Оставаясь жить - Лариса Ратич

   Высылаю вам свой свадебный подарок, вы уж не побрезгуйте: от всей души дарю.

   Любящая вас Мария Золотая».

                                                  *   *   *

   Вместе с этим письмом пришла и посылка. Кира открыла и ахнула: ничего себе «не побрезгуйте»! Да такому подарку цены нет, даже неудобно: прислала баба Маша два старинных кованых подсвечника, ажурных, тяжеленных. Знатная работа, глаз не отвести!

   Муж, Егор Степанович, даже немного испугался:

   - Кирочка, ты знаешь, сколько это стоит?!

   И сам моментально уселся писать бабе Маше письмо: мол, сердечное спасибо вам, Мария Анисимовна, но уж очень дорогой подарок, неловко!

   Ответ пришёл, как всегда, быстро, но про подарок в нём было только несколько слов: «А Егорушке своему, дочка, скажи так: мы не для денег живы, а для радости». И всё.

   Молодые стали жить у Киры, а дом Егора по совету бабы Маши решили, действительно, не продавать. Да и не так сложно за ним приглядывать, если честно: туда ходьбы – три минуты.

                                                 *   *   *

   Наступила весна. Она, как и в прошлом году, грянула щедрая и тёплая.

   Кира – теперь уже не Ладейкина, а Щеглова – своей новой жизни была рада; с мужем всё ладилось. Егор оказался мужик – золотые руки, и в их домике всё как-то моментально починилось, подправилось и устроилось.

   Егор Степанович оказался истинный домосед, из дома никуда не торопился, компаний шумных не любил. Если куда и шёл – то только вместе с Кирой, но долго засиживаться не любил и совсем не выпивал, вызывая насмешки остального мужского населения.

   Зато баба Маша написала: «Ну и молодец ты, Егор Степанович, что не пьёшь зелье это разбойничье. Никто и никогда от него добра не видал, а только горе горькое. И никогда радости от него не было, а только похмелье тяжёлое да больное. Уж как я рада, Егорушка, так и сказать нельзя. Вот так и дальше, дорогой: не пил – и не пей никогда. Мой-то муж тоже никогда её, проклятущую, в рот не брал – так и счастлива я была с ним, как с солнышком ясным. Потому и за Кирушку радуюсь, хочется и ей счастья. А что посмеиваются над тобой мужики, - так что же? Пусть себе. Зато они в хмельном угаре жизнь себе коротят, а ты – удлиняешь. Тебе ведь ещё дитя растить, Егор Степанович; так что ты теперь обязанный жизнь свою охранять».

   Прочитал Егор письмо и удивился: Кира только вчера узнала про свою беременность, прибежала радостная и давай мужа обнимать-целовать! Откуда же бабе Маше уже известно?..

   - Она всё знает, ты не удивляйся, - засмеялась Кира. – Она и про тебя, ни разу не видя и не слыша, мне всё предсказала. Считай, что это она нас поженила!

   Кира не чуяла ног от радости. Ведь она к докторше пошла просто посоветоваться. Почувствовала: что-то с ней не так. Что?..

   А та – уложила на кресло, посмотрела и поразилась:

   - Кира Андреевна, это невероятно!.. Я глазам своим не верю… У вас, кажется, ребёнок будет!

   Она попросила Киру не уходить, побежала за коллегой. Та пришла и подтвердила: да, никаких сомнений. Кира мчалась домой и повторяла всю дорогу: ай да баба Маша! Ведь не поверила Кира ей, нет. Думала, утешает от доброты душевной. Всегда ей вот эта докторша-гинеколог говорила:

   - К сожалению, вам придётся смириться, детей у вас быть не может. Ну разве что чудо…

   А сегодня врачиха даже заплакала:

   - Так и в Бога поверишь! Ведь такой случай – один на миллион!..

   Егор Степанович, конечно, обрадовался несказанно, помолодел прямо на глазах:

   - Вот он я, молодец-удалец, да и ты, жёнушка, не промах!

   Целый вечер они не могли наговориться, строили планы, и до того добеседовались, что уже в мыслях своих дошли до свадьбы родного дитяти… Потом глянули на часы – расхохотались:

   - Три часа ночи – а мы ни в одном глазу!

   И тут же Егор строго подытожил:

   - Сегодня – ладно, день такой выдающийся. А с завтрашнего дня, дорогая моя, режим, питание, прогулки – всё как положено. Лично беру под контроль, и не думай!

   И действительно, подошёл к вопросу серьёзно. Даже на Кирину работу сходил и строго предупредил начальницу, которая никак не унималась:

   - Если Кира, не приведи Бог, из-за вас разнервничается, - я не знаю, что с вами сделаю!

   Начальница струсила и тут же обещала создать Кире наилучшие условия для работы и, конечно, разнесла интересную новость по всему учреждению.

   А срок был совсем ещё невелик, и Кира чувствовала себя хорошо, лишь иногда по утрам её немного мутило.

                                                  *   *   *

   «Здравствуй, Кирушка, замужница моя милая!

   Вот и настали твои сроки исполнить своё главное дело на земле. Мне-то такого счастья дадено не было… А всё война проклятущая, скольких она погубила! Вот и мне от её смертушки привет достался: я ведь тогда девчушечкой совсем была, немцы деревню пожгли вместе с людями. Нас только трое детишков и спаслось, в лес убегли. Оттуда и глядели, как деревня горит, крики страшные слышали…

   Потом прятались втроём, в землянке жили: мне – десять годков, Ванюшке – семь, а Ульянке – четырнадцать. Она нас и спасала. Потом холода приступили; ну, мы все и простыли. Да так страшно хворь прихватила, что Ульяна с Ванюшкой на моих руках и померли в той землянке; а я уж и не помню, как живая осталась. Помню только, что наши всё ж таки пришли и меня выходили.

   И вот с той страшной поры стала я ни на что не способная, - это потом, как выросла да замуж вышла, мне в больнице разъяснили.

   Но мой Пётр Никодимович всё равно любил меня, не бросил, хотя был совсем здоровый и мог нарожать детишков с другими бабами. А он любил меня, голубчик мой, Пусть ему на том свете так будет хорошо, как мне с ним на этом было.

   Так что ты дочка, исполни своё дело как следует, как бабе и положено.

   Да гляди, тяжёлое не подымай!

   Любящая тебя Мария Золотая».

                                                 *   *   *

   В этом письме снизу была приписка:

   «Баба Маша очень плоха, только не велела вам говорить. Фельдшерица сказала, что больше двух недель не проживёт.

                                                                                         Елена».

   Кира прочитала, ахнула и зарыдала вголос. Из кухоньки выглянул испуганный Егор:

   - Что случилось?!

   Кира протянула ему письмо и решительно заявила:

   - Поеду. Может, успею попрощаться!

   - В положении?! Не пущу, - сказал муж.

   - Хоть на пороге ляг, всё равно поеду! – рассердилась Кира.

   - Я хотел сказать: «Одну тебя не пущу», - исправился Егор.

   Они тут же начали собираться, а Егор сбегал и утряс вопрос «нескольких дней за свой счёт» и у себя на работе, и у Киры. Выехали, не мешкая.

   Добираться оказалось далековато (Кира думала - ближе); но путь стелился хорошо. К кому ни обратись, каждый быстро и толково объяснял, куда двигаться дальше. Так что доехали без приключений.

   На малюсеньком полустаночке их встречала Лена (Кира дала ей телеграмму). Супруги увидели её ещё из окна и сразу узнали. Волосы горбуньи были покрыты чёрным платком, и Кира, с больно бьющимся сердцем, схватила её за руку:

   - Лена?! Что??!!

   - Сегодня ночью умерла, - ответила та, вытирая глаза концом платка.

   - Ой! Ой! – застонала-закачалась Кира. Егор обнял её за плечи и гладил по голове.

   - Пойдёмте, машина ждёт, - тихо попросила Елена. – До нашей деревни ещё пять вёрст.

   Они долго тряслись по ухабистой просёлочной дороге, и Егор с опаской, но молча, всё поглядывал на Кирин живот. Наконец добрались.

   У меня остановитесь, - решительно сказала Елена, вылезая из машины.

   - Нет, нет, давайте к ней пойдём! – снова заплакала Кира.

   - Завтра пойдём, - успокоила Елена. – Сегодня – не надо. Пусть её обмоют-обрядят как следует. И всенощную над ней сегодня должны отчитать. Завтра, завтра пойдём, - пообещала она ещё раз.

   Дом Елены оказался на другом конце деревни, далеко от избы бабы Маши. У Елены они долго и тихо ужинали; Кира всё время плакала. Муж её успокаивал, а Елена строго сказала:

   - Нельзя так, возьми себя в руки. Это для девочки плохо.

   - Для какой девочки? – удивилась, всхлипывая, Кира.

   - Для твоей. Дочка у вас родится; так баба Маша сказала, - объяснила Елена.

   Дочка, значит… И неизвестно, то ли от удивления, то ли от новости, - но Кира действительно попритихла, а душевная боль не то что ушла, а как-то притупилась, как будто нашла себе уголок-каморку где-то глубоко в сердце да и затаилась там. После ужина Елена стала мыть посуду, а Кира – помогать ей.

   Егор Степанович ушёл с Колюней в его комнатку, и они там начали что-то тихонько мастерить.

   - Эх, нет у моего парня отца, - вздохнула Елена.