Пусть грянет гром - Шеннон Мессенджер

- Спасибо.

Она улыбается, но хмурится, когда смотрит на меня.

- Не хочешь помыться?

- Я тонула в океане, была поймана в ловушку в песчаной буре? - Ее глаза расширяются, и я рада, что не говорю часть о груде трупов, в которых я пряталась. Просто взгляд на это заставляет меня хотеть сжечь все, что на мне надето.

- Я не думаю, что ты должна мыться, пока рана не заживает немного больше. Но ты можешь помыться этим. - Она тянет стопку чистых белых полотенец из шкафа и указывает на раковину. - И поищу,

есть ли у нас сменное белье для тебя. Я постираю твою... это действительно униформа?

- Раньше была. И я надеюсь, что будет снова.

- Хорошо... Я могу выстирать ее сегодня вечером.

Тогда она оставляет меня, и я раздеваюсь, удивленная тем, как хорошо это чувствуется - вылезти из одежды. Ветер сохраняет ее главным образом чистой, сдувая любую грязь, которая прибивается к волокнам. Но полная

стирка – хорошее начало с нуля.

Я наклоняюсь к раковине, смываю песок и соль из волос, мою лицо. Кожа становится розовой, когда я вытираю ее теплыми, смоченными полотенцами, затем становится своего нормального бледного цвета.

Мои шрамы еще бледнее.

Тонкие белые линии рассеялись по моему телу, каждый подарок от обучения или боев, которые у меня были.

Защита Вейна.

Я прослеживаю пальцами по ним, вспоминая боль от каждой раны.

Я не загорелая или не мягкая или почти столь же красивый как Солана... и я могу не быть тем человеком, которого выбрали Бури.

Но я заслужила его.

И если я должна бороться за него, я буду.

Глава 29

Вейн

Я жду, что Солана уйдет... или по крайней мере что-нибудь скажет. Но она ничего не делает. Она просто стоит там, крутит золотой манжет с нашими инициалами на нем. Много раз, и я не уверен, что кожа под ним целая.

Это, вероятно, о чем-то говорит, что она все еще не сняла браслет, но у меня нет энергии думать о том, что это означает.

Я должен уйти и оставить ее со всеми ее сложными, девичьими эмоциями. Но это моя комната.

Плюс... Я плохо себя чувствую.

Я знаю, что фактически не сделал ничего плохого. Бури пообещали ей... не я. И я очень ясно дал понять, что мне не интересно.

Но все-таки. Это должно быть хреново все так обнаружить.

- Эй, - бормочу я, когда больше не могу выносить тишину. - Мне... Мне действительно жаль, что я не сказать тебе раньше. Я просто не чувствовал, что могу сказать что-либо, пока Одри не вернулась.

Она закрывает глаза и делает медленный, глубокий вздох.

- Так... вы ребята просто...? Или вы были прежде...?

Я не силен в расшифровке неопределенного женского разговора. Но я думаю, что она спрашивает, сколько времени мы с Одри были связаны.

- Мы, мм... сделали это официально приблизительно месяц назад.

Она кивает так, будто ее это не удивляет, затем поворачивается спиной ко мне и идет к окну.

- Значит, никогда не было шанса, - шепчет она.

Я вздыхаю.

- Это... у нас с Одри всегда была связь. Даже когда мы были детьми. Я не знаю, как это объяснить, но она ведет к тому времени, даже до того, когда ты и я, как предполагалось... ну. ты знаешь.

- И все же, она все-таки ушла, - говорит она, поворачиваясь ко мне. - Это тебя не беспокоит?

- Ну, я скучал по ней, если это то, что ты имеешь в виду.

- А как насчет боли?

Моя рука автоматически тянется к груди, но горящей боли нет, она сменилась жаром прикосновения Одри... как будто каждая искра, которая пробегала между нами, заполнила пустое место, которое раньше было там.

- Это было зверски, не так ли? - спрашивает Солана спокойно. - Вот почему ты был в таком беспорядке ночью, и Бури позвали меня, чтобы помочь тебе спать, не так ли?

Фактически, это было, потому что я думал, что Одри порвала со мной... но у меня есть ощущение, что если я скажу ей это, будет только хуже.

- Я был в порядке.

Она не выглядит убежденной.

- Один из моих опекунов была отделена от мужа... и каждый день, когда она уходила, каждая миля, которую она помещала между ними, их связь рвала ее внутри. Были дни, когда она могла только дышать. Я раньше видела это и задумывалась, как она могла вынести это. И я волновалась за ее мужа, страдающего каждый день и знающего, что она могла удрать их муки, если бы она просто пошла домой.

- Я предполагаю, когда ты кого-то любишь, ты не возражаешь приносить жертвы, - говорю я, удостоверяясь, что подчеркиваю слово "любовь".

У меня есть чувство, что она говорит о семье Гаса... и у его мамы были симпатичные проклятые серьезные основания для необходимости в ее пространстве.

Точно так же, как сделала Одри.

- Ты действительно любишь ее? - шепчет Солана.

Я могу услышать просьбу в ее голосе, но я не могу дать ей то, что она хочет.

- Люблю.

Ее глаза полны слез, и она отворачивается, снова дергая золотую манжету на запястье.

Почему она просто не снимет его?

Вероятно, по той же самой причине, почему я даже не рассмотрел помолвку.

Мне жаль, что ничего не было, что я мог сказать, чтобы сделать лучше. Но все, что я имею, является той же самой хромой вещью, о которой я уже сказал.

- Прости. Я никогда не хотел причинять тебе боль.

- Но сделал. Я сомневаюсь, что ты представляешь как насколько больно. - Она тянется и начинает проводить линии на окне пальцем. - Ты знаешь, что это?

Это выглядит своего рода как клевер с четырьмя листьями, сделанными из четырех спиралей.

- Нет.

- Это гребень Южных. Метка моей семьи, которые были сотканы на воротах Брезенгарде. Или он был там до того, как Райден вторгся в столицу и заменил символ своими штормовыми облаками. Я мечтала о дне, чтобы увидеть, как он восстановится. Бури запланировали огромное празднование, таким образом, наш весь мир увидит, что все вернется на место. А теперь я будут там, чтобы стоять на коронации, наблюдая, как наследство моей семьи передают кому-то еще.

У меня внутри все завязывается в узел.

Все время Бури говорили о том, что я буду их королем... я, никогда не думал о факте, что я возьму ту роль у кого-то другого. Неудивительно, что они решили, что будет проще для меня просто жениться на Солане.

- Смотри, Солана. Я даже не хочу быть королем. Я был бы более, чем рад вернуть все это.

Они тебе не позволят, - она тянется и стирает загогулины на стекле, оставляя большую, чистую полосу. - Ты - последний Западный. Тот, кого все ждали. Я - просто девочка, которую ты не захотел.

Ее голос ломается на последнем слове, а затем ее плечи дрожат и... дерьмо... я не могу только стоять здесь и позволять ей плакать.