В поисках заклятия - Бернард НАЙТ

Появилась Мэри, чтобы унести остатки трапезы и убрать со стола.

– Заходил Томас. Сказал, что примерно во втором часу принесет какую-то работу.

Она кивнула головой в направлении соседнего собора, колокола которого помимо множества служб еще и сообщали городу время.

– Я дала ему немного поесть. Бедняга похож на скелет, – с укоризной добавила Мэри, намекая на то, что де Вулф недоплачивал своему писарю. Тщедушный бывший священник получал пенни в день из собственного кармана коронера, что – поскольку ему бесплатно стелили тюфяк в лачуге для прислуги в одном из домов каноника на Соборной площади – вполне должно было хватать на еду. И уж определенно, это было намного больше того, что Томас имел до прошлого сентября: после того, как его вышвырнули из Винчестера, где у него была должность преподавателя в кафедральной школе, он испытывал крайнюю нужду. Одна из учениц обвинила его в непристойных домогательствах. После неудачной попытки хоть как-нибудь заработать на жизнь написанием писем для купцов, Томас подался в Эксетер, где сдался на милость своего дяди, архидьякона Джона де Алансона. Будучи хорошим другом де Вулфа, каноник уговорил нового коронера взять Томаса писарем, ибо коротышка в совершенстве владел пером и пергаментом.

Наевшись до отвала и напившись теплого вина, коронер уже почти задремал, когда вдруг скрип двери по камням заставил его вздрогнуть. Он повернулся, ожидая увидеть своего писаря, но это был Гвин Полруанский, прозванный так по названию родной деревни. Верзила сначала просунул голову, опасаясь застать Матильду: та смотрела на всех ненорманнов, как на каких-то нелюдей, особенно это относилось к кельтам. Ее коробило от мысли, что ее муж был наполовину валлийцем, что было основным источником ее ожесточенной неприязни к свекрови.

– Входи, Гвин, она наверху, – усмехнулся де Вулф, догадываясь о причине нерешительности своего оруженосца. Сказано это было тихо, так как под потолком зала была узкая щель, сообщавшаяся с антресолью.

Корнуоллец глухо протопал от двери и встал у кресла коронера. Де Вулф был выше среднего роста, но Гвин не уступал емy и обладал крупным телосложением, отчего по сравнению с ним коронер выглядел просто худышкой. Еще у него была непослушная копна жестких волос и густые усищи, свисавшие по обе стороны рта почти до груди, а ярко-голубые глаза сияли над внушительным носом.

– Я перенес наши вещи вниз в эту гнилую нору, которую шериф так великодушно, нам предоставил, – прогремел Гвин. – Уповаю на Бога, чтобы ваша нога заживала еще быстрее, и мы смогли бы вернуться в нашу прежнюю комнату.

– Что нового сегодня? – поинтересовался Джон. – Кто-нибудь умер или был ранен?

Гвин покачал лохматой головой.

– Сегодня ничего. Будет два повешения на улице Магдалины, на которых следовало бы присутствовать.

Одной из обязанностей коронера была конфискация имущества осужденных преступников в казну и запись факта казни и дохода – если таковой имелся – в свой архив. Его вместе с записями всех прочих правовых аспектов жизни в Девоншире нужно было предъявлять королевским судьям, когда те в конце концов добирались до графства на Общую выездную сессию. Королевские судьи должны были приезжать каждый квартал для слушания серьезных дел, но часто сессия запаздывала на целый год.

– Снова видел того парня сегодня – даже дважды, – заметил де Вулф. – Уверен, что он меня преследует, но с этой ногой у меня нет никаких шансов поймать его.

Гвин насупился. Все, что угрожало его хозяину, даже отдаленно, воспринималось им серьезно. Хотя город, благодаря своим прочным стенам и замыкавшимся после сумерек до рассвета воротам, был довольно безопасным местом, Гвин знал, что у сэра Джона де Вулфа было немало врагов, злые намерения большинства из которых были вызваны пылкой лояльностью коронера по отношению к королю.

– Я должен зорче высматривать его, – прогремел Гвин. – Буду ходить за тобой, конным или пешим, по улицам. Если увижу кого, или ты мне дашь знак, что это он, я его сцапаю, будь уверен!

С этим мрачным обещанием он тяжелой поступью удалился. Однако де Вулфу не удалось вновь погрузиться в дрему, так как почти сразу же за оруженосцем дверь вновь отворилась. Томас де Пейн протиснулся бочком между деревянными ширмами, установленными для защиты от сквозняков.

Писарь был жалким представителем рода человеческого: костлявый коротышка с небольшим горбом на спине, прихрамывавший на левую ногу – последствия перенесенной в детстве чахотки, унесшей его мать. Редкие, прямые каштановые волосы, слегка косившие глазенки, длинный вострый нос и безвольный подбородок– все это вместе взятое делало его самым непривлекательным из мужчин, что еще больше подчеркивала поношенная одежда – серая туника под тонким черным плащом. Хотя и изгнанный почти два года назад из духовенства, он все еще сильно тосковал о прежнем роде занятий, и люди, не знавшие его истории, по-прежнему считали Томаса священником. Проживая в жилье для прислуги в доме каноника и ежедневно общаясь с духовной братией, он был в курсе всех церковных сплетен, что бывало часто полезно Джону де Вулфу.

Однако, несмотря на свою непривлекательную внешность, Томас обладал живым и хитрым умом и имел замечательный каллиграфический талант. Его знания в области истории, политики и классической литературы были удивительны, и хотя де Вулф и Гвин делали вид, что презирают его за тщедушное телосложение и робкую натуру, они втайне весьма приязненно относились к этой бывшей духовной особе.

Томас прошел по залу с привычной нерешительностью, неся писчие принадлежности, как обычно, через плечо.

– Ты вписал все последние события в свои свитки? – встретил его вопросом хозяин.

Писарь откинул клапан своей сумы и достал два палимпсеста – пергамента многократного использования: старые записи соскабливались, а поверхность натиралась мелом, чтобы подготовить ее для новых чернил.

– Это два последних дознания, коронер. И имена повешенных за две последние недели с описью их имущества, каковое имелось.

Он передал свитки де Вулфу, который прочитал по несколько первых строк каждого, произнося про себя латинские слова, которым Томас столь усердно обучал его эти последние недели.

– Может, прочтете вслух, для практики? – нерешительно предложил Томас.

Иногда у де Вулфа просто не было настроения совершенствоваться в чтении, и сегодня, похоже, был один из тех случаев.

– Слишком устал, черт возьми, Томас! Может, моя жена права. Езда на этом коне отняла у меня последние силы.

На самом деле причиной усталости были скорее несколько кварт эля в «Ветке плюща» и вино за обедом.

– Еще какие-нибудь происшествия?

Его писарь был самым большим пронырой в Эксетере и часто приносил Джону сплетни, державшие коронера в курсе многих городских интриг.

Томас угрюмо покачал головой. Ничто так не нравилось ему, как чувствовать себя частью команды коронера, и оттого, что сейчас он не мог рассказать даже о самом пустяшном скандале, Томас чувствовал себя уклоняющимся от своих прямых обязанностей.

– Ты видел, как этот чертов парень таращится на меня из-за угла эти последние несколько дней? – поинтересовался де Вулф.

Блестящие птичьи глазенки Тома метнулись к закрытому ставнями окну.

– Того человека на улице, о котором мне рассказал Гвин? Нет, я писал эти свитки в нашей канцелярии. Но теперь буду глядеть в оба, с Гвином. У вас есть какое-либо представление о том, кто бы это мог быть?

– В том-то и дело, что нет. Я подумал, что ты, быть может, слышал о ком-нибудь, кто недавно появился в городе и мог бы быть похож на этого плута? Ему около тридцати пяти лет, на вид крепыш, бритый, в ничем не примечательной серовато-коричневой одежде и широкополой шляпе, затеняющей глаза.

Лицо писаришки приняло озабоченный вид, словно неспособность знать о каждом проезжавшем через Эксетер была его личным недостатком.

– Возможно, это паломник – или маскирующийся под паломника. Будьте осторожны, коронер, у вас есть враги в этом графстве.

В этот момент дверь со скрипом растворилась, и в зал прошествовала Матильда, свежая после короткого сна, в тяжелой зеленой накидке поверх киртла, и белом полотняном каверчифе, благопристойно окутывающем виски и шею и закрепленном шелковой лентой на лбу. За ней следовала Люсиль, землистое лицо которой окаймляла коричневая шерстная шаль.

– Тебе не следует позволять этому извращенцу-коротышке приносить сюда свою работу и выматывать тебя, Джон, – раздраженно бросила Матильда.

– Это не его работа, женщина, это моя работа! – огрызнулся де Вулф. – Слава Богу, я могу вернуться к чему-то, приближающемуся к моим обязанностям.

Не обращая внимания на сердитый тон мужа, Матильда тяжело опустилась на одну из скамей возле камина.