Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов

– Это как?!

– Не знаю. Я же не англичанин!

– Так ты шутишь! А я уж думал…

– Правильно думал, Степан Андреевич, эта шутка – наполовину всерьез. Сколько воинов могли бы выставить все горские племена сразу?

– Кто их знает? Тысяч сто или сто пятьдесят.

– Больше, чем у крымского хана. По выучке и вооружению – тоже сильней. А кто кому дань платил рабами? При разобщенности горцев их сила на междоусобицы уходит. Давай поглядим: самая славная победа черкесов где берет начало? Не захотели своих в рабство отдавать?

– К чему спрашивать, что и без меня знаешь?!

– К тому, что таких же невольников они охотно продают туркам! Продают – вот волшебное слово! Крымцы хотели бесплатно взять, за то и поплатились. Не будем презирать корысть – это огромная сила. Представь, например, что ясырь будем покупать мы. Согласным на крещение давать волю и селить где-нибудь в недальнем расстоянии за линией: земли свободной хватит. Скоро у нас образуется вторая, чисто христианская, Черкесия в русских пределах…

– На Тереке так и идет, только без денег. Там половина казаков – крещеные инородцы.

– Без денег не то. Масштабов настоящих не будет.

Действительно, без больших денег рассчитывать было не на что. Береговые черкесы не велись на мои посулы: они имели прочные, выгодные связи с Константинополем и считали себя истинными магометанами, хотя природные турки неохотно с тем соглашались. Как жаловался один турецкий путешественник: «Съедают жирных свиней до самого хвоста, а кто усомнится в их правоверии – сразу зарежут!» Еще больше головной боли доставляли воровские казаки-некрасовцы. Калмыки не смогли достать их зимой в кубанских плавнях, где кони легко проламывали ненадежную корку льда на болотах и проваливались по самое брюхо в чавкающую черную грязь. Донцы, со слов атамана Василия Фролова, были не слишком надежны: невзирая на жесточайшие угрозы, среди них по-прежнему скрывалось множество беглых. Усиленные меры по розыску и возвращению оных, постоянно требуемые государем, могли вызвать если не новый бунт, то массовый переход к тому же Некрасову. В своем доношении Его Величеству я настаивал на амнистии беглецам как непременном условии верной службы казаков, но ответа на свой запрос пока не получил. Использование регулярных войск было по-прежнему нежелательно: аландские переговоры не увенчались успехом. Хуже того, европейская политика полностью сошла с расчетной орбиты и покатилась, словно колесница Фаэтона, грозя России страшными бедствиями.

Дипломатическая катастрофа началась с гибели Карла Двенадцатого. Неугомонный король был убит в Норвегии, под Фредрикстеном, и некоторые утверждали, что роковая пуля прилетела из шведских траншей. Получив известие об этом, я не ждал будущих несчастий, предполагая в наследниках Карла больше миролюбия.

Но пришла почта из Парижа, и ощутимо запахло бедой. Открылся заговор против регента. Замешаны оказались испанский посол князь Челламаре, дюк де Ришелье, кардинал Мельхиор де Полиньяк и другие знатные персоны. Политические следствия впрямую касались нас.

О плане Альберони-Гёрца я знал и даже некоторым образом участвовал в нем при самом начале, послужив курьером от государя к английскому претенденту. Готовилась коалиция Испании, Франции, Швеции и России – то, что последние две державы сначала надлежало помирить, а в Париже произвести переворот, не казалось инициаторам чрезмерно трудным. Следующим шагом задумывали восстание шотландских горцев, поддержанное совместным русско-шведским десантом, и победоносный марш на Лондон для восстановления на престоле Стюартов. После этого весь талант принца Евгения оказался бы недостаточным для противостояния превосходящей мощи: император был бы принужден согласиться с любыми условиями, которые продиктуют ему новые хозяева Европы.

Этим планам внезапно нанесли двойной удар. Девятого декабря – аресты в Париже. Одиннадцатого числа (считая тоже по новому стилю) – пуля в висок королю.

Версией о случайности пусть пробавляются легковерные. Она, конечно, красива: король-воин благородно погибает на поле брани, наследники ни при чем, честь королевской фамилии не подлежит сомнению. Но поверить в чудесное совпадение… Проделайте опыт: выйдите на крыльцо с заряженным ружьем, крепко зажмурьте глаза и выпалите в небо. Оцените вероятность, что к вашим ногам упадет застреленная утка. Оценили? А СРАЗУ ДВЕ?

Две страны были выбиты из предполагаемой коалиции, Франция и Швеция. Практически в один момент: путь самого быстрого курьера от Парижа до Христиании займет не меньше недели. Скорее можно предположить, что некие силы заранее подготовили одновременную атаку в двух пунктах – и провели с безупречной согласованностью. Очень чисто провели, не оставив следа. Остается путем логических заключений вычислить, что за смутные тени маячили за спиной королевского шурина. С этой персоной самой по себе более-менее ясно.

Фридрих Гессенский – сын того старого ландграфа, что в замке Вайсенштайн торговал вечным двигателем. Засидевшийся в принцах интриган, готовый на любую низость, чтобы добыть корону, и утвердивший таки на шведском троне собственную задницу, весьма неизящно подвинув безгранично любящую его супругу. Могли английские (или все же французские?) рыцари плаща и кинжала пренебречь такой фигурой в окружении Карла? Если да – гнать их со службы поганой метлой!

А сам меткий выстрел народная молва приписала подполковнику Сигье, французу по рождению и одному из приближенных Фридриха. Что настоящим занятием сего господина было шпионство, ни для кого не секрет: он даже в Санкт-Петербург впоследствии приезжал шпионить за герцогом Голштинским, ближайшим династическим соперником гессенца.

Одновременно некие злонамеренные люди распространили слух, будто бы пулевое отверстие в королевском черепе соответствует калибру новоманерной русской винтовки, да и сам неизвестный стрелок совершил сие подлое и предательское деяние по личному приказу царя. Немыслимые фантазии! С того момента, когда барон Гёрц от шведов и Брюс с Остерманом от нас утвердили на Аландах кондиции мирного трактата, Карл из врага России превратился в потенциального союзника. Оставалось лишь вложить перо в культяпки королевских пальцев (память о драке с янычарами в Бендерах); одно движение руки – и вся система европейской политики рухнула бы, чтоб выстроиться после крушения в небывалой доселе конфигурации. Но соперники по части тайных интриг оказались искусней.

В Париже раскрытие заговора произвело громадный эффект. Негодованию Филиппа Орлеанского не было границ: отбросив колебания, Франция с барабанным боем и развернутыми знаменами вступила в противуиспанский лагерь. Шведы, напротив, забыли об иностранной политике, предавшись пьянящему сладострастию мести.

Все обиды и притеснения, учиненные покойным королем и не могущие, по статусу обидчика, быть отомщены непосредственно, пали на голову министра Гёрца. Напрасно несчастный твердил, что только исполнял приказы – озверевшие от королевского тиранства подданные возложили вину на него и при великом народном ликовании казнили. Проект мирного трактата предали гласности. В нем нашлось много интересного для европейских монархов.

Король Георг обнаружил, что Петр обещал Карлу Двенадцатому вспомогательное войско для возвращения Бремена. Август, в угоду подданным выказавший прошлый год враждебность русским и православию, вознегодовал, что его собирались заменить Станиславом Лещинским. Император был крайне раздражен планами передела владений в Северной Германии. Эти трое вступили в союз, по внешности оборонительный, но могущий стать наступательным в мгновение ока. Как стало известно позже, тайными статьями договора условлено было заключить Россию в старые границы, чтобы отнять у нее всякое влияние на европейские дела. Английский и цесарский послы в Константинополе дружно принялись науськивать против нас побитых Евгением Савойским турок. Теперь от меня требовалось удесятерить осторожность и думать не о наступательных действиях, а о защите своих пределов, буде османы поддадутся на льстивые речи.

Еще опаснее было бы прямое вмешательство Четверного альянса в шведскую войну, к чему в Европе обнаруживалась все возрастающая склонность. Вражда к Испании соединила все важнейшие державы, а после неминуемого поражения испанцев должен был прийти наш черед. Как встарь, когда русские попытки утвердиться на Балтийском море вооружали против окруженной врагами страны превосходящие неприятельские силы и приносили ей конфузии да разорение. Тучи сгущались, напряжение возрастало с каждым месяцем. Как будто вновь я на палубе обреченной скампавеи, легкий «вздох Зефира» дыханием смерти гонит холодок по хребту, и в медленном неумолимом движении разворачивается бортом вражеский линейный корабль.