Ким - Редьярд Киплинг

-- Жрец всегда не прочь создать другого жреца,-- прозвучал ответ. Подобно большинству грубо суеверных людей, камбох не мог удержаться, чтобы не поиздеваться над духовенством.

-- Так, значит, твой сын будет жрецом? Ему пора принимать мой хинин.

-- Мы, джаты, все буйволы,-- сказал камбох, снова смягчаясь.

Ким кончиком пальца положил горькое лекарство в послушные губы ребенка.

-- Я ничего не просил у тебя, кроме пищи,-- сурово обратился он к отцу.-- Или ты жалеешь, что дал мне ее? Я хочу вылечить другого человека. Осмелюсь попросить твоего позволения... принц. Огромные лапы крестьянина в мольбе взлетели вверх.

-- Нет, нет! Не смейся так надо мной.

-- Я желаю вылечить этого больного. А ты приобретешь заслугу, помогая мне. Какого цвета пепел в твоей трубке? Белый. Это хорошо. А нет ли среди твоих дорожных запасов куркумы?

-- Я...

-- Развяжи свой узел!

В узле были самые обычные мелочи: лоскуты ткани, знахарские снадобья, дешевые покупки с ярмарки, узелок с атой-сероватой, грубо смолотой туземной мукой, связки деревенского табаку, неуклюжие трубочные чубуки и пакет пряностей для кари -- все это было завернуто в одеяло. Ким, бормоча мусульманские заклинания, перебирал вещи с видом мудрого колдуна.

-- Этой мудрости я научился у сахибов,-- зашептал он ламе, и тут, если вспомнить о его обучении у Ларгана, он говорил истинную правду.-- Этому человеку грозит большое зло,-- так предвещают звезды, и оно... оно тревожит его. Отвратить это зло?

-- Друг Звезд, ты во всем поступал правильно. Делай, как хочешь. Это опять будет исцеление?

-- Скорей! Поторопись!-- шептал махрат.-- Поезд может остановиться.

-- Исцеление от смерти,-- сказал Ким, смешивая муку камбоха с угольным и табачным пеплом, скопившимся в трубочной головке из красной глины.

Е.23-й, не говоря ни слова, снял чалму и тряхнул длинными черными волосами.

-- Это моя пища, жрец,-- заворчал джат.

-- Буйвол, ты в храме! Неужели ты все это время осмеливался смотреть?-- сказал Ким.-- Мне приходится совершать тайные обряды в присутствии дураков; но пожалей свои глаза! Они еще не помутнели у тебя? Я спас младенца, а в награду за это ты... о бесстыжий! -- Человек вздрогнул и откинутся назад под пристальным взглядом Кима, ибо юноша говорил всерьез.--Не проклясть ли мне тебя или?..-- Он поднял ткань, в которую были завернуты припасы джата, и накинул ее на его склоненную голову.-- Посмей только хоть мысленно пожелать увидеть что-нибудь и... и... даже я не смогу спасти тебя. Сиди смирно! Онемей!

-- Я слеп и нем. Не проклинай! По... пойди сюда, малыш, мы будем играть в прятки. Ради меня, не выглядывай из-под ткани.

-- Я начал надеяться,-- сказал Е.23-й.-- Что ты придумал?

-- Об этом после,-- ответил Ким, стягивая с него тонкую нательную рубашку.

Е.23-й заколебался, ибо, как все уроженцы Северо-запада, он стеснялся обнажать свое тело.

-- Что значит каста для перерезанного горла?-- сказал Ким, опуская ему рубашку до пояса.-- Мы должны всего тебя превратить в желтого садху. Раздевайся... скорей раздевайся и опусти волосы на глаза, пока я буду посыпать тебя пеплом. Теперь кастовый знак на лоб.-- Он вытащил из-за пазухи топографический ящичек с красками и плитку красного краплака.

-- Неужели ты только новичок?-- говорил Е.23-й, буквально борясь за спасение своей жизни. Он скинул с себя покровы и стоял нагой, в одной лишь набедренной повязке, а Ким чертил ему благородный кастовый знак на осыпанном пеплом лбу.

-- Я только два дня назад вступил в Игру, брат,-- ответил Ким.-- Потри грудь пеплом еще немного.

-- А ты встречался... с целителем больных жемчугов?-- Он развернул свою туго скатанную чалму, чрезвычайно быстро обернул ее вокруг бедер и пропустил между ногами, воспроизводя путаные перехваты опояски садху.

-- Ха! Так ты узнаешь его руку? Он некоторое время был моим учителем. Нужно будет начертить полосы на твоих ногах. Пепел лечит раны. Помажь еще.

-- Когда-то я был его гордостью, но ты, пожалуй, еще лучше. Боги к нам милостивы. Дай мне вот этого.

Это была жестяная коробочка с катышками опиума, оказав' шаяся среди прочего хлама в узле джата. Е.23-й проглотил полгорсти катышков.

-- Хорошее средство от голода, страха и холода. И от него краснеют глаза,-- объяснил он.-- Теперь я опять наберусь храбрости играть в Игру. Не хватает только щипцов садху. А как быть с прежней одеждой?

Ким туго свернул ее и сунул в широкие складки своего халата. Куском желтой охры он провел широкие полосы по ногам и груди Е.23го, уже вымазанным мукой, пеплом и куркумой.

-- Пятна крови на этой одежде -- достаточный повод, чтобы повесить тебя, брат.

-- Может и так, но выбрасывать ее из окна не стоит... Кончено!-- Голос его звенел мальчишеским восторгом Игры.-Обернись и взгляни, о джат!

-- Да защитят нас боги,-- проговорил закутанный с головой камбох, возникая из-под своего покрывала, как буйвол из тростников.-- Но... куда же ушел махрат? Что ты сделал?

Ким обучался у Ларгана-сахиба, а Е.23-й, в силу своей профессии, был недурным актером. Вместо взволнованного, ежившегося купца в углу валялся почти нагой, обсыпанный пеплом, исполосованный охрой саджу с пыльными волосами, и припухшие глаза его (на пустой желудок опиум действует быстро), горели наглостью и животной похотью; он сидел, поджав под себя ноги, с темными четками Кима на шее и небольшим куском истрепанного цветистого ситца на плечах. Ребенок зарылся лицом в одежду изумленного отца.

-- Погляди, маленький принц! Мы путешествуем с колдунами, но они тебя не обидят. О, не плачь!.. Какой смысл сначала вылечить ребенка, а потом напугать его до смерти?

-- Ребенок будет счастлив всю свою жизнь. Он видел великое исцеление. Когда я был ребенком, я лепил из глины людей и лошадей.

-- Я тоже лепил. Сир Банас приходит ночью и всех их оживляет за кучей отбросов из нашей кухни,-- пропищал ребенок.

-- Так, значит, ты ничего не боишься? А, принц?

-- Я боялся, потому что мой отец боялся. Я чувствовал, как у него руки дрожат.

-- О цыплячья душа,-- сказал Ким, и даже пристыженный джат рассмеялся.-- Я исцелил этого несчастного купца. Он должен забыть о своих барышах и счетных книгах и сидеть при дороге три ночи, чтобы победить злобу своих врагов. Звезды против него.

-- Чем меньше ростовщиков, тем лучше, говорю я, но, садху он или не садху, пусть он заплатит за мою ткань, которая лежит у него на плечах.

-- Вот как? А у тебя на плечах лежит твой ребенок, которому меньше двух дней назад грозил гхат сожжения. Остается еще одно. Я совершил свое колдовство в твоем присутствии, потому что нужда в этом была велика. Я изменил его вид и его душу. Тем не менее если ты, о джаланхарец, когда-нибудь вспомнишь о том, что видел, вспомнишь, сидя под сельским деревом среди стариков или в своем собственном доме, или в обществе твоего жреца, когда он благословлет твой скот, тогда чума кинется на буйволов твоих, и огонь на солому крыш твоих, и крысы в закрома твои, и проклятия богов наших на поля твои, и они останутся бесплодными у ног твоих после пахоты твоей!-- Эта речь была отрывком древнего проклятия, позаимствованного у одного факира, сидевшего близ Таксалийских ворот, когда Ким был совсем ребенком. Оно ничего не потеряло от повторения.

-- Перестань, святой человек! Будь милостив, перестань!-вскричал джат.-- Не проклинай хозяйства! Я ничего не видел. Я ничего не слышал! Я -- твоя корова!-- и он сделал движение, чтобы схватить голые ноги Кима, ритмично стучавшие по вагонному полу.

-- Но раз тебе позволено было помочь мне щепоткой муки, горсточкой опиума и подобными мелочами, которые я почтил, употребив их для моего искусства, боги вознаградят тебя благословением,-- и он, к великому облегчению джата, прочел пространное благословение.

Оно было одно из тех, которым Ким выучился у Ларгана-сахиба.

Лама смотрел сквозь очки более пристально, чем раньше глядел на переодеванье.

-- Друг Звезд,-- сказал он, наконец.-- Ты достиг великой мудрости. Берегись, как бы она не породила тщеславие. Ни один человек, познавший Закон, не судит поспешно о вещах, которые он видел или встречал.

-- Нет... нет... конечно, нет!-- воскликнул крестьянин, боясь, как бы учитель не перещеголял ученика.

Е.23-й, не стесняясь, предался опиуму, который заменяет истощенному азиату мясо, табак и лекарства.

Так в молчании, исполненном благоговейного страха и взаимного непонимания, они приехали в Дели в час, когда зажигаются фонари.

ГЛАВА XII

Влекут ли тебя моря -

видение водной

лазури?

Подъем, .замиранье,

паденье валов,

взбудораженных бурей?

Пред штормом растущая

зыбь, что огромна,

сера и беспенна?

Экватора штиль или

волн ураганом

подъятые стены?

Моря, что меняют свой

лик,-- моря, что

всегда неизменны,

Моря, что так дороги

нам?

Так вот, именно так,

так вот, именно так

горца влечет к горам!

Море и горы

-- Я вновь обрел покой в своем се-рдце,-- сказал Е.23-й, убедившись, что шум на платформе заглушает его слова.-- От страха и голода люди дуреют, а то я и сам придумал бы такой путь к спасению. Я был прав... Вот пришли охотитгься за мной. Ты спас меня.