Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Ира Аллор

Его смеху вторили. Но не все. Точнее — некоторые. А потом — никто. Хохот Владыки повис в тишине — и он резко оборвал его.

— Презираешь? Героя из себя корчить задумал? А в чем дело? Жжешь, убиваешь, в рабство уводишь — и думаешь чистеньким остаться? Не выйдет! Наше общество его не устраивает, наскучило? Развлечься решил? Трус и эгоист! А о ней ты подумал? Любил бы — не допустил бы, чтобы она сюда пришла, раз уж ты нас подходящей компанией для нее не считаешь. Поздно спохватился-то. А еще по людям у меня специалистом числишься. Лишь на то и годишься, чтобы пыль с книжек стирать! Да и куда ты от Кольца денешься? Ты ведь с ним ни на мгновение расстаться не можешь, ради него на все пойдешь — так ведь?

А может, юная леди с нами останется? Особых услуг не потребуется, так, иногда… Поживете еще лет сколько-нибудь, как голубки. Парочка, а, Аллор? Потом женушку похоронишь — и за дело. А пока она еще очень ничего — свеженькая. Мертвого поднимет. Ты научишь — она, верно, способная…

Я не сдержался и бросился на него. Глупо безумно, но слушать это было невозможно. Было ясно, что уйти ей не дадут, а заставить работать на себя… нет, не смогли бы…

Он, видимо, чуть замешкался, мой клинок почти коснулся его горла, когда я почувствовал, что парализован — как когда-то. Заклятый кинжал выпал из рук, а меня отбросило к стене — ужасное чувство бессилия и неспособности помочь: даже зная, что я лишь Раб Кольца, возможно, она полагала, что я способен сделать хоть что-то? Ведь я был опаснее любого существа в Средиземье.

Видимо, ее нервы тоже не выдержали — она кинулась ко мне…

— Как вам не стыдно! Ничего хорошего даже со своим сверхкольцом сделать не можете: оно не принесло вам ни доверия, ни покоя, ни радости! А издеваться над теми, кто в твоей власти, — по крайней мере признак дурного вкуса!

В таком бешенстве Владыку не видел никто. Извержение Ородруина показалось бы прохладным ручейком в сравнении с волной озлобленной воли, прокатившейся по залу.

— Выговаривать — мне? — очень тихо проговорил он, и, видимо, повинуясь приказу, не выполнить который ни у кого из присутствующих недостало бы сил, один из кольценосцев скользнул к ней и вонзил в спину заклятую сталь.

Она повернулась к нему:

— Я не виню вас. — И вложила свою ладонь в мою — ту, на пальце которой было кольцо.

— Аллор, ты ведь можешь усыпить — навсегда? — прошептала она еле слышно.

Это было все, что я мог сделать для нее — теперь. Чудовищным напряжением остатков воли я заставил кольцо действовать; Саурон не успел помешать мне — думал, что я получил достаточно. Почувствовав приближение смертного сна, она улыбнулась.

— Говорила же, что ты бессилен, — владыка рабов. Я люблю тебя, Аллор, — прости, что так вышло — я не могла иначе. Но пока существуют твои душа и память — у нас есть надежда. До встречи — когда-нибудь — за Кругом, — и закрыла глаза.

Она лежала, положив голову мне на грудь, как королева-победительница…

Голос призрака пресекся. Повисло тяжелое молчание. Арагорн вздохнул, видимо под впечатлением от рассказа вспомнив что-то свое, а Гимли с преувеличенным вниманием разглядывал свой топор.

— Уж не думаете ли вы, что я это рассказал, чтобы разжалобить? Или, быть может, я просто разыграл вас? Назгулу же соврать ничего не стоит — да и перерезать всех, пока вы тут уши развесили, лишив Гондор — короля, а Средиземье — мага? Неужели и впрямь пожалели? Спасибо, не стоит.

Все как-то подобрались, не зная, как реагировать и что предпринять.

Черный всадник встал.

— Насторожились — и правильно! — Он резко развернулся, мелькнул плащ.

— Аллор! — воскликнул Гэндальф. — Подожди, пожалуйста! Это правда, — повернулся он к спутникам, — а Кольцом он мог уже неоднократно завладеть. Но почему вы раньше не встретились с Хранителем? Еще в Шире?

Назгул обернулся через плечо:

— А не было меня — вообще не было.

Когда моя любовь заснула смертным сном, избегнув развоплощения и вечного рабства в Мордоре, Владыка приблизился ко мне:

— Ах, вот ты как? Ты пожалеешь об этом — не раз — у тебя будет время. Ты некогда, помнится, предпочел рабство — аду? Ну так теперь ты свободен — относительно, конечно, таких, как ты, ни за пределами Арды, ни в Мандосе не держат. Так что ответишь за все.

Я почувствовал, как его взгляд сжигает меня — дотла. Восемь стояли в оцепенении.

— Так поступают с еретиками-отщепенцами, ясно? — обернулся он к ним. — Прощай, герой-любовник!

— Не-на-вижу, — успел прошептать я в ответ и… Горячая боль сжала, как клещами, то, что было моим телом, — оно таяло на глазах. А потом — бесконечное падение в огненно-ледяную бездну. Я не знаю, с чем можно сравнить это — да и надо ли? Жар, холод, боль, страх, раскаяние — без возможности хоть что-то исправить, головокружение — это просто слова, ярлыки — этого не понять тем, кто там не был, — внезапно он взглянул на Гэндальфа — тот сидел, сжавшись, сцепив руки так, что побелели костяшки пальцев.

— Ты знаешь… Барлог в Мории… — и опустил глаза. Гэндальф поднял голову и взглянул на ночного гостя каким-то другим, особенным взглядом:

— Значит…

— Значит, что конец второй и почти всю третью эпоху я провел ТАМ. Платил по счетам — как сказал бы правдолюбец Гортхауэр.

Я не помнил себя от муки, все было выжжено, заморожено, растоптано — как назвать это… Наверное, только ее последние слова удержали мою душу, мое сознание от исчезновения — память. Несмотря на то что она умножала страдания, она заставляла быть, быть собой — я не мог убить ее — еще раз. Но мне грех жаловаться — со мной был еще один дар любви — надежда. Там, где созданы все условия для ее уничтожения, — у истоков отчаяния…

И вот — стоило столько столетий бороться за свою душу против всей преисподней, чтобы ее наконец вызвал — притянул Владыка и Учитель, — назгул саркастически расхохотался.

Он вернул меня и спросил:

— Ну как, подумал? — поистине, как наставник, разрешивший наконец нерадивому ученику покинуть угол.

— Да, — ответил я (это не было ложью ни в одном отношении: времени для раздумий у меня, и правда, было предостаточно, другое дело — к каким выводам я пришел).

— Ну и что надумал? — продолжал он спрашивать, а я вдруг почувствовал, что он не может читать мои мысли, — что-то случилось со мной в тех глубинах — я мог контролировать свое сознание и позволить прочесть столько, сколько сочту нужным. Он, похоже, решил, что память мне хотя бы частично отшибло, и я не стал его разочаровывать, а лишь сказал:

— Приказывай! — не заостряя внимания Господина на теме моих размышлений и сделанных на этой основе умозаключений.

Саурон почему-то удовлетворился столь внешней демонстрацией покорности и поручил мне искать Хранителя.