в аэропорт… Нет… Все-таки – к границе.
АНИ (звонит по телефону). Портье, вызовите такси. (Идет к двери.) Прощай. (Останавливается у двери, оборачивается.) Прощайте.
ЖУРНАЛИСТ. Что бы вы хотели взять с собой, если бы я предложил вам ехать?
АНИ. Себя.
ЖУРНАЛИСТ. Пьер еще не пришел. Ты можешь вернуться.
АНИ. Зачем ты сказал это?
ЖУРНАЛИСТ. Не знаю.
АНИ уходит. Из соседней комнаты выходит ПЬЕР.
ПЬЕР. Ты хочешь взять ее с собой?
ЖУРНАЛИСТ. Да.
ПЬЕР. Ты понимаешь, что говоришь?
ЖУРНАЛИСТ. Я очень хочу взять ее с собой.
ПЬЕР. Я никогда не думал, что ты окажешься бабой.
ЖУРНАЛИСТ. Любить – это значит быть бабой?
ПЬЕР. Ты любишь врага.
ЖУРНАЛИСТ. Я люблю женщину.
ПЬЕР. Здесь, в этом саквояже, – адреса и явки всех наших товарищей, оставшихся в Испании, чтобы продолжать борьбу. Здесь Иван, Жак, Миша, Дьёрдь, Родион, Ласло,
