Тропа мертвых (сборник) - Джеймс Роллинс

Артур увеличил изображение, чтобы определить, что это такое. И разглядел смятые лепестки цветка. Это была орхидея, но орхидея особенная. Желудок Артура тотчас скрутило узлом.

Это была орхидея Brassocattleya.

Цветок этого вида довольно широко распространен. Благодаря сильному запаху и долгой сохранности их часто используют как украшения. Его мать выращивала этот сорт, потому что ей нравился их запах.

Артуру вспомнилась еще одна подробность. Кристиан тоже любил орхидеи.

Он мысленно вернулся к объявлению на столбе, к портрету брата на нем — с застывшей улыбкой и глазами, такими живыми даже на черно-белом фото.

Артур смотрел на орхидею в руке убитого человека, и ему казалось, что даже на расстоянии он чувствует терпкий аромат цветка, что, разумеется, было невозможно. Он стоял слишком далеко, но даже воображаемого аромата было достаточно, чтобы пробудить в нем полузабытые воспоминания…

Держа в руке садовый нож, Артур сидел на каменной скамье в углу оранжереи. Его окружали привычные запахи орхидей и древесной коры. Лучи дневного солнца, проникавшие сквозь стеклянные стены и потолок, нагревали воздух, и хотя снаружи была зима, внутри царило душное, влажное лето.

Он смотрел на длинные столы, уставленные горшками с экзотическими цветами. Некоторые из орхидей были ему давно знакомы. Они то зацветали, то вновь отцветали на протяжении всего его одинокого детства.

Маленьким мальчиком он часто приходил сюда, чтобы понаблюдать за тем, как его мать ухаживает за орхидеями. Она что-то напевала им, бережно опрыскивала, с нежностью гладила их листья, одаривая любовью, какой у нее не было даже для сына. Ибо, в отличие от него, цветы эти были особыми, редкими и красивыми.

У него была тайная мечта: когда он вырастет, то сделает что-то столь прекрасное, что она оторвется наконец от этих горшков с цветами и заметит его.

Увы, этого так и не произошло.

Мать умерла два дня назад, покончив с жизнью в приступе черной меланхолии. Сегодня маму, подобно ее любимым орхидеям, опустили в землю.

Артур потрогал большим пальцем острие ножа.

Он подслушал разговоры прислуги о том, сколько может стоить коллекция орхидей его матери. Мать собирала их всю свою жизнь, покупая цветок за цветком у забавного маленького человечка, одевавшегося в черное и носившего шляпу-котелок. Он приобретал их в ботанических садах всего мира, скупал у других коллекционеров или у путешественников, что совершали дерзкие вылазки в далекие тропические леса, откуда в джутовых мешках привозили редкие образцы.

И вот теперь все эти бесценные орхидеи или погибнут, или будут распроданы.

По стеклянной крыше, скатываясь струйками по прозрачным стенам, застучал легкий зимний дождь. Артур приложил холодное лезвие ножа к теплой коже запястья.

Она поступила точно так же…

Увы, не успел он последовать ее примеру, как дверь оранжереи распахнулась. Артур невольно вздрогнул.

Нож со звоном полетел на выложенный плиткой пол.

Лишь один человек во всем поместье имел наглость вести себя так. Кристиан попал в их лондонский дом, когда им обоим было по четырнадцать лет. Его родители погибли в автокатастрофе в пригороде Сан-Франциско. Отец Артура приходился отцу Кристиана троюродным братом и взял мальчика к себе в дом. Хотя Артур и Кристиан и были родственниками, то лишь по крови, но не по поведению.

— Арти! — позвал он. — Отзовись, я знаю, что ты здесь!

Сидевший на скамье Артур пошевелился. Кристиан заметил его и подошел ближе. Каштановые волосы брата слиплись от дождя, а ярко-зеленые глаза были опухшими и красными. В отличие от Артура, Кристиан плакал, когда ему было больно. Типично американская черта. Чего никогда не потерпели бы отец и мать Артура.

Подойдя к скамье, Кристиан снял темную крышечку с объектива фотоаппарата. Он практически не расставался с ним. Весь день он снимал, а ночи проводил в импровизированной фотолаборатории. Мать Артура утверждала, что у него настоящий талант, а она всегда говорила правду.

Кристиан хотел стать фотожурналистом. Он мечтал путешествовать по всему миру, бывать в зонах боевых действий, снимать ужасы войны, чтобы своим искусством изменить мир, сделать его чище и лучше. Он даже убедил Артура, что тот тоже должен пробовать свои силы на журналистском поприще. Они будут работать единой командой. Артур не был уверен в собственных способностях, но фантазии Кристиана ему нравились. Брат обладал неистощимым оптимизмом, заражая своими идеями и Артура.

Но сегодня даже его было недостаточно.

Кристиан сфотографировал брошенный на пол садовый нож, затем нацелил объектив на столы с образцами орхидей. Он выбрал свою самую любимую, орхидею Brassocattleya. Сначала взял крупным планом сам цветок, затем отщипнул сухой лист и пощупал его края, желая убедиться, действительно ли тот сух. Именно так поступала их мать.

— Она будет скучать по этим цветам, — задумчиво произнес Кристиан.

Конечно, даже больше, чем по мне, кисло подумал Артур.

Кристиан сорвал цветок, и Артур испуганно ахнул. Мать никогда не допустила бы подобного.

Кристиан бросил цветок на колени Артуру и поднял с пола садовый нож.

Артур с опаской посмотрел на лезвие. Он представил себе, как оно врежется ему в запястье, как на месте пореза соберется кровь, а затем начнет капать на пол. Его мать хорошо это знала. Взяв на кухне длинный острый нож, она, сидя в ванне, полоснула себя по запястьям. Когда Артур нашел ее, вода была уже такая красная, что можно было подумать, что ванна заполнена одной кровью.

Кристиан потрогал запястье Артура. Его пальцы прошлись туда-сюда по тому самому месту, которое разрезала ножом мать.

— Думаешь, это было больно? — спросил он, которого никогда не смущали неловкие вопросы. Его рука по-прежнему касалась запястья брата.

Артур пожал плечами. Неожиданно он занервничал — не столько из-за самой темы, сколько из-за интимности момента.

Кристиан убрал руку и прикоснулся к запястью Артура холодным лезвием садового ножа.

Артур замер, ожидая, что будет дальше.

Кристиан сделал глубокий вдох и провел ножом по запястью брата, правда, не слишком глубоко. Оказалось не так больно, как ожидал Артур. Не больнее обычного укола.

На месте пореза начала собираться кровь. Братья, как зачарованные, смотрели на алую линию на фоне белой кожи.

— Меня она тоже бросила, — произнес Кристиан и вложил в ладонь брата цветок.

Артур сжал пальцы в кулак, давя орхидею. Кровь из раны потекла сильнее.

— Знаю.

— Теперь моя очередь, — сказал Кристиан и сделал надрез на своем запястье.

— Что ты делаешь? — удивился Артур.

Кристиан прижал порезанное запястье к запястью Артура. Кровоточащие раны соединились. Кровь, сбежав вниз по рукам, закапала на чисто выметенный пол.

Держа фотоаппарат в свободной руке, Кристиан сделал несколько снимков: красные капли на белой кафельной плитке, смятый окровавленный цветок на скамье. Напоследок он вытянул руку вперед, чтобы оба попали в объектив, и сфотографировал себя и Артура, как они прижимаются друг к другу порезанными запястьями.

— Я никогда не покину тебя, — шепнул ему Кристиан. — Мы теперь с тобой кровные братья, отныне и навсегда…

В первый раз после того, как Артур нашел мать в ванне, полной алой воды — светлые волосы, словно водоросли, плавают на поверхности, голова откинута назад, безжизненные глаза устремлены в потолок, — он не выдержал и расплакался.

А в следующий момент чья-то рука бесцеремонно толкнула его в спину, вернув с небес на землю.

— Прочь с моего крыльца!

Обернувшись на голос, он увидел перед собой женщину средних лет в домашнем халате. На вид незнакомка была ровесницей его матери, останься та жива. Женщина резко отчитала его и прогнала с крыльца. Полы ее халата развевались на ночном ветру.

В Артуре тотчас проснулся его репортерский инстинкт.

— Вы что-нибудь видели? — спросил он.

— Не ваше дело, что я видела, а что нет! — ответила женщина и, скрестив на груди руки, смерила его колючим взглядом. — Зато мне точно не нравится, во что превратилось это, с позволения сказать, лето Любви.

Позднее, когда Артур уже вовсю работал над статьей, ему в голову пришел заголовок: «Лето Любви сменилось Летом Смерти».

— О Кристиане никаких вестей, — сказал Уэйн по телефону три дня спустя. — Ни у меня, ни у наших друзей в городе.

Артур нахмурился и еще крепче прижал трубку к уху, перебирая стопки полицейских рапортов и отчетов судмедэкспертизы по третьему убийству. Новую жертву — молодого человека — звали Луи Мей; он недавно приехал в Сан-Франциско из Канзас-Сити, как и Кристиан, привлеченный в Калифорнию «золотой лихорадкой» — лихорадкой свободной любви. Увы, вместо любви он встретил здесь смерть: его нашли лежащим на мостовой со вспоротым горлом и цветком в руке.