Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев

— А помнишь…

Светлое было то время, очень светлое — в Индии вместе с Шебаршиным, — Черкашин вспоминает прошлое, ставшее уже далеким, с теплом и улыбкой. Когда Черкашин уезжал из Индии, то Шебаршин долго уговаривал его остаться, тем более что освободилось место заместителя резидента по политической разведке, но Черкашин не хотел менять профиль своей работы — внешнюю контрразведку, переходить на новую ветку — это практически означало смену профессии.

Как ни жалко было прощаться с Индией, а проститься пришлось — Черкашин уехал в Москву, в центр, а оттуда через некоторое время — в Вашингтон, заместителем резидента по своей же линии — внешней контрразведки.

Но Индия продолжала долго сидеть в нем, в душе, она даже снилась, иногда возникала из каких-нибудь запахов — например, на рынке, где продавались приправы, из созерцания восточных тканей, ваз и кувшинов, из которых, кажется, вот-вот должен был выскочить сказочный джинн.

И как здорово отличалась эта страна от деловой Америки, от Вашингтона с Нью-Йорком. Так же здорово отличалась и от Австралии с Ливаном. Но именно Америка сделала Черкашина знаменитым. Начался этот взлет в восемьдесят четвертом году.

Обстановка, сложившаяся вокруг нашего посольства в Вашингтоне, была тяжелая: за всеми советскими гражданами американцы установили тотальную слежку, буквально каждый человек ходил под колпаком, а уж что касается сотрудников резидентуры, кое-кто из которых, конечно же, был известен американцам хорошо, то тут вообще нечего было говорить, эти люди постоянно находились под прессом, с них не спускали глаз ни днем ни ночью… Но и в этих условиях наша разведка работала, не дремала, понимали люди, что идет война… Холодная война.

Но потом вдруг почувствовали, что ФБР, которое вело наружное наблюдение, изменило свою тактику: агенты этого бюро стали меньше следить за дипломатами, за сотрудниками торгового представительства и журналистами, все свое внимание переключили на сотрудников резидентуры.

Вот один из примеров. Техническая служба резидентуры регулярно проверяла посольские машины: нет ли жучков, радиомаяков, подслушивающих устройств и прочих «бяк», которые американцы регулярно засовывали то под сиденья наших автомашин, то под обшивку, то еще куда-нибудь… Так вот, тогда в феврале восемьдесят четвертого года проводили очередную проверку посольских авто, то обнаружили в них двадцать пять радиомаяков. Двадцать четыре из них были поставлены на машины резидентуры. Один маячок, двадцать пятый, обнаружили в машине сотрудника консульства, который дружил с офицерами разведки и таким образом тоже угодил под колпак.

Как американцы могли вычислить всех сотрудников резидентуры, когда среди них были не только старички, но и новички, только что прибывшие из Москвы, каким образом это произошло, никто не знал. Понятно было одно: среди своих завелся «жучок», «крот», он и сдавал товарищей американцам. А может быть, даже два «крота».

Впоследствии, когда этот сложный клубок был распутан, так оно и оказалось: среди своих оказались люди, захотевшие лучшей жизни, Валерий Мартынов и Сергей Моторин. Оба потом были расстреляны.

Но до этого было еще далеко.

Пока что обстановка была очень неприятная, тяжелая — казалось, даже дышать было нечем. Резидентурой в Вашингтоне руководил Станислав Андреевич Андросов, человек интеллигентный, мягкий, больше похожий на ученого, чем на разведчика. У него и внешность была профессорская, и манеры, и голос…

В один из дней Черкашин приехал на работу в посольство, поднялся наверх, на последний этаж, где располагалась резидентура, — это было удобно, занимать макушку «острова», можно было успешно защищаться от возможных прослушек ФБР, — дежурный сообщил Виктору Ивановичу, что его срочно хочет увидеть резидент.

Не заходя в свой кабинет, Черкашин прошел к Андросову. Тот молча протянул ему конверт, на котором от руки была написана фамилия Черкашина. Черкашин распечатал конверт, вытащил оттуда листок с машинописным текстом.

Неизвестный человек, представившийся в записке сотрудником американской разведки, предлагал за пятьдесят тысяч долларов передать информацию об операциях ЦРУ против советской страны. В конверт были вложены также копии нескольких разведывательных документов ЦРУ, речь в них шла о нашем военном флоте, совершавшем маневры в районе Ближнего Востока. Там, в Ливане, как раз шла война, 6-й американский флот также находился в тех местах, бряцал доспехами… В мире вообще здорово пахло войной.

Автор записки предлагал встретиться и обсудить условия сделки.

Копии бумаг попробовали изучить потщательнее, разве что на зуб не клали, но к выводу, что бумаги эти принадлежат ЦРУ и у них есть подлинники, все-таки не пришли.

— Откуда все это? — поинтересовался Черкашин.

— Чувахин передал, — сказал Андросов.

Сергей Чувахин работал в посольстве на дипломатической должности, специализировался на вопросах, касающихся разоружения, и был, что называется, чистым мидовцем, к КГБ не имел никакого отношения. Конверт Чувахин получил от своего собеседника-американца, с которым вел переговоры, по фамилии Уэллс. Фамилия Уэллса в посольстве была известна, это был ученый, занимающийся проблемами международных отношений. Поскольку Рик Уэллс был человеком навязчивым, то возникло ощущение — а не хочет ли он завербовать кого-нибудь из сотрудников посольства?

Как бы там ни было, на коротком совещании, проведенном в резидентуре, решили, что с автором записки надо обязательно встретиться. В конце концов, хотя эта встреча и представляла опасность, — можно было нарваться на провокацию и вылететь из Штатов с черной меткой, — она могла принести и пользу.

— Хорошо, — согласился Андросов. — Как мы организуем встречу? И где ее проводить? В городе?

— Не знаю, — ответил Черкашин, — как и когда, не знаю. Все, что я сейчас могу сказать, — нам нужно с ним обязательно встретиться. А что, если он действительно может нам передать что-то ценное?

— Кто в таком разе пойдет на встречу? — спросил Андросов. По лицу его было видно, что он опасается ловушки…

Черкашин подумал, что не надо втягивать в эту игру еще кого-то из резидентуры, надо попытаться обойтись своими силами, теми, что есть.

— Я пойду, — сказал он. — Самое плохое, что может случиться, — меня отправят в Москву… Ну и что? Срок-то моей командировки все равно истекает. Я так или иначе должен буду в этом году уехать — никакой разницы нет, раньше это произойдет или позже. Арестовать они меня не смогут, брать от этого Уэллса я ничего не собираюсь. Они знают, кто я такой… В общем, я готов пойти на встречу.