У нас будет ребёнок! (сборник) - Улья Нова

– Не получится нам сегодня поработать, Лизок, – вздохнула Татьяна. – Димасик в неважной форме, надо самой при нем сидеть, чтобы заснул.

– Да и мне пора домой: Севка небось заждался, тоже не спит. Спасибо, что потратила на меня время.

– За что благодарить-то? Мы ведь ничего и сделать не успели. Но я поняла твою идею: разработаю общую структуру сайта и скину тебе по электронке.

Лиза без труда нашла себе место у окна в полупустом трамвае – вагон покачивало, колеса постукивали на стыках путей. Белая волшебная ночь! Город уже засыпал, улицы опустели, только стены панельных домов мелькали серой лентой за окном трамвая. Лизе казалось, что сейчас она одна в целом свете! Одна?! Вдруг захотелось погладить свой живот – ведь там уже существовал Он, ее ребенок. Живот был слегка округлый, но такой же, как прежде, как и год назад. И о шевелении плода говорить было рано. Но ей показалось, что будущий ребенок посылает безмолвный сигнал из черного омута материнских вод, умоляя о жизни. Ее сердце застучало сильнее. «А если я впущу длинную стальную иглу в свое чрево и кончик ее чиркнет по беззащитному темечку ребенка, то… то Василек превратится в сгусток крови…»

Зеленоватые глаза Лизы увлажнились, но в следующий момент она сумела стряхнуть наваждение. Нет-нет! Она не даст волю инстинктам. Следует подумать обо всем рационально. Процент врачебных ошибок в этой процедуре, она читала, невелик: все пройдет нормально, и плод не пострадает. Все так. Но если безжалостный микроскоп выявит патологию клетки, обнаружится, что недостает хромосомы, что мальчик – или девочка – обречен стать… обречен всю жизнь оставаться ребенком? Если ее Василек, сколько ни исполнилось бы ему лет, навсегда останется неопрятным, вспыльчивым, антисоциальным психопатом? Он долго будет пачкать штаны, и даже неизвестно, сможет ли вообще распрощаться с памперсами.

Но ведь Татьяна любит своего увальня! С каким воодушевлением она рассказывала о том, что Димасик при всех поцеловал ее в музее, что говорит ласковые слова, выражая сыновью любовь. Ну какой здоровый мальчик будет целовать маму в двенадцать, пятнадцать, а то и в двадцать лет, уверяя ее в любви?! А такой ребенок будет.

И сразу в воображении Лизы ожил нарисованный ею портрет: мальчик лет десяти-двенадцати, толстый и неряшливый, да еще с характерным для особых больных узковатым разрезом глаз, не желающий учиться, но… но такой замечательный, потому что свой! Лизе казалось, что он уже стоит напротив и простодушно улыбается ей широкой улыбкой, полной любви и света. Или это в ней самой расцветала ее материнская любовь, и Лизе теперь уже было все равно, каков он, ее Василек! Все будет хорошо, мой мальчик, я буду тебя любить, каким бы ты ни пришел в этот мир: «яйцеголовым» гением или ожившим плюшевым мишкой, вечным Винни Пухом – на мавританском газоне всем цветам цвести!

Невесомые летние одеяла разметались по сторонам, а Лиза и Сева раскинулись в изнеможении на кровати: им обоим было сейчас хорошо, легко, приятно. Хотя Лиза была готова и повторить – с беременностью в ней обнаружилась сумасшедшая чувственность!

Через тюлевую занавеску в спальню струился свежий утренний воздух из окна. Любящие супруги чувствовали себя такими же полными сил, как и семь лет назад, когда они поженились.

У Всеволода было приподнятое настроение еще и потому, что сегодня ему предстояло получить печать открываемой им фирмы. «Будет печать, а там и дела покатятся», – думал он, глядя в зеркало напротив кровати.

Тем временем Лиза расправила на себе просторную ночную сорочку – в такую могли бы поместиться двое – и снова придвинулась к Севе. Она коснулась его гладкой, без единого волоска, вспотевшей груди и будничным тоном произнесла:

– Севочка, я хочу сказать тебе… хочу сказать, что я оставляю нашего ребенка. И даже генетический анализ делать не буду!

Сева повернулся на бок, отстранившись от жены, и накинул одеяло на свои бедра:

– Как оставляешь?! Мы же решили с тобой, что будем жить вдвоем, как прежде! Ты меня без ножа режешь.

Сева замолчал, уставившись в потолок. Неужели ему на роду написано вечно быть жертвой семейных обстоятельств?! Когда-то, молодым отцом на третьем курсе строительного института, он вынужден был бросить учебу и пойти работать. Он в то время был полон сил и был уверен, что сможет возобновить занятия позже. Ведь хватило же ему упорства наверстать забытую школьную программу, чтобы поступить в институт после армии! Но вихрь перестройки, всеобщее смятение, необходимость зарабатывать деньги, заботы о первой семье вынудили его отступить от своих намерений: он начал строить чужие дачи и коттеджи, а на учебу «забил». Потом развод, крах. Но к счастью, он встретил Лизу, и у них сложилась крепкая семья.

И вот теперь, когда время разбрасывать камни сменилось надеждой начать собирать их, – опять помеха в виде ребенка! Нет, он не может позволить упустить свой последний шанс в своей карьере! Если Лиза не в силах понять это, значит, она не любит его.

Лиза растерянно смотрела на мужа: его нахмуренное лицо было не столько сердито, сколько опечалено. А его молчание она поняла по-своему:

– Я все продумала, Севочка. Я не стану тебя удерживать, если ребенок окажется помехой твоему делу. Постараюсь даже не напрягать тебя материально. Ты же знаешь, что я крепкий дизайнер и смогу работать на удалении, делать проекты кухонь на заказ. И мама мне, надеюсь, поможет. С квартирами как-нибудь тоже разберемся. Ты переедешь в мамину однушку, а она переселится ко мне, в эту двухкомнатную.

Сева приподнялся на руках и сел в кровати. Значит, у него есть выбор?! Лиза не станет удерживать его, если он не сможет принять ребенка, особенно больного? Но… но сможет ли он сам прожить без Лизы? А если весь этот бизнес послать подальше?! Не имел головной боли, и на фиг на старости лет заморачиваться! «На скромную жизнь я всегда заработаю, сколько халтурки кругом. Одно досадно: своя фирма, считай, в кармане! Сколько бегал по инстанциям, чтобы все разрешения получить. И опять обидно, что жена так вот запросто отпускает его на волю. Нет, не любит!»

– Лизун, ты прогоняешь меня? – скрывая нарастающее напряжение, спросил Сева.

– Я? Прогоняю? Ну что ты, родной! Мне без тебя будет очень плохо. Я лишь говорю, что ты волен сам решать НАШУ судьбу, а судьбу Василька я уже решила.

– Значит, фирму – коту под хвост?!

Лиза промолчала и демонстративно взяла с тумбочки книгу, раскрыв ее на случайной странице. Сева спустил ноги с кровати и встал. Через полчаса он уже стоял в проеме двери, готовый выйти из дома.

– Ну я, того, пошел, Лизун! Прости-прощай!

– Значит, все? Уходишь совсем? – Жена опустила книгу на колени. – За вещами когда приедешь?

– Ты о чем? Какие вещи! Я поехал получать печать для нашей фирмы. У нас уже есть первый заказ! Ты не переживай: мы все сможем – и фирму поднимем, и Василя вырастим – мы горы свернем, если будем вместе!

Марина Белкина

Небо. Вертолет. Олимпийский Мишка

Тому, кто однажды меня удивил.

– Риск – дело благородное. Он украшает жизнь, она становится как-то ярче… Насыщеннее, что ли.

– Обожаю риск! – с воодушевлением отозвалась Саша и преданно посмотрела в глаза инструктора-парашютиста, который давал ей интервью. Несет полную пургу. Банальность на банальности. Пятая минута «синхрона», а взять нечего! Хотя хорош, как бог. Карие глаза, отличная фигура под черным летным комбинезоном и ореол авантюризма, приправленный хорошим парфюмом. Что еще нужно для счастья? Правда, на безымянном пальце кольцо, но не замуж же за него выходить? Так, пороманиться.

Саша сверкнула своей фирменной улыбкой. Жаль, нет второй камеры, и не пишут обратную точку.

– Михаил, а сколько у вас прыжков?

– Больше четырех тысяч.

– Впечатляет!

Он кивнул, опустил глаза, мучительно вздохнул и прочно замолчал. Чувствовал себя неуютно перед камерой.

– А помните свой первый раз? – снова улыбнулась Саша. Работай, давай, красавчик, для интервью взять нечего!

Инструктор повел свой путаный рассказ.

– Как по звуку? – шепнула Саша оператору, тоже Саше. – Микрофон не задувает?

Он шевельнул губами: «Норм».

Ветер носился по аэродрому, словно псих на воле, пытался сорвать яркие костюмы спортсменов, которые собирали парашюты. Вертолет «Ми-8» грузной чайкой в темных очках дремал неподалеку.

История с Мишиным «первым разом» оказалась неплохой, и Саша поняла, что на «синхрон» для сюжета она наскребла. Осталось самое интересное. Как говорили на телевидении, «эксклюзив» ее авторской программы «Экстрим» – прыжок ведущей с парашютом с четырех тысяч метров. Обычно начинают с двух с половиной, но Саша решила забраться повыше, чтобы успеть отснять непосредственно сам «эксклюзив», свободное падение. Снимать ее полет должен был парашютист в специальном шлеме с вмонтированной камерой. Ощущение неизвестности щекотало под ложечкой, как пузырьки шампанского, но Саша не боялась. Во-первых, она вообще не робкого десятка, а во-вторых, прыгать предстояло в тандеме, вместе с красавцем Михаилом. Это так эротично! Как у Джейн Эйр с мистером Рочестером, только с парашютом! И до появления чокнутой жены этого мистера Рочестера.