Сталин. Охота на «Медведя» - Николай Лузан

– Вот мы и рассчитываем на ваш опыт, – оживился Сасо и, чтобы заинтриговать Дулепова, раскрыл все карты: – На одного Люшкова мы ставку не делаем, есть еще одно соображение.

– Какое? – встрепенулся Дулепов, в нем проснулся профессиональный интерес.

– Запустить в штаб армии, где засели агенты красных, мощную дезу.

– Если думаете, что они заглотят, то вряд ли. Это вам не окопные офицеры.

– А если через наши возможности в Токио отправить на начальника штаба армии «Дополнение к плану «Кантокуэн» – нападения на Советы?

– И что дальше?

– На совещании, где будут присутствовать люди из вашей схемы, генерал Есимото скажет то, что надо.

– О, вот это толковый заход! – одобрил Дулепов.

– В таком случае, Азолий Алексеевич, детали операции согласуем в рабочем порядке! – свернули трудный разговор японцы и, отказавшись от рюмки коньяка, покинули кабинет.

Не успели стихнуть их шаги, как в дверь просунулась пунцовая физиономия Ясновского. Оскорбленный до глубины души подозрением, он с трудом находил слова, чтобы выразить возмущение. Дулепов оборвал его на полуслове и, пренебрежительно махнув рукой, сказал:

– Не бери в голову, Вадим! Проходи и наливай, с этими желтомордыми обезьянами толком не выпьешь.

– Азолий Алексеевич, я что им – подкидная «шестерка»? Сволочи! Опустили меня ниже плинтуса! – терзался ротмистр.

– Плюнь и разотри. Одно слово – азиаты, – презрительно бросил Дулепов и пододвинул к нему рюмку.

Ясновский одним махом выпил. Костеря на чем свет стоит японцев, они допили коньяк и съели закуску. Дулепову показалось мало, он потянулся за новой бутылкой. Ясновский стал отнекиваться.

– Вадим, ты что как та институтка?! – удивился Дулепов. – Тебе начальник предлагает!

– Извините, Азолий Алексеевич, опаздываю на явку с Тихим, – пояснил ротмистр и поднялся из кресла.

– О-о, явка с агентом – это святое, – сбавил тон Дулепов и уже в дверях остановил: – Погоди, Вадим, есть одна мысль. Федорова кто брал?

– Жандармы.

– Полицейские участвовали?

– Только на подхвате.

– Где сидят Бандура и Козлов?

– В центральной, у Тихого.

– Все идет в масть! – потер руки Дулепов.

Ясновский терялся в догадках, пытаясь понять, куда клонит шеф. А тот не спешил делиться своими соображениями; попыхивая папироской, хитровато поглядывал сквозь клубы сизого дыма и продолжал говорить загадками.

– После Федорова что-то осталось?

– Почти ничего. Все, гад, уничтожил.

– Кто об этом знает?

– Сасо, Такеока, Ниумура с Дейсаном и мы.

– А может, все-таки осталось? – глаза Дулепова слились в узкую щель.

– Вы полагаете, японцы нам не договаривают, боятся утечки информации? – предположил ротмистр.

– Не думаю, хотя черт их знает. Если у них в штабе засел большевистский агент, то у нас каждый второй косит глаз за Амур.

Ясновский пошел пунцовыми пятнами. Обида, нанесенная японцами, снова заговорила в нем, и он с вызовом сказал:

– Господин полковник, если вы подозреваете меня, то…

– Уймись, Вадим. Я что, про тебя сказал? – перебил Дулепов. – Слава Богу, мы с тобой одной веревочкой повязаны. Я о другом. А если развернуть ситуацию с Федоровым и подпольщиками против резидента?

– Как? С покойника ничего не возьмешь, – недоумевал ротмистр.

– А твой Тихий зачем?

– Он-то тут с какого боку?

– С того самого. Через него надо запустить большевистскому главарю в железнодорожных мастерских – Смирнову – информацию, что Федоров не успел уничтожить коды.

– Идея хорошая, но Тихий не имеет отношения к делу, и потом…

– Потом суп с котом. Без тебя знаю, что не имеет. Он где сидит?

– Ну в полиции, и что с того?

– А то, он там не последняя сошка. А чтобы Смирнов клюнул, пусть Тихий сдаст ему парочку большевиков, которых мы пасем.

– Хорошо, но как на это посмотрят японцы?

– Не боись, Вадим, я их беру на себя. Два-три большевика погоды нам не сделают, зато на Тихого сработают!

– Все понял, Азолий Алексеевич. Исключительно тонкий ход!

– Да ладно тебе! И вот еще что, втолкуй Тихому, пусть язык не распускает, любит, мерзавец, пыль в глаза пустить.

– Я ему его подрежу, – заверил Ясновский.

– Действуй! – распорядился Дулепов.

Ротмистр вернулся к себе в кабинет, переоделся и отправился в город. Явка с Тихим была назначена в фотостудии Замойского. В ней Ясновский и Дулепов принимали особо ценных осведомителей. Бойкое место и сам хозяин служили хорошим прикрытием для белогвардейской контрразведки.

Сам Замойский появился в Харбине в середине 1920-х годов, после темной истории, произошедшей с ним в Гирине. Вытащил его из тюрьмы Дулепов – и не просто за красивые глазки, их тесно связывало прошлое.

В далеком 1906 году молоденький, пронырливый фотограф Марек по глупости спутался с большевиками и попался на банальном хранении марксистской литературы. На допросе в охранном отделении лил перед жандармами крокодильи слезы и клялся в верности престолу, а потом без зазрения совести сдал подельников. Таких, как он, после поражения большевиков в первой революции были сотни. Начальник московского охранного отделения, гений политической провокации полковник Зубатов сумел разглядеть в Замойском будущую большую сволочь и взял на личный контроль работу тайного осведомителя под псевдонимом Портретист.

После трех месяцев отсидки «стойкий большевик» Замойский вышел на волю и стал работать на два фронта. К концу 1907 года в Замоскворечье открылась фотостудия. Ее владельцем оказался не кто иной, как Марк Замойский. Божий дар, который у него нельзя было отнять, – снимать так, что Квазимодо мог показаться писаным красавцем, и тайная помощь охранного отделения помогли быстро встать на ноги.

С того времени прошло два года, Маркуша раздобрел и превратился в респектабельного Марка Соломоновича, а студия стала бойким местом. В его лице большевики получили «надежную» явочную квартиру и транзитный пункт для хранения нелегальной литературы. Не в накладе осталась и охранка – Портретист исправно сообщал о появлении новых большевистских эмиссаров. Топтунам не приходилось утруждать себя срисовыванием физиономий врагов царя и отечества. Ловкий агент ухищрялся снабжать их первоклассными фотографиями. Так же исправно на стол полковника Зубатова ложилась большевистская газета «Искра», а спустя время ее курьеры гасились в полицейских засадах.

Так продолжалось до ноября семнадцатого, а потом все пошло прахом. Разъяренные толпы штурмовали жандармские участки и трясли картотеки осведомителей, как крыс ловили и топили в Москве-реке жандармов и их осведомителей. Замойский не стал искушать судьбу и, бросив все, бежал в Сибирь под защиту Колчака. Она оказалась недолговечной, после разгрома войск адмирала он скитался по Монголии и Китаю, пока судьба не свела его с Дулеповым. После их встречи все возвратилось на круги своя. Фотостудия Замойского в Харбине служила удобной ширмой для встреч контрразведки с агентами. На явку с одним из них – Тихим – и направлялся ротмистр.

Ясновский действовал по всем правилам конспирации, перед заходом в фотостудию проверил, нет ли за ним «хвоста», и, надвинув пониже шляпу, нырнул в подъезд, поднялся на этаж и вошел в приемную. В этот час в ней было немноголюдно. Помощник Замойского зубоскалил с двумя молоденькими барышнями – китаянками, а пожилая супружеская пара русских листала фотоальбомы, не зная, на чем остановить свой выбор.

Замойский встретил ротмистра дежурной улыбкой и предложил подождать в задней комнате. В ней для доверенных клиентов он держал особую коллекцию фотографий – порнографическую. Здесь любители «клубнички» предпочитали втайне наслаждаться этой стороной греховного таланта Марка. Идея такого кабинета принадлежала Дулепову, и он гордился ею. За все годы легенда прикрытия явочной квартиры ни разу не дала сбоя; как красным, так и белым, как воинственным безбожникам, так и смиренным святошам оказалось не чуждо ничто человеческое – они предпочитали хранить в тайне свою греховную страсть.

Ротмистр сбросил пальто на кресло, прошел в тамбур, открыл дверь, выходившую во внутренний двор, – через нее на явочную квартиру заходили агенты – и возвратился в кабинет. До явки оставалось не больше десяти минут, и он стал готовиться: выставил из шкафа на стол бутылку водки, рюмки, закуску и затем принялся настраиваться на беседу с агентом.

Разговор предстоял нелегкий. В случае провала Тихий рисковал поплатиться головой – советская резидентура беспощадно расправлялась с предателями. За последнее время контрразведка потеряла двух агентов, их тела выловили в Сунгари. Ясновский подыскивал нужные слова, которые бы убедили агента взяться за выполнение задания.

«Награда? – он сразу отмел это предложение. Тихого подобные побрякушки мало прельщали: – Повышение по службе? Весомый довод, но не для тебя – на карьеру ты давно наплевал. Деньги? Они не помешают, но такому бабнику, как ты, их всегда мало. Паспорт и билет в Америку, чтобы выбраться из этой китайской помойки? Так что?»