Флэшбэк - Дэн Симмонс

Оз с улыбкой затянулся.

— Нет-нет, оно случилось. Нам понадобилось девять дней, чтобы выбраться из обрушившихся резервуаров Тель-Беэр-Шевы. И это преждевременное погребение спасло нам жизнь. Мы пробыли на поверхности всего несколько часов, когда американский военный вертолет нашел нас и доставил на авианосец, — тех, кого не засыпало землей. И все то время, когда я бодрствую и не под флэшбэком, я пытаюсь воссоздать в своем воображении красоту этих взрывов, мистер Боттом.

«Совсем рехнулся», — подумал Ник.

С другой стороны, как было не рехнуться? Вслух он сказал:

— С помощью вашей поэзии.

Это не было вопросом.

— Нет, мистер Боттом. После атаки я не написал ни одного стихотворения. Я учился рисовать. В моем жилище здесь полно полотен, на которых можно увидеть цвет плеромы, освобожденной в тот день архонтами и их демиургом. Хотите посмотреть?

Ник бросил взгляд на часы.

— Извините, мистер Оз. У меня нет времени. Еще один-два вопроса — и я пойду. Вы были на вечеринке у Кэйго Накамуры в день его убийства?

— Это вопрос, мистер Боттом?

— Да.

— Вы спрашивали меня об этом шесть лет назад, и уверен, что вы знаете ответ. Да, я был там.

— Вы говорили с Кэйго Накамурой тем вечером?

— И об этом вы меня спрашивали. Нет, в тот вечер я не видел режиссера. Он был наверху — где его и убили, — а я все время оставался на первом этаже.

— Вы без… труда… добрались до его дома?

Оз закурил еще одну сигарету.

— Без труда. Идти было недалеко. Но вы спрашиваете не об этом?

— Не об этом, — сказал Ник. — Ведь вы — обитатель лагеря беженцев. Вам не разрешается выходить за его пределы. Как вам удалось попасть на вечеринку к Кэйго Накамуре?

— Меня пригласили, — сказал поэт, глубоко затягиваясь новой сигаретой. — Нам разрешают небольшие прогулки, мистер Боттом. Никого это не волнует. У всех еврейских беженцев есть вживленные импланты. Такие же, как у закоренелых преступников, а не юных правонарушителей.

— Вот как?

Поэт покачал головой.

— Яд, выделяемый имплантом, не убивает нас. Нам просто становится хуже, пока мы не возвращаемся в лагерь за антидотом.

— Вот как? — повторил Ник, потом спросил:

— В ночь убийства вы ушли с вечеринки вместе с Делроем Ниггером Брауном. Почему?

Оз выдохнул дым и то ли закашлялся, то ли рассмеялся.

— Делрой поставлял мне флэшбэк, детекти… мистер Боттом. Здесь его продают охранники, но они берут комиссионные — половину стоимости. Я покупал флэшбэк у Дел роя Брауна, когда мог. Он живет в старом викторианском доме на холме, к востоку от междуштатной.

Ник потер щеку и понял, что утром забыл побриться. Оз рассуждал вполне разумно, но все же Нику казалось странным, что Кэйго брал интервью у Брауна и Оза в последние дни своей жизни. Если только сам Браун не привел Оза к Кэйго. Но возможно, на самом деле это не имело значения.

— Я никогда не понимал, почему правительство не позволяет израильским беженцам интегрироваться в американское общество, — сказал Ник. — Я о чем: здесь у нас около двадцати пяти миллионов мексиканцев, которые по образованию и воспитанию стоят куда ниже вас, бывших израильтян.

— Вы слишком добры, мистер Боттом, — сказал Дэнни Оз. — Но американское правительство не могло впустить нас в Америку и позволить нам жить здесь вместе с семьями. Вы ведь помните, что сюда приехали более трехсот тысяч выживших израильтян. А с вашей экономикой, на двадцать третьем году выхода из рецессии…

— И все же… — начал было Ник.

Голос Оза внезапно сделался резким. Сердитым.

— Правительство Соединенных Штатов боялось и боится разозлить Всемирный Халифат, мистер Боттом. Халифат ждет не дождется, когда нас можно будет уничтожить. А то, что иронически называют правительством Соединенных Штатов, боится их разозлить.

Ник моргнул, словно получил пощечину.

— Вы из тех, кто прикидывается, будто Халифата и разделения Европы не существует? — спросил Дэнни Оз. — И не хочет признавать тот факт, что в Соединенных Штатах… в том, что от них осталось… ислам вербует себе сторонников быстрее, чем другие религии.

— Ничего я не прикидываюсь, — холодно сказал Ник.

Честно говоря, он совсем не интересовался ни Халифатом, ни внешней политикой вообще. Ему-то что до этого? У Дары была единокровная (кажется) сестра, которая потерялась во всеобщем зиммитюде — где-то во Франции, Бельгии или другой разделенной стране, где возобладали законы шариата. Но ему-то что? Дара никогда не видела своей сестры.

Оз снова улыбнулся.

— Любопытно, что они снова убили шесть миллионов наших, мистер Боттом.

Ник уставился на поэта.

— Прямо какая-то магическая цифра, — продолжил тот. — Население Израиля во время атаки составляло примерно восемь с четвертью миллионов, из них два с лишним — израильские арабы или иммигранты-неевреи. Около миллиона израильских арабов погибли вместе с теми, кто стал объектом атаки. Но шесть миллионов евреев скончались либо во время взрывов, либо вскоре после нападения, от лучевой болезни — ведь это были очень грязные бомбы, — или же пали от руки вторгшихся арабских солдат. Около четырехсот тысяч сгорели в Тель-Авиве и Яффе. Триста тысяч превратились в пепел в Хайфе. Двести пятьдесят тысяч — в Ришон-Ле-Ционе. И так далее. Иерусалим, конечно, не подвергся бомбардировке, поскольку именно из-за него состоялись и ядерная атака, и вторжение. Арабам он был нужен в целости и сохранности. Оставшихся евреев — шестьсот с чем-то тысяч — взяли в плен бойцы в защитных костюмах, и больше их никто не видел. Правда, мелькали сообщения, что один из больших каньонов в Синае заполнен трупами. Не понимаю только, почему не реализовали план «Самсон».

— А что это такое?

— Вы, наверно, догадываетесь, мистер Боттом, что я был либералом. Немалую часть моей жизни я провел, протестуя против политики государства Израиль: участвовал в маршах мира, подписывался в защиту мира, пытался поставить себя на место несчастного униженного народа Палестины… Кстати, в Газе погибло около восьмидесяти процентов населения, когда на север и на восток понесло радиоактивные осадки от той бомбы, что уничтожила Беэр-Шеву и с ней — двести тысяч евреев. Но я каждый день спрашиваю себя, почему не был введен в действие план «Самсон», о котором я слышал всю жизнь… По слухам, так назывался план действий на случай применения против Израиля оружия массового поражения или при неминуемой угрозе вторжения. Предполагалось использовать ядерное оружие, чтобы уничтожить столицы всех арабских и исламских государств в пределах досягаемости. А эти пределы для Израиля в те дни были куда шире, чем можно было подумать. За много десятилетий до этого, когда Израиль втайне создал первую бомбу, генерал Моше Даян заявил: «Израиль должен быть как бешеная собака — таким опасным, чтобы его боялись тронуть». Но как показали события, мы оказались не такими. Вовсе не такими.