Бронепароходы - Алексей Викторович Иванов

Политотдел рассказывал бойцам и военморам о белом терроре в Казани, однако на деле террора не было. Да, учредиловцы расстреляли руководителей Советов, загнали в тюрьмы советских работников, но на улицах никого не хватали, и даже чешские патрули встречались редко. Видимо, Каппель был гуманным офицером: на всех столбах в Казани висели призывы к бывшим красноармейцам вступать в армию КОМУЧа, не боясь мести. А сам Каппель пропадал на передовой у своих солдат и в город наведывался нечасто.

Казань легко стряхнула с себя большевистские порядки. Исчезли лозунги, витрины пассажей освободились от досок, открылись рестораны, запахло выпечкой, откуда-то появились извозчики, лоточники, господа в сюртуках и барышни в шляпках. Ляле это было даже обидно: они, большевики, так рьяно разрушали буржуазный быт, но ничего не разрушили. Впрочем, сейчас Ляле он нравился. Она соскучилась по этим милым старым нравам. Ей надоело, что не с кем поговорить о Шатобриане и Бодлере. Хотелось эклеров и яйцо пашот. Сейчас за ней никто не наблюдал, и она могла немного побыть собой прежней.

Коляска наконец вывернула на Большую Проломную — пожалуй, главную улицу Казани. Ляля подумала, что Казань похожа на мавританский Петербург: она по-имперски самодовольна, но слегка криклива от пышного декора, ярких красок, башенок и балконов, карнизов и пилястров, разлапистых растений в кадках под навесами кофеен. Переливчатой песней муэдзина в воздухе плыл нежный звон колоколов Зилантова монастыря за рекой. Большая Проломная напоминала Невский: брусчатка, трамваи, афишные тумбы, магазины мод, фонари и телеграфные столбы, экипажи и авто, вывески, чистая публика.

Ляля сложила зонтик и похлопала извозчика по плечу:

— Останови, я сойду.

Она решила прогуляться до своей гостиницы пешком. Почему бы и нет? Она ничем не отличается от местных барышень: на ней хорошее английское платье и жакет от мадам Штольц, московской модистки. Всё это — вместе с шарфом, зонтиком, башмачками и шляпкой — Ляля привезла с собой из дома в Нижний Новгород, где формировалась флотилия. Нижний — совсем не дыра.

Наслаждаясь собственной артистичностью, Ляля неторопливо шла по улице с надменным и отчуждённым видом столичной аристократки. Стальной кончик зонтика цокал по тротуару. Обыватели, миновав Лялю, оглядывались — Ляля это чувствовала. На шпалерах тесно составленных фигурных фасадов от солнца словно трепетали арки и лепнина — так воздух струился от зноя.

Ляля задержалась возле ресторана «Братья Алафузовы», с интересом изучая прейскурант, вывешенный у двери в рамочке. Бедный, однако очень изобретательный перечень блюд из волжской рыбы.

— Да, вот и догнали её, — вдруг услышала Ляля.

Она оглянулась. На улице за её спиной стояла пролётка, в которой сидели двое: офицер с комендантской повязкой и пожилой господин в белом кителе речника. Ляля не сразу, но узнала капитана «Фельдмаршала Суворова».

— В чём дело? — с недоумением спросила Ляля, поправляя шляпку.

Кольцо на её пальце стрельнуло голубой искрой алмаза.

— Это та самая девушка, Родион Львович, — утвердительно сказал капитан Фаворский, словно Ляли здесь не было. — Я заметил её ещё на пристанях. Это она командовала красными матросами, что ограбили моё судно.

— Ваше внимание ко мне, господа, бестактно, — холодно заявила Ляля.

Но офицер ей не поверил и выпрыгнул из экипажа.

— Барышня, предъявите документы, — вежливо потребовал он.

А документов у Ляли не имелось.

02

Особняк пароходчицы Настасьи Якутовой «уплотнили» вместе с другими купеческими особняками Большой Печерской улицы. Якутовым, матери и сыну, оставили три комнаты на втором этаже с видом на Кулибинское училище; в другие помещения заселилась всякая мастеровая беднота. Мама очень сердилась, но Алёшке «уплотнение» ничуть не мешало. Во-первых, с народом интереснее.

Во-вторых, он всё равно планировал сбежать из дома.

Поначалу Алёшка думал добраться до Бельгии, до Льежа, и поступить на верфи знаменитого завода «Коккериль». Это же там сконструировали самые лучшие пароходы для товарищества «Самолёт»! В гимназии Алёшка упорно зубрил французский язык. Но мировая война спутала все замыслы: Бельгию захватили немцы. Не работать же на врага! Словом, шиш, а не «Коккериль».

Потом папа объяснил Алёшке, что российское речное судостроение давно превзошло и бельгийское, и даже американское. Сормовский и Коломенский заводы выпускают такие пароходы и теплоходы, какие никому и не снились. А великий инженер Шухов в бюро господина Бари проектирует сумасшедшие технические чудеса! И Алёшка решил, что пробьётся в помощники к Шухову. Шухов должен понять, что без Алёшки ему дальше уже не справиться. Идея была отличная, но существовало препятствие в виде отца. Папа наверняка поймал бы Алёшку в Москве у господина Бари и заставил бы пойти учиться в университет. А туда Алёшка не хотел. Он был убеждён, что и так уже всё знает.

Он сидел на заднем дворе своего дома на лавке и ножом строгал из полена обувную колодку. Бывший кабинет мамы отдали сапожнику Попову с семьёй; колодки у Попова были как под лапти, позор, на таких не заработаешь, и Алёшка взялся помочь. Его точный глаз хвалили даже специалисты Сормова. Из брусков Алёшка ловко вырезал корпуса судомоделей: и морские, с килем, и плоскодонные — для заднеколёсных «коз», для лайнеров, для огромных нефтеналивных барж, придуманных Шуховым и дядей Митей Сироткиным, а однажды изготовил копию галеры «Тверь», что хранилась в эллинге казанской Адмиралтейской слободы. Сделать сапожные болванки было парой пустяков.

Через калитку во двор вошёл парень, одетый как моряк: клёши, форменка, тельняшка, гюйс, бескозырка, всё по чину. Парень повертел головой.

— Слышь, братец, как мне найти мадам Якутову? — спросил он у Алёшки.

— Тебе зачем? — сразу встопорщился Алёшка.

— Ищу старшего машиниста с её парохода. «Ваня» называется.

Алёшка отлично помнил «Ваню». Этот буксир построили по заказу отца в Саратове на механическом заводе господина Бари. Проект начертил Шухов. Мама назвала судно в честь Алёшкиного братика, умершего в три года.

— Я и есть старший машинист, — решительно заявил Алёшка.

Парень-краснофлотец скептически посмотрел на обувную колодку.

— Сопля ты, а не машинист, — сказал он.

— Сам ты сопля, — ответил Алёшка. — «Ваня» девятьсот пятого года, у него наклонный «компаунд» на пятьсот индикаторных сил и паровой руль.

— Ну ты даёшь! — удивился краснофлотец. — Шуруй тогда со мной! Там у нас твой «Ваня» что-то подыхает на каждой версте. Разобраться надо.

Алёшка подумал: а почему бы и нет? Он встал, засунул нож и обувную заготовку в поленницу и заправил гимназическую рубашку под ремень.

— Пойдём!

Краснофлотца за воротами ожидал извозчик. В перспективе улицы тихо зеленел Архиерейский сад, сквозь его листву поблёскивали купола храмов.

Вдоль трамвайных путей извозчик проехал по Тихоновке и вывернул на Благовещенскую площадь. У Дмитриевской башни кремля стоял броневик.

— Большую