Психотерапия для депрессивных жаб - Роберт де Борд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что он сказал вам в ответ? – задала следующий вопрос Цапля.
– Вы не поверите, но буквально: «Неужели ты сам не видишь, каким жутким стал ослом?» От этого мне взаправду стало больно, возникло ощущение, что он решил меня отчитать.
От горестных воспоминаний на глаза Жаба навернулись слезы.
– И что вы сделали потом? – спросила Цапля.
– Полагаю, то, что обычно. Если я кому-то не нравлюсь, от этого мне становится неуютно, и я стараюсь как-то умаслить их, дабы отвратить гнев. И обещаю сделать что угодно, лишь бы меня снова полюбили. В итоге я согласился, что действительно вел себя как жуткий осел, и дал слово поработать над своим поведением.
– Ну и как, сработало? – поинтересовалась Цапля.
– В каком смысле? – спросил Жаб.
– Отношение Крыса к вам изменилось в лучшую сторону?
– Не уверен, – ответил Жаб. – Ведь сразу после этого он сообщил мне ужасную новость о захвате Жабо-Холла обитателями Дикого Леса. После этого я рассердился уже не на шутку. Со мной такое бывает не часто, но тогда именно так и произошло. Совершенно бездумно с моей стороны. Я бросился прочь, дабы отвоевать любимый дом, но он был во власти этих дикарей, которые чуть было не влепили мне в лоб пулю. Потом они потопили мою лодку, поэтому, возвратившись к Крысу, я весь промок, выбился из сил и совсем приуныл. И это при том, что дома провел только полдня! Мне это показалось очень несправедливым.
От этих горестных воспоминаний Жаб опять зарыдал. Цапля молча сидела, внимала каждому его слову, но сама ничего не говорила. Постепенно Жаб перестал плакать и лишь тихонько всхлипывал, превратившись в живое воплощение бед с соплей на кончике носа. Когда Цапля опять протянула ему пачку салфеток, он с видом маленького послушного ребенка взял их, высморкался и промокнул глаза.
– И как Крыс встретил вас на этот раз? – после некоторой паузы спросила психотерапевт.
Жаб прилагал массу усилий, чтобы в его голосе не пробивалось волнение.
– Как он меня встретил? Вы не поверите, но опять на меня разозлился! Обозвал «несносным животным» и сказал, что понятия не имеет, как у меня вообще могут быть друзья. Должен признать, что в определенном смысле его раздражение мне понятно. В конце концов, лодка, которую утопили дикари, принадлежала именно ему, хотя моей вины в этом не было никакой. К тому же он знал, что я, как всегда до этого, все равно оплачу ему покупку новой.
Последние слова он произнес довольно плаксивым тоном.
– И как вы на это отреагировали? – опять спросила Цапля.
– Полагаю, точно так же, как раньше, то есть попытался его умилостивить. Помню, что бросился лебезить, сказал, что раньше действительно был своеволен и упрям, но заверил, что впредь буду смиренен и покорен. Вспоминая об этом теперь, я досадую, тушуюсь и сам удивляюсь, как мог такое ляпнуть. Но ради того, чтобы на меня не злились и не ругали, готов сказать что угодно. Особенно Крысу, которого я всегда считал другом.
– И после этого вам стало лучше? – поинтересовалась Цапля.
– Ну… на какую-то минуту да… – ответил Жаб. – Помню, тогда к нему пришел Крот – чуть ли не единственный, кого интересовали мои похождения. Но в тот момент, когда я приступил к самой занятной части повествования, вошел кое-кто другой – единственный, кто внушал мне страх.
– Кого вы имеете в виду? – спросила Цапля.
– Барсука, – ответил Жаб.
– С какой стати вам его бояться?
– Во-первых, – без малейшего промедления ответил Жаб, – он большой, сильный и умеет принимать грозный вид. А во-вторых, глядя на меня своим суровым взглядом, он напоминает мне отца, который постоянно меня бранил. Так или иначе, Барсук устроил мне самую настоящую выволочку, всецело оправдав мои ожидания. Я до сих пор в точности помню его слова: «Жаб ты Жаб, паршивая тварь, от которой вечно одни проблемы. Неужели тебе не стыдно? Что бы на все это сказал твой отец?» Эти неодобрительные слова так меня расстроили, что я заревел и не смог ничего сказать.
И Жаб умолк, барахтаясь в пучине этих горестных воспоминаний и прилагая отчаянные усилия, дабы опять не дать воли слезам.
– Потом Барсук сказал, – продолжил он через некоторое время, когда к нему вернулась способность говорить, – что кто прошлое помянет, тому глаз вон, и мы стали разрабатывать план сражения, которое позволило бы нам в ту же ночь отбить Жабо-Холл. Хотя дом, который мы собирались отвоевать, принадлежал мне, лидером выступал он. Я не возражал, он ведь не виноват, что природа от рождения наделила его качествами лидера. Беда лишь в том, что на этот раз он из кожи вон лез, стараясь меня унизить.
– В чем это выражалось? – задала вопрос Цапля.
– Он заявил, что к Холлу есть потайной ход. Я ничего об этом не знал, но Барсук сказал, что о нем ему рассказывал мой отец. Проблема в том, что моего родителя он называл животным «достойным», гораздо лучше некоторых, кого не стоит даже упоминать. И при этих словах посмотрел прямо на меня. После этого мне стало крайне неуютно.
Жаб опять умолк, сглотнул застрявший в горле ком и шмыгнул носом, являя все признаки мужественной борьбы с эмоциями слишком сильными, чтобы их безболезненно пережить.
– А потом, будто этого ему было мало, он добавил, что мой отец велел ему ничего мне не говорить, заявив, что – цитирую – «мальчик он хороший, но с ветреным, легкомысленным характером!» Когда остальные на меня посмотрели, я, дабы скрыть смущение, изобразил на лице полнейшее счастье, хотя в душе был унижен и уязвлен.
Жаб затих, перебирая в памяти тягостные чувства.
– Что-то еще вас беспокоит? – спросила его через несколько мгновений Цапля.
– Да, – ответил он, – но говорить об этом я больше не хочу, потому что и так уже чересчур расстроен. Так или иначе, вы и без того уже видите, отчего мне стало так тоскливо. Все вели себя со мной просто ужасно, хотя моей вины во всем этом нет.
Надолго повисла тишина, ни психотерапевт, ни его клиент не произносили ни звука. Затем Цапля сказала:
– Да, на этом этапе нам действительно неплохо остановиться и посмотреть, какие из случившегося можно извлечь уроки.
– Вы не возражаете, если я малость разомну ноги? – спросил Жаб. – А то у меня уже немного заболела спина.
Цапля окинула его суровым взглядом.
– Послушайте, Жаб, я не могу позволять или запрещать вам принимать решения. Чего вы хотите?
