Братья-рыцари и камни Гроба Господня (СИ) - Никмар Алекс

Жак Мотье сильно устал. Конечно — он мог вообще ни о чём не думать и довериться исключительно Божьему провидению. Одно дело — бесстрашно броситься с мечом и щитом в гущу врага, другое — возглавить караван с важнейшим для ордена грузом, ведь он — не рыцарь, а всего лишь сержант… — по способностям ли ему это?.. Но проблема была в том — и он это с всё возрастающим беспокойством осознавал — что достигнут шнеккеры замка Штайншлюссель или нет — зависело теперь только от него одного: все четыре брата-рыцаря лежали под парусиновым пологом и чем-то помочь ему были не в силах.

Бросив ещё один взгляд на остающийся позади их каравана Ульм, брат Мотье повернулся и, обогнув мачту, откинул парусину и зашёл под навес. Рыцари лежали всё так же неподвижно, как и пару часов назад, когда он в последний раз заходил их проведать. Они были настолько истощены, что взглянувшему на них сержанту показалось, что всё уже кончено.

Его успокоил дежуривший у изголовья рыцарей брат-сержант Пьер Форе, когда-то давно несколько лет прослуживший оруженосцем и помощником брата-лекаря у госпитальеров и потому единственный в их отряде, ведавший достаточными навыками врачевания:

— Они живы, брат-сержант, они дышат.

— Скажи: вернутся ли к ним их силы или они готовятся предстать перед Господом?

— Так на то — Его воля, брат-сержант, если они ещё не выполнили здесь своё предназначение то Он их к себе и не призовёт… Сам рассуди: они — последние рыцари Храма — я имею в виду из тех, кто всё ещё на свободе, а не в застенках инквизиторов. Кому как не им, своими делами славить Его имя на этой, погрязшей в грехах и предательстве земле?! Кому как не им донести потомкам правду о славных делах нашего ордена?! — Пьер Форе грустно улыбнулся и поправил изголовье Робера де Ридфора:

— Мы же с тобой, брат Жак, хоть сами и не рыцари, но хорошо видим, что времена истинного рыцарства безвозвратно уходят. Рыцари, конечно, остаются, но меняется сам смысл и цели рыцарского служения. Ты знаешь… — я думаю, что это плохо — Святая церковь не должна остаться без Святого воинства, так что кто-то, из истинных — честных и чистых душой носителей красного креста на левой груди, но обязательно должен выжить. Орден Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова ещё не выполнил своего предназначения, он не освободил от сарацин Святую землю, где был распят Господь. Пусть нам не дали это сделать, подло предав и кощунственно оклеветав, но всё равно: пока жив хоть кто-то из нас, это значит лишь одно — всё ещё далеко не кончено…

— Да, ты прав, брат Пьер — кто-то из истинных рыцарей Храма должен обязательно выжить, — Жак Мотье окинул взглядом лежащих братьев-рыцарей, — так пусть же это будут они…

— Аминь, брат Жак.

— Аминь…

Выйдя на палубу, Жак Мотье встретил идущего со стороны форкастля брата-сержанта Годфри Шатильона, который, заметив Мотье, знаком предложил ему подойти к борту:

— Брат Жак…

— Да? Ты обеспокоен? Что там ниже по течению?

— Не волнуйся, всё в порядке: вода чистая, Луна большая, вперёд видно далеко…

— Так что же тебя беспокоит?

Годфри Шатильон ответил не сразу, облокотившись о борт, он некоторое время смотрел на уплывающий назад, подсвеченный призрачным светом пылающих костров Ульм:

— Брат Жак, ты дал распоряжение братьям молчать о том, что было в Ульме. Мы с тобой знаем друг друга уже десять лет…

— Да, знаем, и я благодарен Господу за то, что ты всегда стоял со мною рядом. Я ценю это…

Годфри опять ненадолго погрузился в молчание. Было видно, что он хочет о чём-то спросить, но не решается это сделать. Мотье его не торопил, хотя и догадывался о том, в чём будет суть его вопроса. Прошло несколько минут, прежде чем Годфри, наконец, задал свой вопрос:

— Скажи мне, Жак: так что там всё-таки было?

— Что-то да было…

— Снова демоны, как в тот, прошлый раз? — Мотье неопределённо пожал плечами, и Годфри взволнованно уточнил:

— Я понимаю… ты хочешь сказать, что в Ульме «ничего подобного не было»? Так?

— Может, ничего и не было. Но… как у нас всё дальше сложится — неизвестно. Кругом враги: и впереди, и за спиной. Так что, пожалуй, для всех остальных пусть лучше будет: «не было»… — Мотье обернулся на своего товарища и посмотрел в его глаза. Взгляд брата-сержанта не был холодным, но в нём было столько суровой и непреклонной решимости, что Годфри Шатильон лишь понимающе кивнул: «Что ж: тайна — значит тайна, и здесь не о чем больше говорить».

Он собрался было оставить Мотье одного, наедине с его мыслями и отправиться назад, к форкастлю, но не успел этого сделать. Он уже начал поворачиваться, но не прошло и мгновения, как Жак дружески положил на его плечо свою ладонь и негромко, так, чтобы его слова были слышны одному лишь Шатильону, промолвил:

— Всё может произойти — смерть витает над нами, и за последний месяц мы в этом не раз убеждались. Выживут наши братья-рыцари или нет — известно одному Господу, так что кто-то, кроме их и меня, должен знать правду. Ты — мой старый и верный боевой товарищ, у нас за спиной годы сражений и лишений. На этом корабле я могу довериться тебе также как и самому себе. Я расскажу тебе о том, что произошло в Ульме и расскажу так, как понимаю. Но учти: пусть это всё то, что ты сейчас услышишь, останется только между нами!

Годфри с готовностью кивнул и Мотье коротко рассказал своему другу о том, как они пришли в город, что в нём увидели, как добрались до кирхи и приняли бой с неизвестным сверхъестественным существом, которое само себя именовало «демоном». Завершил этот рассказ Мотье так:

— Я уверен в том, что «что-то» там действительно было… «что»?.. — неважно «что». Там, брат Годфри, было ЗЛО. Страшное и могущественное ЗЛО. Я видел его собственными глазами. Не подумай — это была не греховная сущность — нет, это было нечто другое, возможно то, на что только намекает библия. Мы, во имя и с именем Христа, его победили. Навсегда ли? Безвозвратно ли? На эти вопросы я и сам не знаю ответа. С кем мы боролись?.. «что» это было, и в чем его сущность — для меня тоже загадка. Одно я знаю точно: мы уничтожили его, мы сделали то, что должны были сделать, но ты же знаешь: мы не ищем славы, так что… — Жак Мотье, осенил себя крестным знамением и тихо промолвил:

— Non nobis, Domine, non nobis, sed Nomini Tuo da Gloriam! — Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему воздать Славу!..