В поисках утраченного - Николас Дикнер

Книжка без Обложки — так она называлась, поскольку обложку потеряли еще на заре своей истории, — была чем-то вроде антологии моряцких баек, а на первой странице красовалась карта Карибского моря, постоянно изумлявшая Ноа. Как такая огромная масса воды могла сосуществовать с таким крохотным количеством суши? Карта напоминала негатив карты Саскачевана, где на каждый остров приходилось по озеру и вместо моря колыхались океаны зерновых.

Прерии уступали место кораблекрушениям, жутким пиратским историям и сказкам о золоте, спрятанном под далекими кокосовыми пальмами. Книжка была написана по-английски и по-французски и изобиловала причудливым морским жаргоном и архаичными выражениями. Ноа это не особенно мешало. Хотя он никак не мог понять такие термины, как Уапи и Мустусис,[2] он стал ловко ориентироваться среди мачт, парусов и такелажа.

Почти год он пробирался от первой страницы Книжки без Обложки к последней, и это героическое чтение оставило на нем неизгладимый отпечаток. Никогда больше Ноа не мог отделить книгу от дорожной карты, дорожную карту от своего фамильного древа, а свое фамильное древо от запаха трансмиссионного масла.

Сара и Иона Дусе переписывались несколько лет. Их корреспонденция представляла собой насмешку над самой элементарной логикой, поскольку Иона, как Сара и Ноа, никогда не оставался на одном месте достаточно долго. Проведя несколько месяцев в Ванкувере, Иона снова отправился на север, путешествуя от одной деревни к другой, меняя одну работу на другую. Работая, он пробивался к Западному побережью, к Аляске, стараясь не удаляться от моря. Тем временем Сара и Ноа колесили по Саскачевану. Они остановились поработать в Мусджо, а на зиму вернулись на окраины Виннипега.

Совокупный эффект этих двух скитаний почти совершенно исключал всякий обмен письмами, и Саре пришлось изобрести особую почтовую систему.

Когда приходило время отправлять письмо, она расстилала на капоте Дедушки дорожные карты Северной Америки и пыталась угадать местонахождение Ионы. Например, если он только что провел несколько недель в Уайтхорсе, она прикидывала, что письмо сможет застать его в Кармаксе. Потом она меняла свое решение; Кармакс находился слишком далеко от моря. Скорее всего, Иона направится вдоль шоссе 1 к Анкориджу, и, возможно, он уже на полпути туда. Исходя из этого, Сара адресовала письмо на почту до востребования в Слейну, а вместо обратного адреса указывала почту до востребования в Ассинибойа, поскольку планировала проехать там в следующие несколько недель.

Если расчет оказывался удачным, Иона получал ее письмо и посылал открытку в Ассинибойа; в противном случае конверт терялся в почтовых дебрях, и Сара отмечала свой промах на дорожных картах.

Здравый смысл подсказывал, что ни одно послание, отправленное согласно этой безрассудной схеме, не может попасть в цель. Тем не менее год за годом они умудрялись получать по письму в месяц. Эта нелепая переписка продолжалась до прибытия таинственной почтовой открытки. Даже через тринадцать лет Ноа в самых мельчайших деталях помнил тот день.

Они остановились в деревушке Мейр, прижавшейся к стоянке торговца молотилками и уборочными машинами. В центре деревушки равносторонним треугольником выстроились три обязательных учреждения: фермерский кооператив («Основан в 1953»), почтовое отделение (S0C0R1) и ресторан Бренды («Сегодня: Рыба с картошкой, десерт, напиток, $3.95»).

Подозрительно покосившись на меню, Ноа и Сара перешли через дорогу и направились к почтовому отделению.

За год они посещали несколько сот почтовых отделений, но Ноа никогда не надоедали эти краткие остановки в пути. Он любил блеск стальных почтовых ящиков, потертые прилавки, выцветшие плакаты, воспевающие маленькие радости коллекционирования почтовых марок, а больше всего ему нравился в тех помещениях воздух, благоухающий ароматами мятой бумаги, чернильных штемпелей и эластичных резиновых лент.

Пока Ноа впитывал атмосферу почтового отделения, Сара спросила служащего, не пришло ли для них письмо. Старик вынул ящик для писем, адресованных почте Мейра до востребования — несомненно, одному из самых незагруженных почтовых отделений на планете, — и с изумлением обнаружил почтовую открытку. Он не спеша рассмотрел картинку и наконец перевернул, чтобы изучить адрес.

— Сара и Ноа Рил, верно? Есть какой-нибудь документ?

Пока Сара рылась в карманах в поисках карточки медицинского страхования — водительских прав у нее никогда не было, — старик продолжал равнодушно изучать открытку. Ноа, вцепившись в край прилавка, нетерпеливо топал ногами и с тихой злостью смотрел на бордовый галстук и желтые, в никотиновых пятнах усы. Как только Сара предъявила свою карточку, Ноа выхватил из пальцев старика открытку и метнулся к выходу.

Сара догнала сына на ступенях почтового отделения; он сидел в пыли, рассматривая тридцатипятицентовое чудо с фотографией вылетевшего из воды горбатого кита с огромными распростертыми плавниками — тридцатитонная птица, тщетно пытающаяся освободиться от родной стихии. В одном углу фотографии художник-оформитель добавил красным курсивом: Я люблю Аляску. На обратной стороне Иона нацарапал три бессвязных предложения, которые Ноа постарался расшифровать, но безуспешно, поскольку пока еще умел читать только печатный шрифт на дорожной карте. Ноа переключился на марку: морская раковина, перечеркнутая линиями почтового штемпеля, а потом вопросительно взглянул на Сару:

— Никольское?

Они нетерпеливо расстелили на обжигающем капоте Дедушки карту Аляски. Ноа провел пальцем по алфавитному указателю, нашел координаты Никольского — Е5, — провел длинную диагональ через карту и остановился на острове Умнак, далеком позвонке суши в бесконечном спинном хребте Алеутских островов, вытянувшемся далеко в Берингово море.

Ноа обвел синими чернилами точку — крохотную деревушку Никольское на западной оконечности острова — и отступил, чтобы охватить взглядом всю карту.

Ближайшая дорога заканчивалась в Хомере, в восьмистах морских милях восточнее.

— Что Иона там делает?! — воскликнул Ноа, воздевая руки к небу.

Сара пожала плечами. Они сложили карту и молча продолжили свой путь.

После Никольского они не получили от Ионы ни одной открытки. Сара все равно продолжала писать, веря, что ей просто не везет, но шли месяцы, сменялись почтовые отделения, а в эфире царила тишина.

Молчание Ионы можно было объяснить несколькими причинами. Самая правдоподобная: хрупкое волшебство, охранявшее корреспонденцию, истощилось; число писем, коими они обменялись за все эти годы, достигло несовместимости с непреложными законами теории вероятности, и эти законы просто восторжествовали.

Однако Ноа был упрямым шестилетним кочевником, и его не волновали какие-то там непреложные законы. Пока Дедушка поглощал километр за километром, он, не сводя глаз с горизонта, пытался представить, что же Иона делает в Никольском, и настроение у него было далеко не веселым. Должно быть, Иона сильно увлечен какой-нибудь алеутской девушкой и старается начать новую жизнь, забыв обо всех своих прежних обязательствах. Ноа вообразил кучу узкоглазых сводных братьев и сестер, маленьких, грязных деревенщин, вероятно всецело завладевших вниманием его отца.

Он непрестанно предлагал Саре неожиданно навестить Иону и поймать его с поличным. Зачем возвращаться в Медисин-Хат? Почему бы не свернуть на Аляска-Хайвей, добраться до Анкориджа, а оттуда — на пароме до Никольского?

Каждый раз Сара отделывалась уклончивыми ответами. Когда Ноа требовал объяснить причину, она заявляла, что Иона уже покинул Никольское, а иногда заходила так далеко, что даже уточняла: мол, он уплыл во Владивосток или улетел в Фэрбенкс. Однако чаще всего она ничего не говорила и включала радио, притворяясь, что не слышит сына.

Проницательный Ноа подозревал, что мама просто трусит — тяжелый случай, хроническая неспособность приблизиться к океану. Он попробовал подтвердить свой диагноз с помощью искусного допроса.

Бывала ли она в Ванкувере?

Ей не интересен Ванкувер.

Случалось ли ей покидать центр страны?

Не видела для этого причин.

Не хотелось ли ей посмотреть, что скрывается за Скалистыми горами?

Сара равнодушно ответила: мол, какой смысл, если все можно узнать из дорожных карт, а впрочем, и это совершенно неинтересно. Ноа, давно исчерпавший возможности Дедушкиного бардачка, решил задать вопрос в лоб:

— Ты никогда не хотела увидеть Тихий океан?

Сара с радостью ответила: нет, ей никогда не хотелось дышать воздухом, пропитанным вонью от какашек чаек и гниющих водорослей. В ответе — ловком смешении презрения и безразличия — послышалась плохо скрытая паника.