Другие - Шерон Тихтнер

— Что мы можем, если ты решила родить? — удивился Питер.

— Отто сказал, что это будет протекать легче, если употреблять в пищу кровь. Ребенку необходима пища обоих родителей. С вами это реальнее, чем с отцом. Тем более он захочет положить меня в клинику, а это бесполезно.

— Понятно. Почему бесполезно?

— Потому что вокруг плода очень твердая непроницаемая оболочка. Пробить или прогрызть ее могут только зубы вампира или самого маленького дампира. Думаю, отец не готов к таким родам.

— Не готов, это еще мягко сказано! Хорошо. Я не против, чтоб ты жила у нас, — решил подвести итог Питер.

— Есть еще кое–что, — я не знала как сказать. Открыть правду или продолжать скрывать? Все равно ничего не изменить. Но рассказать о своей болезни я не решилась, — У меня случаются приступы головной боли и кровь идет. Вы сможете вытерпеть открытую кровь? — осторожно спросила я.

— Да это будет тяжелее! Я‑то давно научился переносить вид и запах открытой крови, а вот остальные… неизвестно, — призадумался он.

— Тогда лучше к отцу! — вздохнула я. Мне так хотелось, чтоб Габриель мог быть со мной рядом всегда.

— Не огорчайся! Джанет, может пожить в своей избушке в лесу, а Роберта и Эшли можно отправить в Швецию. Там у нас тоже есть дом, — обнадеживал он меня.

— Может быть лучше я в избушку в лесу? А вы будите приходить ко мне.

— Возможно, так будет даже лучше! — согласился он. Мы немного помолчали, и я вспомнила, что он вовсе не упомянул о Габриеле и его реакции на кровь.

— А где Габриель? Он тоже не сможет терпеть?

— Габриель дома. Понимаешь, после твоего отъезда он почти ничего не ел, заперся в своей комнате и не выходит оттуда. Я даже не знаю, способен ли он просто постоять с тобой рядом.

Питер очень волновался. Ему было тяжело знать, что с собой делает Габриель. Мне тоже от его слов стало плохо. Я причинила ему такую боль, что не может найти в себе силы жить дальше! Я чудовище!!! Я расплакалась, закрыв руками лицо. Питер ничего не сказал. Так мы приехали к ним домой.

Я вышла из машины очень осторожно. А на душе было так плохо, так тяжело, что ноги подкашивались. Я взглянула на дом, большой величественный. Где–то там сидит, забившись в угол, мой любимый. И самое страшное, что я не знаю, как он воспримет мой приезд.

Мы зашли в дом, и Питер очень громко позвал Габриеля. В это время в гостиной была вся семья: испуганная Джанет, удивленный Роберт и, конечно же, злая Эшли.

— Ты! — прорычала она, — Как ты посмела явиться сюда?

Я не успела ей ничего ответить. На ступеньках появился Габриель. Он изумленно уставился на меня, не веря собственным глазам. Лицо осунулось, под глазами пролегли огромные темные круги, глаза были черны как ночь. Он очень медленно, даже для человека, подошел и трясущимися руками потянулся ко мне. Одну руку он положил мне на плечо, а другой провел по волосам, плечу. В глазах было столько боли, грусти и радости, нежности, любви в тоже время. Мое сердце замерло, оно торжествовало. На пару секунд я забыла, что мы не одни. Мы не сказали друг другу ни слова, но они нам и не были нужны.

За нами очень внимательно и осторожно следил Питер.

— Сынок, тебе срочно надо на охоту! Для безопасности Виры! — твердо сказал Питер, вставая между нами. В глазах Габриеля появилось еще больше боли и паника, — Она будет здесь! Обещаю!

Габриель поднял голову кверху и простонал, а уже через мгновенье его не было. Я так и не успела к нему прикоснуться. Я интуитивно подалась к двери, но меня остановили.

— Он поохотиться, и придет! Ты же должна понимать! — проговорил Питер, указывая на диван. Я спокойно села. Я так устала с дороги, что уже не было никаких сил на споры и препирательства.

— Зачем ты вернулась? — ты и так уже разрушила нашу сложившуюся семью! Нагуляла где–то, а теперь пришла к Габриелю! Что, деньги понадобились? — если б Эшли физически могла покраснеть, уже была бы бардовой от злости. Зависть ужасное чувство! Я ничего не успела ей ответить, да и не собиралась. Я уже поняла, что объяснять ей что–то бесполезно.

— Прекрати! — всегда уравновешенный и спокойный Питер кричал. У меня аж челюсть отвисла.

— Ты ее покрываешь? — негодовала Эшли. Они начала разговаривать слишком быстро, но явно на повышенных тонах. До меня не доходил смысл этого разговора. Я будто бы смотрела фильм. Я была как сторонний зритель, хотя вся эта ссора именно из–за меня. Было ощущение приговоренного, которому уже все равно, что с ним будет дальше.

Мне действительно уже не чего терять в этой жизни. Лучшее, что останется после меня — это мой малыш. Он будет живым символом нашей любви, нашим продолжением. Я безумно любила своего малыша, которого еще не родила и никогда не увижу. Но уже сам факт его появления на свет, грел мне душу. Я чувствовала, что не зря прожила хоть и короткую, но не всегда легкую жизнь. Судьба подарила мне Габриеля и нашего малыша. За это я ей немыслимо благодарна.

Габриель, как глоток свежего воздуха влетел в комнату, и замер в дверях. Я зачарованно смотрела на него. Синяки под глазами стали намного меньше, а глаза цвета кофе с молоком. Я не могла оторвать от него глаз, настолько он был прекрасен. Я встала с дивана, а он молниеносно оказался рядом. За эти несколько месяцев я совсем отвыкла от такого передвижения. Мы смотрели друг другу в глаза. Я открыла рот, чтоб что–нибудь сказать, но слов не хватило. Он сделал один только шаг ко мне, немного наклонился, и уже было хотел поцеловать, как вдруг наткнулся на мой животик. Габриель опустил на него глаза, в них читалась паника, неприязнь и отчаяние. Он отлетел к другой стене, схватившись за голову. Я никак не могла понять, что его так расстроило. Его реакция мне казалась очень странной.

— Ужас! — только и смог выдавить он. Уж не знаю, о чем он подумал в тот момент, но у меня все оборвалось. Он не принял нашего малыша. Габриелю он противен. Он не разделил моего счастья. Габриель назвал нашего малыша «ужас». У меня закружилась голова. Мне было все равно, что скажет любой из Турненов, но не Габриель. Боль пронзила меня в самое сердце. Зря я приехала сюда и рассчитывала на какую–то помощь. Я, молча, поплелась к выходу.

— Ты куда собралась? — возник передо мной Питер, перегораживая дверь. Я сглотнула ком, застрявший в горле.

— Ухожу! Простите, что побеспокоила! Мне здесь никто не рад. Зря я пришла, — я опустила голову и смотрела на пол. Я ценой нечеловеческих усилий не разрыдалась прямо там.

— Что ты такое говоришь? Ты никуда не пойдешь! Мы обязательно что–нибудь придумаем. А Эшли перебеситься! — снисходительным тоном говорил Питер.

— Мое положение никому из присутствующих не принесло радости, даже Габриелю, — я всхлипнула и снова сглотнула подступающий ком.

— Вира, ты все не правильно поняла! Габриель был так рад тебя видеть. Что даже не заметил твоего положения.

— И что же такого ужасного в моем положении? — удивилась я.

— Я обрек тебя! Из–за моего поступка ты страдаешь! — проговорил нежный голос Габриеля за моей спиной. Я обернулась. Его глаза были полны боли.

— Страдаю? Когда я узнала, я была на седьмом небе от счастья! А Ты говоришь, страдаешь.

— Разве ты не понимаешь? Женщина умирает при рождении такого ребенка, а может и вовсе не выдержать беременности! Я приговорил тебя! — он закрыл лицо руками. Я прикоснулась к его рукам, пытаясь оторвать от лица, но тщетно. Мне оставалось только гладить его волосы, руки, плечи. Я очень хотела его успокоить, но не знала как.

— Это уже не важно! — мягко сказала я. Он опустил руки. Выражение лица было странным: испуганным и рассерженным одновременно.

— Не важно! Для меня нет ничего важнее твоей жизни! А ты говоришь не важно? — почти кричал он.

Я не успела ничего ответить. Питер сообщил, что у нас гости.

— Это твой отец. Он зол! Ты ему не сказала, что приезжаешь? — удивился Габриель.

— Нет. Я хотела поговорить с вами. Он даже не знает о моем положении.

— Знает. Ему 15 минут назад звонила твоя мама и сказала. Она хотела поговорить с тобой. Он идет со мной ругаться!

— Ругаться?

Отцовская забота не знает границ. Он подумал, что Габриель бросил меня, когда узнал о беременности. Поэтому за неделю до отъезда он не появлялся, а я так сильно переживала. Он еще тогда допытывался, что у нас случилось, но мне не чего было ему ответить.

— Ну, здравствуйте! — прорычал отец, — Спасибо дочка, что предупредила отца о приезде! Сразу побежала к нему.

— Папа, убавь пыл! Он ничего не знал!

— Ну, да конечно! Он сама невинность! — рвал и метал папа.

— Нет. Я не невинность! Но уверяю вас я… — начал было Габриель.

— А кто бросил мою дочь в таком положении? Папа римский? — возмущался отец. Я его никогда не видела таким злым.

— Папа, говорю же, он ничего не знал! Я сама узнала об этом только месяц назад! — пыталась я достучаться до отца!