Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Галчонок, что ли ча? — спросила, давая ему миску с кашей, Большуха.
— Спасибо, — поблагодарил её Тихоня, принимая миску, и спросил: — А галчонок — это кто?
— Ешь давай, — услышал он в ответ. — А то тебя, как дыхнёшь, так пополам переломишь.
И Тихоня, не рискнув продолжить расспросы, углубился в кашу.
А после обеда Большуха дала ему толстые сухие носки, а его промокшие забрала для просушки, поругав, что сам должон за одёжей следить, а не сидеть в мокром.
— Ноги застудишь, а там и до кровяницы недалеко, — и выпроводила из кухни со словами: — Давай беги, работой грейся.
Нет, ничем в еде его по сравнению с другими не обделили. Только покурить не дали.
— Станешь мужиком, тады и закуришь.
— А пока так дыши, — хохотнул Тумак.
Спорить и доказывать, что он взрослый, Тихоня, разумеется, не стал. И потому, что никто за него не заступился, а один против всех ничего ты не докажешь, и смутно догадываясь, что именно здесь считается главным признаком взрослости, а вот тут лучше считаться молодым и неопытным, а то догадается кто-нибудь о чём-нибудь, и всё тогда, всему конец.
И все вокруг то и дело поминали Рыжего. Что у Рыжего не забалуешь, что нрав у Рыжего горячий, и на руку он быстрый, а рука тяжёлая. Может, и нарочно пугали, но когда все вот так, в один голос и об одном, то… поневоле задумаешься. Слово-то хозяйское только хозяин и переменит. Хозяин-то, оказывается, с самого начала в Аргат ехал за новой машиной и подсобником в гараже. Машина вот она, в гараже стоит. А подсобник он самый и есть. Помогая перетаскивать душистое приятно колючее сено, Тихоня невольно вздохнул. Он бы с охотой остался помогать Сивко или любому другому, но… «Не наша воля, живи как велено», — повторял садовник в Амроксе. И вдруг Тихоня с ужасом понял, что встреча с Рыжим смертельно опасна для него. Ведь это остальные, або, не знают, что такое домашний раб, когда нет хозяйки, а только хозяин, а раз, как ему уже нарассказали, что Рыжий — шофёр, всё про город и городскую жизнь знает, из самого Аргата привезли, а тот и там водилой был и знает, как офицерскую форму гладить, то Рыжий-то непременно догадается и тогда… тогда всё, конец. Или сам пришибёт, или остальным скажет, и тогда его все вместе придавят, или… или оставит своей персональной шестёркой и подстилкой. Тогда не убьют, но ты сам жить не захочешь.
Под эти не очень весёлые мысли на дворе стемнело, снег стал синим, а над забором сквозь облака показалась расплывчатая луна.
— Всё, паря, — Сивко удовлетворённо оглядел улёгшихся в своих стойлах коров. — На сегодня всё мы исделали, шабашим.
— Ага, — выдохнул Тихоня.
Сивко покосился на него и хмыкнул.
— Не бойсь, не поедет он в ночь. Да и ветер вон опять, того и гляди завьюжит. Заночует Рыжий в посёлке.
— А чего же и нет, — кивнула Балуша. — Сивко, тряпки все я развесила. Айда, мужики.
Вместе с ними Тихоня вышел во двор, по которому уже спешили к кухне остальные. И вместе со всеми, уже совсем успокоившись, Тихоня вошёл в кухню, где светло, тепло и пахнет едой. Вместе со всеми разделся, вымыл руки и сел за стол. Миска с дымящейся кашей, толстые ломти хлеба, кружка с молоком. Смешно, но он сегодня впервые увидел, откуда молоко берётся. И попробовал парное молоко. До этого только читал, а тут…
— Давай, — протянула к его миске руку Большуха, — подложу тебе. И чо вы из Аргата все такие голодные? Рыжего как привезут, тоже никак наесться не может.
— А вот фуа-гра ты сготовить сможешь? — вдруг спросила беловолосая девочка.
Тихоня, поблагодарив, принял миску с добавкой и только тогда ответил:
— А гусиная печёнка есть? Особая?
Девочка покраснела, а Тумак засмеялся:
— Гуся-то найти можно. Как, Старшая Мать?
— А чем она особенная? — заинтересовалась Жданка.
— Для фуа-гра гуся по-особому откармливают, — стал объяснять Тихоня. — Специальными орехами, а держат гуся в мешочке. И ещё его бьют, чтоб печёнка распухала.
— Ни хрена себе, — изумились остальные.
— Это где ж в Аргате гусей так держат?
Тихоня пожал плечами.
— Не знаю. Хозяин мой, позапрошлый, покупал два раза. В баночке. Она очень дорогая. И возни много.
— Так что, Малуша, без ентого обходись.
— Ещё и животину бить.
— Не по-людски это.
Тихоня незаметно перевёл дыхание. Приготовление фуа-гра он представлял весьма смутно.
Он допил молоко и теперь, пожалуй, впервые в своей жизни сидел вот так за общим дружелюбным столом. Все доели, посуду свалили в таз и залили водой. Женщины достали шитьё, мужчины сигареты. Даже айгрин, да, правильно, Джадд — он же палач здешний! — вместе со всеми. Совсем маленького мальчика, что за едой сидел на коленях у Джадда — неужели сын? хотя, похож, и почему бы и нет, — унесла женщина, а зовут её… да, Цветна, какие имена смешные у всех, если понятные, а когда непонятные, это значит аборигенские, интересно, а как они сами себя называют, не аборигенами же, слово это книжное, и не лохмачами, это обидно, просто поселковыми, или рабами? …
— Э, парень-то спит уже, — смутно доносилось издалека.
— Куда его?
— А на полати.
— Ну да, без Рыжего повалушу его трогать не след.
— А куды там ещё лежак встроишь?
— А на Лутошкино место ежели?
— Кто об чём…
— А кура о цыплёнке.
И смех.
Он слышал, не понимая и не стараясь понять. В голосах не было вражды, так что пусть говорят. Ноют мышцы, но эта боль не от побоев, не злая боль…
— Хозяин-то седни…
— Ага, как лёг, так и спит.
— Умотал Аргат.
— Как с войны тады, помнишь?
— Ну да, трое суток. Попьёт, поест, глаза в зажмурку и опять.
— Ну, и пусть себе спит. Ты чо, без его слова работы себе не найдёшь?
Гаор гнал фургон, неприязненно поглядывая на тёмное беззвёздное небо. Как бы под буран не попасть. Фургон, конечно, не легковушка, но тоже засесть можно крепко. Может, и стоило бы в посёлке заночевать, но уж слишком там управляющий сволочной и вообще… Ну, не лежит у него сердце ни к управляющему тамошнему, ни к старосте. Летом-то в лесу можно переночевать, есть там озерцо хорошее, но зимой это не пройдёт. И маршрутный лист у него на четверо суток, как раз четвёртые сегодня и есть, хозяин, правда, в Аргате, но и задним числом по возвращении может ввалить, с чем с чем, а
