Рождественский детектив (сборник рассказов) - Анна Данилова

– Первача? – удивилась Алена.

Мудрено не удивиться. Что за имя такое? Вроде бы первачом самогонка называется.

– Первача, – повторил дворовой. – Чему дивишься? Значит, сынок первым у тятьки с мамкой народился. Второй – ну, он будет Вторый, Вторуш либо Друган, другой, стало быть. Третий – Третьяк… – Он насторожился: – Охти мне, да ведь то не девки… ряженые парни. А им-то зачем сюда? Не задумали ли чего недоброго? Ох, чует мое сердце… А ну, голуба, прячься, да поскорей!

И он с неожиданной силой потащил Алену за собой, втолкнул в свободный денник, откуда недавно вывел Сивушку, и бесцеремонно запихал в наваленное горой сено. Пришлось присесть на корточки. Впрочем, своей мохнатенькой ладошкой дворовушка тут же проворно разгреб сено на уровне Алениных глаз, так что она отчетливо увидела, как в конюшню вошли двое: рыжий парень с простодушным веснушчатым лицом в длинной меховой безрукавке, а с ним другой – в волчьей шкуре и в волчьей маске.

– Ну что, Конопуха, не ждал, что я объявлюсь? – ухмыльнулся последний из-под маски. Голос его звучал глухо, но Алена ощутила, как вздрогнуло рядом с ней тщедушное тельце дворовушки. – Да… вы все меня небось похоронили, а я вот он.

– Где ж ты был, Первач? – без особого восторга в голосе поинтересовался Конопуха, которому необычайно шло это не то имя, не то прозвище. – Где шлялся?

– Где был, там меня уж нету! – лихо заявил Первач, и Алена сообразила, что перед ней тот самый парень, которого все, и в том числе дворовушка, считали пропавшим.

Что-то ей эта ситуация до боли напоминала…

– Баяли, тебя ведьмы закружили в своем хороводе да на Лысую гору повлекли, – растерянно сообщил Конопуха.

– Да я и сам кого хочешь увлеку, – продолжал веселиться Первач. – А Лысая гора… что ж, хорошее место!

– Тьфу, тьфу, тьфу! – заплевался Первач и через левое, и через правое плечо.

– Да будет тебе, нецый[1]! – хохотнул Первач. – Знаешь, сколько я там набрал чудодейной травы, которая мужскую силу умножает? Эх, деньжат огребу – сколько захочу.

– Ну, Дажьбог тебе в помощь, – натянуто проговорил Конопуха. – Только я пойду, пожалуй, а то там девки небось меня обыскались.

– Да брось, – пренебрежительно протянул Первач. – Кому ты шибко нужен? Вот по мне девки слезы льют, знаю, да что мне они и их слезы? Золото, золото – вот все, чего я хочу. Слышь, Конопуха… Гони монеты, кои задолжал. Гони, сказано!

– Ка…кие монеты? – нерешительно пробормотал Конопуха.

– Да ты чего какаешь-то? – Голос Первача сделался строже. – Какие, ишь! Будто не знаешь! Деньги тебе Путята отдал? За те портки, в кои я траву зачарованную вплел? Знаю, что пока он те портки носит – невстанихи не ведает. У него молодая жена, печурка у ней так и пышет с утра до ночи, Путята и так к ней прикладывался, и этак – да все никак! А теперь, как портки эти заимел, – ого-го, канителит молодуху почем зря, только кровать, слышь ты, скрип да поскрип.

– Да, да, – угодливо забормотал Конопуха. – Слышал про это, как не слышать. И как ты только уговорил Путяту раскошелиться? Он же скупердяй, каких мало! И в травознайство не верит, даже к знахаркам-зелейницам отродясь не ходил.

– Да я ему сказал, что в ткань вплетен волос из бороды Велеса, бога скотьего, – давясь смехом, сообщил Первуха. – И кто те портки носит, тот станет похотлив, что твой козел! Сам знаешь, Велес славится похотливостью, как всякая скотина. Да он и есть скотина!

Дворовушка рядом с Аленой завозился и зашипел возмущенно:

– Грех, ой, грех великий бога Велеса скотиной называть!

И тут же испуганно прихлопнул ладошкой рот, потому что Первач насторожился.

– Что ты? – начал озираться Конопуха.

– Да ничего, почудилось, видать, – махнул рукой Первач. – Ну, где мои деньги?! – И он грозно надвинулся на Конопуху.

– Отдам, отдам, отцом небесным Сварогом клянусь, – заторопился тот. – И даже больше отдам, чем ты думаешь, потому что у меня еще один страдалец такие же портки просит.

– А это кто? – озабоченно спросил Первач. – Надо ли с ним связываться? Может, неимущий какой?

– Что ты! – ухмыльнулся Конопуха. – Неимущий! Все б такие неимущие были – небось жили бы мы на земле, аки в саду Ирии! Это Бородан. Понимаешь теперь, что дело верное?

– Ну, коли Бородан… – протянул Первач. – За-ради Бородановых деньжат поверю тебе. Дам еще одни портки чудодейные на продажу. Погоди, сейчас принесу. Они у меня здесь захованы, в тайнике.

И он прямиком направился к той горе сена, в которой прятались Алена и дворовушка. Понимая, что сейчас будут обнаружены, они в панике принялись отползать подальше, к стене конюшни, надеясь, что Первач отыщет свой тайник раньше, чем их, однако вот уже она, стена, а голос Первача все приближался.

– Все думают, что это просто стенка, – хвастливо балаболил он, – а там есть одно хитрое бревнышко. Сдвинешь его – и…

Волчья морда оказалась прямо перед Алениным лицом, а под ней блеснули изумленные глаза:

– А это еще кто?! А ну, выходи!

Одной ручищей Первач сгреб за грудки дворовушку, вторая тянулась к Алене. Она совсем вжалась в стену спиной. И вдруг та под ее тяжестью поддалась, и Алена словно бы провалилась куда-то… Запах сена исчез из ее ноздрей, сменился чем-то острым, отвратительным, эта гадость лезла со всех сторон, Алена пыталась задержать дыхание, но не смогла. Она со всхлипом втянула воздух и зажмурилась что было сил…

– Ну-ну, откройте глаза, – властно проговорил кто-то рядом, и Алена, которая в принципе была человеком довольно-таки покладистым, немедленно исполнила это указание в форме приказания.

Над ней склонялось какое-то зеленоватое облако… в конце концов Алене удалось понять, что это женщина в зеленоватой медицинской форме. В руке она сжимала ватку с чем-то невероятно вонючим. Алене только раз в жизни довелось обонять нашатырный спирт, однако впечатление оказалось таким сильным, что она немедленно узнала эту гадость и отстранилась.

– Ага! – радостно сказала зеленая женщина. – Вам уже лучше.

– Да, да, пациент скорее жив, – поспешно сказала Алена, убирая от лица ее руку. – Все, все, больше не надо. Мне вполне хорошо, даже отлично.

– Не будете больше в обморок падать? – спросила зеленая врач, держа наготове жуткую ватку, как будто, не понравься ей Аленин ответ, немедленно прижала бы ее к носу несчастной писательницы Дмитриевой снова.

– А я что, в обморок падала? – изумилась та.

– Было дело, – сказала докторша, выпрямляясь.

– В самом деле! – закивала Алла истово. – Вы пошли вот сюда, в туалет, но долго не возвращались, я забеспокоилась, вышла, а вы тут лежите, на лестничной площадке.

Алена озадаченно уставилась на нее.

– Ну что, в больницу поедете? – спросила докторша. – Или мы вас покидаем, у нас срочный вызов поступил.

– В какую еще больницу? – испугалась Алена. – Никуда я не поеду, спасибо, можете нас покидать, всего наилучшего. Но как же вы говорите, Алла, что я вышла…

– Что тут случилось? – раздался в это время незнакомый голос, и человек лет тридцати в сером пальто взбежал на лестницу, отряхивая снег с непокрытой головы.

Алена его где-то видела, но не могла вспомнить где.

«Наверное, тоже какой-нибудь турменеджер», – решила она, но тут же подумала, что на турменеджера этот мужчина похож меньше всего. У него был образ молодого Штирлица… и Алена почему-то ничуть не удивилась, когда Алла при виде его откровенно перекосилась:

– А вам что здесь нужно, господин Савельев? Опять будете искать невесть что и невесть кого? Я вроде бы только «Скорую помощь» вызывала, а не милицию.

Вот те на… и правда Штирлиц! И улыбается так же… затаенно:

– Да ничего, не волнуйтесь, я шел мимо, смотрю – «Скорая» стоит. Думаю: не случилось ли что? Дай, думаю, зайду, может, и моя помощь пригодится. Кстати, если вы ничего не имеете против, у нас в органах принято обращение «товарищ».

Алла фыркнула, но промолчала.

– Так все же – что тут случилось? – повторил товарищ Савельев.

– Да ничего, ничего. Вот клиентка вышла в туалет да потеряла сознание, я вызвала «Скорую»… – снова начала Алла.

– Да нет, я вернулась оттуда, – сказала Алена, смущаясь слова «туалет», произнесенного в присутствии постороннего мужчины.

Она осторожно привстала и прислушалась к своим ощущениям. Ощущения были вполне нормальные, только голова самую чуточку кружилась да резало глаза от стойкого запаха нашатыря.

А сеном больше не пахло. И дворовушки рядом не было…

Привиделось ей все, значит. Обморочный, так сказать, бред. Ну что ж, очень симпатичным был этот бред!

– Я вернулась оттуда, зашла в комнату, вы с кем-то разговаривали по телефону. Я… – Алена смущенно улыбнулась, – я увидела, что дверца шкафа приоткрыта, ну и нечаянно заглянула туда. Я, знаете, такая любопытная… В том смысле, что мне ваша шубка очень понравилась, я хотела еще раз на нее посмотреть, – она улыбнулась еще более смущенно – главным образом оттого, что вранье выходило такое глупое. – А там вместо задней стенки висела такая занавеска…