Психотерапия для депрессивных жаб - Роберт де Борд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре он уже во второй раз сидел в кабинете, а напротив устроилась психотерапевт. В комнате вновь царила тишина, Жаб вновь чувствовал уже знакомое растущее напряжение, в его душе накалялась тревога. Наконец, Цапля заговорила:
– Ну как вы себя сегодня чувствуете, господин Жаб?
– Отлично, спасибо, – ответил он словами, заученными по чьей-то подсказке чуть ли не с младенческого возраста, которые ему неизменно приходилось использовать в виде машинального ответа на этот вопрос.
Притом что в действительности они не означали ровным счетом ничего. Впрочем, Цаплю подобные вербальные пустяки ничуть не интересовали.
– Позвольте мне повторить мой вопрос. Как вы действительно себя чувствуете?
Жабу стало очень неуютно.
– Что вы имеете в виду?
Нет, он не решил специально выставить себя дураком. Просто, подобно подавляющему большинству, никогда не рассматривал собственные эмоции под углом, позволявшим описать их себе, а уж тем более кому-то другому. По факту он, пусть и неосознанно, изобрел целый ряд стратегических поведенческих уловок с тем, чтобы не узнавать о себе ничего нового. Давно превратился в большого «мастера приветствий», а при встрече с другими животными постоянно использовал хитрый тактический ход – весело говорил: «Привет, ребята!» – и тут же добавлял что-нибудь вроде: «Ни за что не догадаетесь, чем я сейчас занимаюсь!» или «Нет, вы только посмотрите!». В итоге никто никогда не спрашивал ни как у него дела, ни тем более как он себя чувствует.
Поэтому, когда ему сейчас задали этот вопрос, причем не кто-то, а специалист, жаждавший получить на него правдивый ответ, в нем зазвучали какие-то новые нотки и тревога. Но, неизменно чураясь любого самоанализа, Жаб и сам не знал, как описать свое внутреннее состояние.
– Давайте я сформулирую вопрос иначе, – сказала Цапля. – Предположим, у нас есть термометр, способный измерять градус вашего самочувствия по десятибалльной шкале. Нижнее его значение – поистине ужасное состояние и, вероятно, мысли о самоубийстве. Посередине расположена пятерка, означающая, что вы чувствуете себя не так уж плохо. Высший балл – десятка – свидетельствует о чувстве эйфории.
С этими словами Цапля нарисовала искомый «Термометр чувств» рядом на флипчарте, протянула Жабу мелок и сказала:
– Так во сколько вы, господин Жаб, оцениваете в данный момент свое самочувствие?
Ни секунды не колеблясь, тот поставил на шкале отметку посередине между единицей и двойкой.
– Суицидальные мысли вас когда-либо посещали? – напрямую спросила психотерапевт.
Жаба этот вопрос напугал и поверг в шок.
Но одновременно с этим он испытал что-то вроде облегчения.
– Да, посещали, – тихо ответил он, – месяца три назад все предстало предо мной в совершенно мрачном свете, и я, не видя выхода, подумал, что могу совершить какую-то глупость. Но это было еще до того, как ко мне пришел Крот. После этого я по-прежнему чувствую себя подавленным, но таких жутких мыслей у меня больше нет.
Он собрался с духом и добавил:
– К тому же сейчас я ничего такого делать не стал бы.
– Ну так как вы себя сейчас чувствуете?
Опять тот же самый вопрос.
– Так, будто почти ничего не стою. Постоянно думаю о том, что испоганил себе жизнь. В отличие от Крыса, Крота и тем более Барсука, пользующихся всеобщим уважением. По правде говоря, в определенном смысле я превратился в объект для шуток. Да, меня считают отзывчивым, говорят, что со мной можно посмеяться и что я великодушен сверх всякой меры. Называют старым добрым Жабом. Только вот что я сделал с собственной жизнью? Чего в ней добился?
С этими словами Жаб зарыдал, мучительно сотрясаясь всем телом.
Цапля подвинула ему пачку бумажных салфеток, немного помолчала и спросила:
– Вас всегда преследовали эти мысли?
– Думаю, да, по крайней мере время от времени. Впервые я об этом подумал довольно давно. Причем, заметьте, иногда мне становится немного лучше и я могу чем-то не на шутку увлечься. Но потом настроение опять портится, я в очередной раз теряю ко всему интерес и погружаюсь в пучину хорошо знакомых мрачных эмоций. Вот как сейчас.
– Что же, на ваш взгляд, в данный момент делает вас таким несчастным? – спросила Цапля.
– Это долгая история, – ответил Жаб.
– Ничего, я послушаю, – сказала психотерапевт.
И Жаб начал свой рассказ.
– Вам, конечно же, известно, как я бежал из тюрьмы, как обошелся с той прачкой, о катерах, машинах и лошадях. В моей жизни не было событий, которыми я бы особо гордился. Однако о них много говорили и писали, поэтому здесь мне нечего больше добавить. Разве что вы сами меня о чем-нибудь спросите.
Жаб умолк, бросил на Цаплю вопросительный взгляд, а когда та ничего не ответила, продолжил рассказ.
– Эти события, безусловно, оказали на меня огромное влияние, но их, думаю, я давным-давно пережил, как и многое другое. В действительности же мне больно от того, как со мной стали обращаться по возвращении.
– Вам запомнилось что-нибудь особенное? – спросила Цапля.
– Да, запомнилось. Я снова и снова прокручиваю случившееся в голове, не в состоянии остановиться до тех пор, пока не перечислю все до единого события.
– И какое же из них было первым? – спросила Цапля.
– Для начала после моего последнего побега из тюрьмы, совершенного явно не без ума, за мной погналась толпа хулиганов и зевак, вечно сующих нос не в свои дела. По чистому невезению я упал в реку и чуть не утонул. К счастью, Крыс вытащил меня из воды, за что я до конца дней своих буду ему благодарен.
– Тогда я не очень понимаю, с чего вам чувствовать себя таким несчастным, – заметила Цапля.
– Все дело в его отношении ко мне, – ответил Жаб. – Не успела еще высохнуть моя одежда, как я тут же бросился рассказывать ему о своих похождениях. Но он, вместо того чтобы проявить к ним интерес, обвинил меня в «фанфаронстве», настойчиво заявил, что я должен пойти переодеться и привести себя в порядок, дабы выглядеть как подобает джентльмену. Если «это вообще возможно». Представляете? Мы не виделись несколько месяцев – а он со мной вот так заговорил.
– И что же вы почувствовали после его слов? – спросила Цапля.
– Сначала разозлился. В конце концов, приказов я с лихвой наслушался еще в тюрьме. Но это никоим образом не убило чувства благодарности к Крысу, которое я, как уже говорилось выше, к нему испытывал. Мы пообедали (к тому времени я ужасно проголодался), и я поведал о
