Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов

Право покупать деревни к заводам… Представьте, что вы хотите стакан молока – а в ответ получаете дозволение купить корову. Мало того, что в деревне мужиков трудоспособного возраста не более четверти, так и среди них годных в мастеровые по физическим и духовным кондициям – ничтожная доля. Терпеть шум, лязг, жар, целый день сохранять внимание, работать размеренно и ритмично час за часом крестьяне в большинстве не умеют и учиться не хотят. Приобретая людей целыми селениями, вместо того чтобы нанимать поодиночке, мы обрекаем себя на бесплодную возню с человеческим балластом, составляющим иной раз до девяти десятых общего числа. Как пустая порода в плохом руднике. Прежде чем начать дело, русский заводчик должен потратить на покупку работников сумму, равную их жалованью за несколько лет. Это не освобождает от расходов на оплату труда, ибо каждый человек жрать хочет, неважно – крепостной или вольный. Если нанятый работник оказался лодырем или неумехой, минутное дело – приказать вывести за ворота и дать пинка под зад. А купленного куда девать? Продать его без убытка нелегко, да и закон одиночную продажу не одобряет.

Вот и получается, что мужиков, желающих переменить участь, не пускают в мастеровые, вынуждая идти в разбойники, зато нежелающих – загоняют кнутом. Бессмысленное и вредное занятие. Но здесь это в порядке вещей и никого не удивляет. Ладно, если бы сей вредительный порядок распространялся на одних помещичьих людей: понятно, что ссориться с шляхетством опасно. Против Петра кто только не бунтовал: стрельцы, казаки, горожане в Астрахани… Всех превозмогла дворянская сила и верность. Но попробуй царь усомниться в праве владеть живой собственностью – в то же мгновение верные слуги обернутся бунтовщиками злее стрельцов. Бог с ними, пусть владеют! Дайте хотя бы послабление казенным крестьянам или монастырским, позвольте свободно выбирать, где жить и чем кормиться. Нет, не позволят: зловонный дух неволи и принуждения расползается на все сословия, отравляя целую страну миазмами рабства. Беда России не в том, что есть рабы – а в том, что нет свободных.

Торговые и ремесленные города Европы испокон веку жили тем, что принимали беглых, строя на их труде свое процветание. Без постоянного притока свежей крови они бы обезлюдели, ибо вызванные грязью и теснотой болезни уносят больше жизней, чем успевает народиться младенцев. Мне известны московские цифры. То же самое: отпевают чаще, нежели крестят. Город, однако, существует – вопреки закону. Живая кровь окольными путями просачивается в обход артерий, перехваченных тугими жгутами запретов. Страшно подумать, что ожидало бы страну, если бы с этими нарушениями удалось покончить. Посадское население за несколько поколений вымерло бы без остатка, все элементы городской цивилизации исчезли – здравствуй, Лига ирокезов! Если Россия еще жива, то исключительно по недосмотру начальства. Или вследствие его продажности.

Пусть это прозвучит еретически, но мне иногда кажется, что корень бедствий – в знаменовавшем начало петровского царствования поражении стрельцов, оставившем дворянство без противовеса. Всеми обруганные русские янычары были не только воинами: многие держали лавки либо ремесленные мастерские и по самому своему положению не сочувствовали шляхетской монополии на использование народного труда. Правда, победа стрельцов могла бы стать еще худшей катастрофой, при их ненависти ко всему иноземному и приверженности старине. С учетом британского политического опыта лучшим решением я бы считал компромисс. Как вы полагаете, могло бы лет эдак за сто военное сословие с привилегиями превратиться в городской патрициат с правами? В подобном случае российская монархия обрела бы вполне европейский облик, счастливо избежав односторонней зависимости от дворянства.

Сии крамольные мысли приходилось очень осторожно процеживать при обсуждениях в коллегии либо подготовке экстрактов для государя. На первый взгляд цели мануфактурного законодательства просты и никому не предосудительны. Ограждение имущества от неправых посягательств, облегчение найма работников, удешевление кредита. Но в практическом воплощении эти невинные идеи принимают сомнительный и прямо сюбверсивный, подрывной характер, ставя под сомнение основы государственного устройства и христианской религии. Доказывать, что защита собственности требует замены самодельного уложения римским правом, а назначаемых чиновников – выборными, что процветание городских ремесел плохо совместимо с властью шляхетства над крестьянами, что для понижения ссудного процента надобно либо допустить в страну евреев, либо дезавуировать Священное Писание в глазах христиан, – дело неблагодарное и чреватое потерей царского доверия. Семь потов сойдет, пока придумаешь, каким образом согласить подобные взгляды с собственными политическими стремлениями Его Величества, преимущественно клонящимися к тому, чтобы еще потуже затянуть хомут на шее недоудавленной страны. Привилегию для горных заводов нам с Яковом Вилимовичем удалось провести, однако составление на тех же принципах общих мануфактурных правил замедлилось.

Зато хорошо пошло другое дело: публикация, совместно с Коммерц-коллегией, европейских биржевых сводок для ведома российских негоциантов. Петр Андреевич Толстой по дипломатическим каналам получал цифры из Амстердама, я по своим – из Лондона. К перечню цен почти сразу стали прибавлять важнейшие деловые новости, вскоре превратив сии ведомости в регулярную газету. Купцы были довольны: это уравнивало их с голландцами и англичанами, которые прежде получали преимущество над своими русскими контрагентами за счет лучшего знания свежих конъюнктур. Вообще, торговцы оказались дружнее и сообщительнее мануфактурщиков – жаль, что они были не моего ведомства. Дружба с ними скоро пригодилась.

Мне довольно быстро стало понятно, что грузить компанейские суда одним железом – не самый лучший способ перевозок. Остается много пустого пространства в трюме. Выгоднейший вариант – сочетание металла с легкими товарами: льном или пенькой. Сразу по снятии казенной монополии явилось довольно охотников отправлять оные за море. Разгрузившись в Англии, галиоты брали на обратный путь случайные грузы либо возвращались в балласте. Предлагая петербургским купцам дешевый фрахт, мне удалось избежать порожних плаваний и заметно сбить цены иноземцам. Со временем планировалось расширение коммерции на другие страны: единственный способ, позволяющий русским судовладельцам бороться с зимними убытками, – на весь сезон посылать торговую флотилию в южные моря. Впрочем, для компании, продающей собственный товар, рентабельность перевозок второстепенна, а перерыв навигации не так страшен. Я не торопил события. Корабельные команды, в которых добротную закваску из неаполитанцев, голландцев, финнов и русских поморов обильно разбавили вчерашними крестьянами, должны были сначала набраться необходимого для дальних плаваний опыта. Однако судьба сама меня поторопила, заставив послать корабль через терзаемую штормами ноябрьскую Атлантику.

Тревога пришла из Лондона. Не более четверти трофейного железа успели продать, когда шведские агенты в Англии подняли крик о нарушении Навигационного акта. Клейма на полосах перебили, искусный адвокат был нанят для доказательства, что захваченный русской армией шведский товар должен считаться русским – но крикуны не унимались, и каждое судно я отправлял с тяжелым сердцем, опасаясь ареста всей партии. Чтобы оставаться хозяином положения, следовало дать этому металлу выход в иные страны. Торговля с Медитерранией могла бы стать очень выгодной – при условии покрытия перевозочных издержек за счет вина, соли и других южных товаров. Лука Капрани, собрав лучших матросов на галиот «Сан-Дженнаро» (окрещенный в память его прежнего корабля, взятого берберийцами), ушел в Ливорно для коммерческой разведки.

В случае успеха этой миссии география продаж расширялась. Наши галиоты ходили бы в медитерранские порты и Западную Англию, а поставки в Восточную почти целиком перекладывались на суда Джона Кроули. Однако русская торговая флотилия самим фактом своего существования давила бы на английских партнеров и не позволяла им сбить цены. Разумеется, все это – при условии, что главные державы Европы не объявят России войну. Усиление палубной артиллерии и обучение матросов стрельбе требовалось в любом случае, так что команды отнюдь не бездельничали. В дополнение к пушкам я готовил вельботы с подводными минами, а Корчмин снабдил нас своими огнеметательными трубами. Каждое отдельное судно все равно оставалось слишком слабым – но целый караван мог за себя постоять.

Отправляя Луку в Италию, я задумывался уже о следующем шаге. Медитеррания слишком близко: при обычных обстоятельствах путь в обе стороны занимает не более двух месяцев. Чтобы полностью решить проблему зимнего использования судов, надо плавать гораздо дальше. В Африку и Вест-Индию, например. Но если африканские берега открыты всем, в колониях Нового Света чужой корабль примут столь же гостеприимно, как постороннего мужчину – в гареме турецкого султана. А без «среднего пассажа» торговая экспедиция теряет смысл. Может быть, не совсем: один раз сходить в Африку можно. У русской знати черные лакеи и горничные в цене, сотню-другую пленников распродать с выгодой нетрудно. Но дальше-то что? Даже для занятий контрабандой надо иметь клочок вест-индской земли. Нам точно ни клочка не дадут: вон, на балтийские приобретения Европа какой волчьей стаей смотрит. Не дадут – и не надо. Может, и хорошо, что не дадут. Будь у России остров, годный под плантации, какой-нибудь сукин сын обязательно бы сообразил, что русские крестьяне дешевле негров и почти так же выносливы. Ну его в задницу, такое счастье.