Я дрался в Вермахте и СС. Откровения гитлеровцев - Артем Драбкин

Так я попал на три недели в так называемой отборочный лагерь (Musterungslager) Церпеншлойзе (Zerpenschleuse) к северу от Берлина, где, не особо на это рассчитывая – я все еще не относился к делу всерьез, – оказался в числе успешно выдержавших испытания. Мне пришла повестка на Пасху 1941 года явиться в нижнесилезский Либенталь (Liebenthal, ныне Любомеж в Польше. – В.К).

Либенталь – городок в живописной местности у подножия Йизерских гор. Здесь я провел два года. Педучилище размещалось в массивных трехэтажных зданиях бывшего бенедиктинского монастыря. Кроме училища, в городке имелась классическая гимназия, с нами никак не связанная. Да и вообще, контакт с населением отсутствовал. Из местных нас интересовали лишь красивые девушки, их было немного. Чем мы были заняты? Учебой, работой, спортом. На иное не оставалось ни времени, ни сил. Подъем в шесть; обязательная пятикилометровая пробежка в любую погоду, 2,5 км в сторону гор, 2,5 – обратно; первый завтрак в семь утра; заправка постелей, уборка; затем, ежедневно, шесть – семь часов занятий по учебной программе с перерывами для второго завтрака и работ по училищу – домашние задания выполнялись во время уроков; обед и за ним от двух до четырех часов спортивных занятий; ужин; в десять часов вечера отбой. В свободные дни обычно играли в гандбол или фистбол (Faustball). Четыре года я занимался боксом, из-за проблем со зрением бокс пришлось оставить. В училище моим видом спорта стал гандбол.

Мы разделялись по группам-землячествам – отдельно саксонцы, силезцы, берлинцы, судетские немцы и т. д., общение замыкалось, как правило, рамками землячества. Со всеми преподавателями были на «ты». Тем не менее вольности не допускались. Дисциплина поддерживалась железная. Иногда своеобразными методами. Помню, мы как-то пробыли в воде полтора часа вместо положенных 45 минут. Физрук поймал нас: «Хоп, иди сюда! Ложись на мое колено!» – каждый нарушитель получил по два шлепка с оттяжкой по мягкому месту. Чего-чего, а силы у физрука хватало. Ладонь, как лопата.

Чему нас учили? Я знаю, что вы хотите узнать. Нет, никаких идеологических дисциплин нам не преподавали. Да и по линии Гитлерюгенда, куда мы автоматически переходили с четырнадцати лет, с нами в училище никакой работы не вели. Наверно, в Школах Адольфа Гитлера обучение выглядело иначе, но я там не был, а потому и сравнить не могу. Конечно, истории, начиная с 1848 года, и частично географии нас учили несколько по-другому, чем сейчас. Но это и все. А так – обычная школьная программа: кроме истории, географии у нас были немецкий, английский. Очень много времени отводилось на спорт, а также музыку. Это, во-первых, хор, затем, каждый из нас должен был научиться играть на музыкальном инструменте; на выбор предлагались фортепиано, скрипка или флейта. Не чувствуя в себе музыкальных способностей, я выбрал флейту: казалось, будет полегче.

Раз в десять дней или в две недели училищный хор давал выездные концерты в лазаретах для раненых и медсестер. Мы пели, конечно, «Deutschlandlied», народные и патриотические песни. Но наибольший успех неизменно сопутствовал шуточному репертуару, песенкам вроде «Je hoeher der Affe steigt. Je mehr er den Hintern zeigt» («Чем выше взбирается обезьяна, тем лучше видна ее задница» – старая немецкая поговорка + начальные строфы шуточной песенки. – В.К). Зал взрывался от хохота, нас без конца вызывали на «бис».

Иных солдат доставляли в зал на носилках. Мы насмотрелись на тяжелейшие раны и увечья. Для впечатлительных подростков это нелегко. Настроение после концертов бывало порой подавленным. Перспектива самим когда-то попасть на фронт в такие минуты не вызывала большого воодушевления.

Вообще же о войне, шедшей где-то далеко, вспоминали нечасто. В Либентале продолжалась обычная мирная жизнь. Ни радиоприемника, ни газет в интернате не имелось. Наши представления о том, что происходило вовне, были довольно неопределенными. С войной мы встречались на каникулах, в Берлине, – город продолжали бомбить.

Два раза в год нас посылали на сельскохозяйственные работы. Летом – на три недели, после них полагались каникулы такой же продолжительности. Мне повезло: родители имели официально зарегистрированное сельскохозяйственное предприятие. Я мог жить дома целых полтора месяца. Однако осенью, на уборку картофеля, мне приходилось ехать со всеми. Нас направляли в крестьянские хозяйства в окрестностях Бреслау (ныне Вроцлав. – В.К.). Здесь как-то раз произошло столкновение с поляками-цвангсарбайтерами (Zwangsarbeiter, т. е. принужденные рабочие; в России больше известен термин остарбайтер, обозначающий одну из категорий принужденных рабочих. – В.К.) или гастарбайтерами (Gastarbeiter), также участвовавшими в уборке урожая. Картофельный комбайн, когда движется медленно, укладывает растения с клубнями примерно на расстоянии 1,2 метра от борозды. Поляки, чтобы досадить нам, гнали машину на предельной скорости – картошка отлетала далеко – метра на три – в сторону. Пришлось с ними круто поговорить. Работа и без того была мучительной. Ее окончание воспринималось с большим облегчением. Почвы в тех местах глинистые.

Уже просто ходить по полю в сырую погоду трудно. Помню, как надрывались под тяжестью корзин с картофелем – силой мы еще уступали взрослым.

В 1942 году Имперское министерство науки, воспитания и образования спохватилось, что столица не имеет собственного педагогического училища. В следующем году такое училище было создано, оно открылось в здании гимназии, неподалеку от нынешнего театра Фольксбюне (Volksbuehne – «Народная сцена». – В.К.). В результате на Пасху 1943 года все наше землячество перевели из Либенталя в Берлин для продолжения обучения на родине.

С переездом в Берлин сразу же начались проблемы. В Либентале мы находились на полном довольствии. Здесь о нас никто не заботился. Мы оказались лишними едоками в семьях, и без того испытывавших трудности военного времени. Родители не преминули заявить протест училищному руководству.

Появились первые «нарушители», приходившие на занятия в гражданском. Последовали взыскания – для руководства это являлось серьезным проступком. Форма Гитлерюгенда не пользовалась популярностью у девушек – они охотней гуляли с гражданскими или с солдатами. Для нас в том возрасте вполне достаточно, чтобы невзлюбить ее, при любой возможности переодевались в гражданское. К тому же стояло лето. Жара, духота. Городской транспорт ходил постоянно переполненным до предела; пассажиров заталкивали внутрь, как в Китае. Обливаться потом в форменной коричневой рубашке не хотелось.

Летом 1943 года начались массированные бомбардировки Берлина, затмившие все прежде виденное, – сровнялись с землей целые кварталы. Нередко по причине завалов добраться из Шпандау до центра было невозможно, приходилось пропускать занятия. Настроение горожан было несколько подавленным. Общаясь в кругу родни, мы ощущали перемены. От эйфории, царившей в дни победы над Францией, не осталось и следа.

Тем же летом, в августе, я побывал в так называемом Лагере закалки для обороны (Wehrertuechtigungslager) в местечке Дреетц (Бранденбург). В училище большое внимание уделялось нашему физическому развитию, однако военного дела как такового нам не преподавали. Допризывная военная подготовка проходила целиком по линии Гитлерюгенда в лагерях, подобных Дреетцу. Обычно в них призывали на месячный срок. Было ли пребывание в Лагерях закалки обязательным для всех членов Гитлерюгенда? Полагаю, что нет, иначе мне не пришлось бы столкнуться в конце войны со сверстниками, не умевшими ходить строем. Состав в лагере был пестрым, наряду с нами было немало молодых людей, не имевших нашего интернатского опыта, и я должен сказать, что мы смотрелись на их фоне очень и очень неплохо.

Чему нас обучали в лагере? Здесь также было достаточно спорта: бег на сто и тысячу метров, прыжки, толкание ядра. Наряду с этим мы занимались строевой подготовкой, нас учили ползти, окапываться, преодолевать препятствия, обращаться с противогазом, маскироваться. Много стреляли из пистолета и винтовки – автоматов, ручных пулеметов нам не давали, – метали учебную гранату на расстояние и в цель (это называлось Keulenwerfen – «бросать дубинки». – В.К.).

Нас вновь обучали читать карту, ходить по азимуту, определять дистанцию и ориентироваться на местности. Мы учились правильно укладывать ранец. В программу входил марш на 10 километров с десятикилограммовой выкладкой. Особое внимание обращалось на отдачу рапортов, устную передачу донесений.

В лагере мне вручили серебряный значок Гитлерюгенда (HJ-Leistungsabzeichen in Silber). Чтобы его заслужить, необходимо было выполнить военно-спортивные нормативы, как, например, метнуть гранату дальше чем на тридцать метров и в цель, из пяти попыток не менее трех попаданий в круг диаметром 4 метра с 22-метровой дистанции; уложиться на стометровке в четырнадцать с половиной секунд; толкнуть пятикилограммовое ядро за отметку в семь метров; проплыть 300 метров за двенадцать минут; пройти 20 километров без выкладки, уложившись в четыре часа; правильно описать два хорошо видимых пункта на карте масштабом 1:100 000; отыскать две легкие цели и две цели средней сложности на расстоянии 300 метров; трижды определить расстояние (диапазон 50—500 метров, допустимая ошибка в пределах 30 %); передать устное донесение на триста метров с указанием времени, места и сил (противника); выйти на исходное положение в пункт, находящийся на удалении более двухсот метров, при условии что путь находится под наблюдением противника и т. д.