Трагедия сорок первого. Документы и размышления - Владимир Шерстнев

Продолжение показаний Павлова: «В 3 час. 30 мин. народный комиссар обороны позвонил ко мне по телефону и снова спросил: что нового?

Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет, связь с войсками у меня налажена и соответствующие указания командующим даны… Я обещал народному комиссару дальнейшую обстановку на моем участке доложить после вторичных переговоров с командующими армий. В течение дальнейших 15 мин. я получил от командующих следующую информацию:

От командующего 10-й армией — «Все спокойно».

От 4-й армии — «Всюду и все спокойно, войска выполняют поставленную вами задачу». На мой вопрос «Выходит ли 22-я танковая дивизия из Бреста?» получил ответ: «Да, выходит, как и другие части».

Командующий 3-й армией ответил мне, что у него ничего нового не произошло. Войска Иванова — начальника укрепрайона — находятся в укреплениях. 56-я стрелковая дивизия выведена на положенное ей место по плану; 27-я стрелковая дивизия тоже на своем месте…

Я отправился доложить новую обстановку комиссару обороны, и прежде чем добрался в Москву, мне позвонил по телефону Кузнецов, доложив: «На всем фронте артиллерийская и ружейно-пулеметная перестрелка. Над Гродно до 50–60 самолетов, штаб бомбят, я вынужден уйти в подвал». Я ему по телефону передал ввести в дело «Гродно-41» (условный пароль нашего прикрытия) и действовать не стесняясь, занять со штабом положенное место. После этого я срочно позвонил в Белосток. Белосток ответил: «Сейчас на фронте спокойно».

Примерно в 4 час. 10 мин. — 4 час. 15 мин. я говорил с Коробковым, который тоже ответил: «У нас все спокойно».

Через минут восемь Коробков передал, что на Кобрин налетела авиация, на фронте страшная артиллерийская стрельба. Я предложил Коробкову ввести в действие «Кобрин 41 года» и приказал держать войска в руках, начинать действовать с полной ответственностью.

Все, о чем доложили мне командующие, я немедленно и точно донес народному комиссару обороны. Последний ответил: «Действуйте так, как подсказывает обстановка».

Штаб ЗапОВО доложил начальнику Генерального штаба Красной Армии: «Боевое донесение №001/ОП. 22 июня 1941 г., 4 час. 20 мин.

Первое: 3-я армия — до 60 самолетов немцев бомбят Гродно. Наша авиация завязала воздушный бой.

Второе: 10-я армия — группа диверсантов перешла границу, из них 2 убито, 2 ранено, 3 захвачено в плен, один бежал.

Третье: 4-я армия — 4 час. 20 мин. Началась бомбежка Бреста. Количество самолетов не выяснено.

Четвертое: По всей границе, по данным постов ВНОС, — артиллерийская перестрелка.

Пятое: Приказано поднять войска и действовать по-боевому»{209}.

Такое же донесение поступило в Генштаб и из штаба Прибалтийского особого военного округа.

«После артиллерийской подготовки ВВС противника нарушили государственную границу и начиная с 4 час. 15 мин. 22 июня 1941 г. производили налеты и бомбардировку ряда объектов на нашей территории.

Налеты авиации и бомбардировка производились на следующие объекты: в 4 час. 42 мин. 22 июня 1941 до 45 самолетов бомбили Шяуляй. Над Шяуляем происходил воздушный бой, в 4 час. 45 мин. группа самолетов действовала над Виндавой …в 4 час. 20 мин. — до полка авиации бомбили Каунас, Кальверню; в 4 час. 55 мин. — 5 самолетов бомбили аэродром Паневежис. В этот же период времени были подвергнуты бомбардировке Кейданы, Симно, Алитус…»{210}

В Москве утром 22 июня 1941 г. в 5 час. 45 мин. В рабочий кабинет И.В. Сталина вошли Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис и Жуков. Вспоминает Жуков Г. К.: «И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку».

После недолгого раздумья Сталин произнес: «Надо срочно позвонить в германское посольство».

В.М. Молотов доложил, что только что, в 5 час. 30 мин., он принял германского посла Шуленбурга, который явился на прием к нему в сопровождении советника Гильгера. Немецкий посол заявил, что с самым глубоким сожалением должен заявить, что еще вчера вечером, будучи на приеме у наркома тов. Молотова, он ничего не знал. Сегодня ночью, говорит посол, было получено несколько телеграмм из Берлина. Германское правительство поручило ему передать советскому правительству следующую ноту. Молотов положил перед И.В. Сталиным документ, переданный ему Шуленбургом. Сталин начал читать. «Ввиду нетерпимой далее угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры. Соответственная нота одновременно будет передана Деканозову в Берлине»{211}.

Наступила длительная, тягостная пауза. Через некоторое время Сталин произнес: «Что означает эта нота?»

Молотов: «Германское правительство объявило нам войну.»

Вспоминает Жуков: «Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми силами, имеющимися в приграничных округах, на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

— Не задержать, а уничтожить, — уточнил С.К. Тимошенко.

— Давайте директиву, — сказал Сталин».{212}

Директива НКО СССР №2 от 22 июня 1941 г., подписанная наркомом Тимошенко и начальником Генштаба Жуковым и отправленная в округа в 7 час. 15 мин., требовала:

«Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить.»

Получив указание от Сталина подготовить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации военнообязанных 1905–1918 гг. рождения на всей территории страны за исключением Среднеазиатского, Забайкальского и Дальневосточного военных округов, а также о введении военного положения в европейской части СССР с 23 июня, нарком обороны и начальник Генштаба в 8 час. 30 мин. вышли из кабинета Сталина.

Решение о начале войны было принято. На 12 час. намечалось выступление В.М. Молотова…

Около 2 часов ночи 22 июня В.И. Кузнецов (коман-дарм-3) получил по ВЧ от командующего фронтом короткий приказ: поднять все войска по боевой тревоге, частям укрепленного района немедленно занять «доты» и привести их в полную боевую готовность, по сигналу «Гроза» ввести в действие «красный пакет», содержащий план прикрытия Государственной границы.

Одним из первых около 2 часов ночи приказ получил командир 85-й стрелковой дивизии генерал-майор А.В. Бондовский, находившийся со своим штабом в Гродно. Он тут же приказал поднять части дивизии по боевой тревоге, одновременно распустить дивизионные учебные сборы пулеметчиков, снайперов, разведчиков, возвратить всех в стрелковые полки. В половине четвертого утра приказ был выполнен. Командование дивизии приняло решение выдвинуть части на рубеж р. Лососьна и занять его для обороны{213}.

Вспоминает командир 57-го полка 29-й тд майор И.Г. Черяпкин: «Вечером 21 июня мы всей семьей были в театре. Вместе с нами в ложе находился начальник политотдела армии, тоже с семьей. После возвращения из театра домой я во втором часу ночи через посыльного был вызван в штаб дивизии, где получил приказ объявить в полку боевую тревогу и выводить его в район сосредоточения…»

Воспоминания командира полка дополняет механик-водитель 57-го танкового полка рядовой Замашкин А. И.: «С 19 апреля учился на механика-водителя танка К.В. В полку был только один новый танк KB, шесть «тридцатьчетверок». Остальные же танки были Т-26, БТ-5… В 3 часа ночи нас неожиданно подняли по тревоге и выстроили на лагерной линейке. Через полчаса из Гродно прибыли наши средние и старшие командиры и приказали забрать из пирамид винтовки, раздать боеприпасы…»[8]

Секретарь политотдела 56-й стрелковой дивизии Дей-нега Михаил Андреевич:

«Вечером 21 июня штаб дивизии во главе с командующим дивизии генерал-майором С.П. Сахно выехал на командный пункт в имение Свяцк-Вельки. Комиссар Ковальский взял с собой и меня. Остальные работники политотдела должны были прибыть туда в Понедельник. В Свяцк мы приехали в двенадцатом часу ночи. Пока разместились, наступило уже 22 июня. Здесь же, в старинном парке имения разместился летний палаточный лагерь гаубичного артполка дивизии. Запомнилось, что лагерь был хорошо освещен, виднелись четкие линии палаток, посыпанные песком и ограниченные побеленным кирпичом дороги. Проснулся я от грохота снарядных разрывов, упавших на меня кусков оконной рамы, осколков стекла, комьев земли. Вскочив, глянул в окно: по всему лагерю вспышки разрывов, столбы дыма и пыли, падающие обрывки палаток, сучья деревьев. Бросился на второй этаж к комиссару. Они с комдивом спешно одевались в своей комнате. Спросили меня, что происходит. Я доложил что видел, и мы выбежали в коридор. Артобстрел уже прекратился. Он длился не более пяти минут; но их хватило, чтобы уничтожить лагерь гаубичного полка. Никто не знает, сколько там погибло людей. Все числятся пропавшими без вести.