Невидимые волны - Митрофан Лодыженский

Василий Алексеевич последовал за Фетисом. Монах шел впереди с фонарем, покачивающимся у него в руке.

Ночь была звездная и тихая. Мерно ударял монастырский колокол к заутрене. Светло и торжественно было на душе Сухорукова. Он был хорошо настроен. Эта тихая ночь, это прозрачное небо со своими бесчисленными светилами отвечали его думам. За видимым хором светил ему чудились другие бесконечные жизни. Небо это со своими звездами было как бы прообразом иного мира, мира духовного, с тысячами и мириадами духовных жизней, славословящих Христа.

Василий Алексеевич шел за своим провожатым в тихом радостном настроении.

– Не споткнитесь тут! Здесь уступ перед воротами, – сказал отец Фетис. – Я вам посвечу ближе фонарем…

Василий Алексеевич вдруг остановился. Перед ним пронеслось воспоминание о прошлом, оно словно кольнуло его… Фетис со своим фонарем и с предостерегающим возгласом напомнил ему внезапно то, что было в лесу год тому назад… «Какое совпадение и какой страшный контраст! Ведь год тому назад, – пронеслось в голове Василия Алексеевича, – я шел в такую же звездную ночь с провожатым, который так же освещал мне дорогу… дорогу в лес… мимо пасеки. И провожатым моим был колдун, который вел меня, снявшего с себя материнский крест… И я шел за ним, не зная, куда иду, и был тревожен… Впереди чувствовалось нехорошее дело…

И вот теперь я тоже иду такой же звездной ночью, но только за другим проводником, за служителем Христа, который тоже освещает мне дорогу… Но какой контраст в душе моей с тем, что я тогда переживал! Иду я спокойный и радостный, и знаю, куда иду. Там, в церкви, начнут служение великому Свету Незримому, великому Солнцу, единящему мир духовный… И этот мир уже мне не чужд. В этом духовном мире мне уже близки три светила: мать моя, Митрофаний и старец… Из них, из этих звезд моих, старец живет еще здесь, на земле, где все мы гости на короткий срок… Сегодня я буду еще раз видеть старца, буду прикасаться к нему, буду открывать ему свою душу. Он снимет с нее камни, которые ее давят – снимет с нее эти тяжелые воспоминания о прошлом. И я очищусь от всего, что меня томит… Я знаю путь свой… путь ко Христу небесному… И явятся мне новые откровения на пути моем, и будут сердцем моим познаны неземные радости…»

Василий Алексеевич замечтался в своих мистических грезах. Он шел как во сне. Очнулся лишь тогда, когда отец Фетис привел его к храму. Из открытых окон храма доносились песнопения. Заутреня уже началась. Он вошел в церковь.

Как и вчера, Василию Алексеевичу было легко отбывать монастырскую службу. В церкви он то горячо молился, то со вниманием вслушивался в ход служения, вслушивался в то, что читалось. Так было потом и за обедней. В особенности внимательно вслушивался Сухоруков, когда в церкви читались Евангелие и Апостол.

За обедней Сухоруков обратил внимание на одно место из Апостола. Монах, который читал книгу, ясно и внятно провозгласил следующие слова апостола Павла из его послания к коринфянам: «Будь безумным, чтобы быть мудрым, ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом».

Василия Алексеевича поразил смысл изречения Апостола. Он уяснил теперь себе это место, ибо вспомнил слова старца, сказанные вчера. Старец сказал: Иисус Назаретский свел людей с ума, с их языческого ума, открыв им мудрость божественную.

«Да, это именно так, – пронеслось в мыслях Василия Алексеевича, – я понимаю теперь, что хотел сказать Апостол, утверждая, что мудрость мира сего, то есть наш языческий рассудочный разум, есть безумие пред Богом… Христос дал нам другой разум… Он дал нам мудрость познания мира иного, высшего над нашим земным миром, дал мудрость иную, высшую над нашим земным разумом, полным греха, полным безверия и скептицизма… действительно, полным безумия перед Богом…»

После обедни Василий Алексеевич пришел к себе в гостиницу. Там к нему явился келейник отца Илариона. Явился он по поручению старца. Несмотря на то, что старец был сегодня занят приемом монастырской братии, он не забыл о Василии Алексеевиче; он заботится уже о своем духовном сыне. Через келейника он прислал Сухорукову книгу.

Книга эта оказалась объемистой, размером как Библия. Она была в кожаном переплете и называлась «Добротолюбие». Это был сборник из трудов христианских подвижников. То издание, которое прислал Сухорукову отец Иларион, заключало в себе собрание из трудов двадцати пяти подвижников православной церкви.

Василий Алексеевич раскрыл книгу и увидал на заглавном листе такую надпись, сделанную рукой старца: «Благословляю сею книгою вновь обращенного ко Христу раба Божия Василия. Да послужит чтение оной ему на пользу духовную. Советую начать чтение с творений св. Аввы Дорофея, засим перейти к св. Симеону Новому Богослову и Исааку Сириянину, а после сего читать остальных подвижников. Смиренный иеромонах Иларион».

Сухорукова глубоко тронуло это внимание старца. Келейник, передавая Василию Алексеевичу книгу, сказал:

– Отец Иларион поручил мне сообщить вам при вручении сей книги такое свое указание. Здесь, как видите, на одной из страниц сделана закладка. Страница эта отмечена самим старцем. Он желал бы, чтобы вы для начала прочитали именно это место. «Добротолюбие» я хорошо знаю, – продолжал говорить келейник. – Место, указанное старцем, касается духовной религиозной любви. Здесь говорится о любви человека к Богу и к людям… Это в творениях Аввы Дорофея…

Когда келейник ушел, Василий Алексеевич не замедлил взяться за чтение. Он начал вчитываться в отмеченную старцем страницу, и она не могла не поразить его своей глубиной. «Представьте себе круг, – говорил в этом месте св. Авва Дорофей, – и в центре его Бог. От окружности круга стремятся люди к Богу. Пути их жизни – это радиусы от окружности к центру. Поскольку они, идя по этим путям, приближаются к Богу, постольку они делаются ближе друг к другу в любви своей, и поскольку они любят друг друга, постольку они делаются ближе к Богу…»

Василий Алексеевич несколько раз перечитал это место; до того оно ему нравилось. Долго сидел он над книгой, не будучи в состоянии от нее оторваться. Только раздавшийся с колокольни благовест ко всенощной разбудил его от этого чтения.

– Я разъясню тебе, Василий, что есть таинство причащения тела и крови Христовых, – начал отец Иларион, когда Сухоруков пришел к нему на исповедь. – Ты мне сказал тогда, что веры в причастие у тебя нет.

– Батюшка! – воскликнул Сухоруков, глядя с благоговением на старца. – Когда я в первый раз вошел на этот клирос, я ведь был другим… совсем другим человеком! Я в Христа раньше не верил. Теперь не то! За эти дни, что живу здесь, я переродился… Я ужасаюсь той темноты, в которой блуждал. Сознаю я безумие рассудочного ума моего, отвергавшего Христа.