Ненасыть - Сон Ирина

Паника разбивается о спокойствие хозяина, словно шторм о гранитные скалы. Беспорядочное движение сменяется четким. Тимур и Вадик бегут в усадьбу, диван оказывается покрыт тканью, Прапор исчезает в недрах дома, одним словом, всем находится какое-то дело. Один Серый сидит рядом с Верочкой. Его разрывает от противоречивых желаний: с одной стороны, нестерпимо хочется убежать, чтобы не видеть и не слышать, как ей плохо, с другой – жжет осознание, что ее нельзя бросать. Верочка вцепляется в его руку так, что белеют пальцы, и только это удерживает Серого от истерических воплей. Он знал, что роды – это больно, но не знал, что это еще и очень-очень страшно…

– Это не роды, – говорит Юфим беззаботно и с улыбкой заглядывает Верочке в лицо. – Всего лишь спазмы. Дышите, просто дышите.

Серый ловит себя на том, что дышит точно так, как она. Юфим гладит ее живот поверх платья, жмет на какие-то точки своими музыкальными пальцами, и спустя минуту Верочка расслабляется и обмякает.

– Прошло? – ласково говорит Юфим.

– Да, намного легче! – выдыхает она.

– Вот и славно, – заключает Юфим, выпрямляется.

Серый с облегчением встает, но Верочка вдруг вновь охает и смыкает пальцы на его запястье. Живот у нее как-то странно дергается.

– Ай!

– А вот это уже роды, – спокойно замечает Юфим, бросив взгляд на полотенце.

Серый готов поклясться, что брови у хозяина беспокойно нахмурены, но когда тот поднимает голову, на лице вновь играет благожелательная улыбка.

– Нет! Я не хочу! – кричит Верочка. – Вы что? Седьмой месяц! Какие роды?!

– Близнецы часто рождаются недоношенными, – отвечает Юфим.

– Но седьмой месяц?! Они же не выживут!

– Захотите – они не только выживут, но еще и вырастут за три дня. А теперь отпустите бедного мальчика, а не то он сейчас упадет в обморок.

Верочка смотрит на Серого так, словно только что осознает его присутствие, разжимает пальцы, и Юфим молча подхватывает его под локоть. Серый совсем теряется и лишь может послушно перебирать ногами. Юфим выводит его в коридор, где Серый тут же попадает в цепкие руки Вадика и вяло удивляется. Вроде бы только что брат с Тимуром убежали. Когда они успели вернуться? Но часы бесстрастно показывают, что нет, времени прошло достаточно, просто оно промелькнуло очень быстро.

– Юфим Ксеньевич, вы меня звали? – церемонно говорит Зет.

Юфим кивает, пропускает его в комнату, и тут из кладовки выбегает Прапор, потрясая бутылкой вина:

– Вот вино!

– Вода сейчас вскипит! Вот тряпки! – вторит мама, спускаясь по лестнице.

– Чудесно, – улыбается Юфим. – Вино разлейте по бокалам, в кипяток бросьте спагетти, тряпками вытрите пол, а то мы тут наследили, – и тут же захлопывает дверь перед носом Прапора.

Никто даже не возмущается – за это время все настолько привыкли называть Юфима и Зета хозяевами, что незаметно начали их воспринимать настоящими хозяевами и слушаться.

В коридоре наступает тишина, которую тут же разрывает испуганный крик Верочки:

– Я не хочу! Я не буду рожать!

– Дорогая Вера Петровна, о своем нежелании вам следовало уведомить своего мужа месяцев эдак семь назад. Теперь, увы, уже поздно, – отвечает кто-то из близнецов. По убийственной иронии в голосе Серый узнает Зета.

Верочка ругается грязным матом, и мама требовательно стучит:

– Впустите меня! Впустите, я могу помочь!

Дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы мама проскользнула внутрь, и тут же захлопывается снова.

– Жесть какая! – говорит Олеся, прислушиваясь. Она стоит, вцепившись в Тимура, растрепанная и бледная, а руки придерживают живот так, словно она сама испытывает схватки. – Это ж рехнуться можно! Верочка все-таки чокнутая – рожать в такое время!

– Ничего! Раньше бабы вообще в поле рожали! – говорит Прапор.

Олеся смотрит на него так, словно тот ляпнул несусветную глупость.

– Бабы рожали в бане, – наставительно говорит она. – Под присмотром повитухи. И умирали. Знаете, сколько всего может пойти не так? Разрывы, внутреннее кровотечение, заражение… Неправильное положение плода вообще может убить! И болевой шок – тоже штука смертельная, кстати. А тут без эпидуралки – и сразу близнецы! В пуповине запутаются, пойдут неправильно – и всё! Тут же даже кесарево не провести!

Верочка вновь кричит. В ушах у Серого звенит, колени становятся ватными. Пол трогается с места, и дом плывет, словно гигантский корабль. Чтобы не рухнуть, он приваливается к стене и трет уши. На него никто не смотрит – все слушают, что творится за дверями.

– Эх, вот бы мы были яйцекладущими! – вздыхает Олеся. – Как птицы или рептилии. Проблем бы было гораздо меньше!

– Ага. Чего сразу не икру? – нервно усмехается Вадик. Он тоже бледен до синевы.

– Сдурел? В икре порой тысячи зародышей! И семей рыбы не заводят. Любви нет, общества нет, ничего нет. Лучше уж класть по три-четыре яйца за жизнь, сидеть на них месяц и не париться! А это живорождение – фигня полная и женоненавистническая!

Деловой тон Олеси совершенно не вяжется со страхом на ее лице. Она цепляется за Тимура, и Тимур обнимает ее.

– Если ты не хочешь рожать – то и не надо, – говорит он дрожащим голосом. Руки у него трясутся.

Стук в дверь заставляет вздрогнуть.

– Михась приперся! – радостно и одновременно очень зло заключает Прапор и, подскочив к выходу, поворачивает ручку. – Ну и где вы шараха…

– Здравствуйте, – высокий светловолосый парень с фигурой атлета вежливо приподнимает шляпу-цилиндр и нетерпеливо заглядывает внутрь. – Зет Геркевич и Юфим Ксеньевич здесь, я так понимаю?

– …лись? – растерянно заканчивает Прапор и отшатывается. – Вы кто?

– Я? – парень хлопает глазами, и на секунду у него делается крайне оскорбленный вид. – Я их брат!

Он небрежным движением отодвигает Прапора в сторону и проходит в дом, а Прапор настолько шалеет, что позволяет пройти. Серый вяло следит за приближением третьего Грозового. Всё вокруг странно плавает, но сомнений в том, что это родственник Юфима и Зета, нет. У него такая же одежда дворянина, такая же аура сказочности и такое же странное неразличимое лицо. Серый видит лишь невероятно аккуратные золотые кудри, волной падающие на плечи, но почему-то уверен – этот третий брат совсем другой, не близнец. У него шире плечи и такая стать, словно все его время уходит на какую-нибудь воздушную акробатику. Таким хотел бы быть сам Серый, да любой мужчина хотел бы быть таким: мускулистым, пышущим юношеским задором, здоровьем и силой!

Верочка вновь кричит. Третий брат перебрасывает ранее не замеченный чемоданчик в другую руку, качает головой, сверкнув белозубой улыбкой в сторону Олеси:

– Как же я вовремя, – и заходит в комнату.

– Ты?! – вопль Юфима перекрывает даже крик Верочки, и ненависти в этом вопле столько, что можно убить все живое. – Я приглашал Клепу! О тебе и речи не шло!

Ответа загадочного третьего брата Серый не разбирает, но Юфим вылетает к ним со шляпой-цилиндром, злющий, как мракобес. За ним тут же выходит Зет и аккуратно прикрывает дверь.

– Поль – прекрасный врач, – говорит он, и сразу видно, что говорит он это только брату.

– Я звал Клепу! Он лучше! – шипит Юфим и безжалостно мнет цилиндр. Тот складывается совершенно бесшумно. – Почему пришел этот… этот…

Его взгляд останавливается на Олесе, и Юфим сжимает губы, явно пытаясь подобрать вместо нецензурных слов что-то приличное. По мертвому молчанию и еще одному садистскому скручиванию цилиндра становится ясно, что он с треском провалился.

– Видимо, Клепа занят, – кисло отвечает Зет.

Он тоже явно не в восторге от визита, но такой искренней ненависти не показывает.

– Э-э… Поль? – робко спрашивает Олеся.

Зет обрывает ее одним коротким взглядом.

– Это наш брат по отцу, – выплевывает Юфим. Он мечется по коридору, словно раненое животное, в конце концов превращает цилиндр в неопознаваемый комок. – Ненавижу его и его сестру!

– Юфим, тише, – укоризненно говорит Зет.