Молоко Жаръ-птицы - Маргарита Станиславовна Сосницкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Счастье живым в их родной стороне.
22.09.2009
Человек и пространство
Я устала бороться с пространством
И устала его побеждать.
За калитку б не выбираться,
Лечь под яблоней звезды считать.
Невозможно с пространством бороться
И нельзя до конца победить,
Лишь добрался домой до порога,
А порог стал началом пути.
Столько раз я его зачеркнула
Черным мелом железных дорог,
Столько раз я его обманула –
В том ковёр-самолет мне помог.
А пространство опять непочато,
Хоть умри, как Никитин, в пути.
Так закройся, калитка, на ключ из булата
И пространство ко мне не впусти!
22.11.2009
Талисман
Садится солнце в топаз на перстне –
В коньячном тонет океане:
Снопы огней, мерцаний в бездне,
В моем заветном талисмане.
Щитом от злобных слов и взглядов
Будь, талисман, без-сменный мой!
Не нужно мне несметных кладов –
В топазе солнце ношу с собой.
29.04.2010
Видение
На коне,
с чьею гривой сплелись мои волосы,
Скачу в ослепляющей тьме,
Держа факел огненным колосом –
Тьма шарахается под ноги, в стороны
С воплями, воем и стонами,
А свет ликует, будто оркестр,
С порывами ветра наперехлест.
Пригнувшись, скачу на коне,
За спиной вырастают крылья,
И, корчась, погибают в огне
Ложь, раздоры, насилья.
Золотая камея
Осень обостряет ощущение трагизма,
Краски мира ярче и живей,
Нет капитализма, коммунизма –
Вечный Бог в сиянии лучей.
Красные деревья, словно раны,
Листья крови струйками текут
На поблекшие, на бурые поляны,
Журавли то ль плачут, то ль поют.
Осень, осень, я целую в губы,
Воздух твой и красок торжество!
Пусть трагизм, терзая сердце грубо,
Воскрешает к творчеству его.
10.10.2011
Ночь светла
Инокиня бледная луна
Зимней ночью вышла на дорогу,
Но её сутана не черна -
В блёстках звёзд, снежинок и сугробов.
Взор смиренно опустила долу,
Отрешенная улыбка на устах…
Молится ль? Прислушивается к Слову,
Зарождающемуся в высших тайниках?
Или мирно созерцает землю –
Запоздалый путник вдруг пройдёт…
Для него в ночи, не дремля,
Ясный свет неутомимо льёт.
Инокиня бледня луна
Еженощно ходит на дорогу,
Чтобы ночь была светла
И служила Богу.
11.01.2011
Ноктюрн
Ночь, не дари сегодня роз
И фейерверковых букетов!
Покоя просит ясный мозг
И сна до доброго рассвета.
Не шли мне, ночь, императриц
И Николая Гоголя;
Покойная подруга, не приснись!
Уснуть бы, вас не трогая.
Хотя к чему самообман?!
Ночь турбулентна, песенна;
Роз лепестков поднялся ураган,
Ох, будет до рассвета весело…
28.03.2011
Земной небожитель поэт
Я – из храма поэзии,
дочери музыки и гармонии;
Возлагаю венки к ногам Музы
и воскуриваю благовония.
Из лазурного-белого храма, где Зевесом
восседает гекзаметр в окружении ямбов, хорея,
Чьи дары за волшебной завесой
принимаю, благоговея.
Я – из храма поэзии,
каждый камень, колонна
Исступленно здесь мной оцелованны,
Здесь витают Гомер, Сапфо, Лорка
И русские маги слова сонмами.
Я из храма поэзии
не хочу уходить,
Поэтому не заканчиваю стихотворение,
И оно будет вечно трубить,
Что поэзии нет завершения!
Подмастерье в «цеху поэтов»
Пуля у меня в желудке –
Коготь железный дракона, –
Но не в меня пальнули –
В Николая Степановича Гумилёва.
І
«Огнезарая птица победы
(чуть) коснулась крылом и меня» 1
И я, точно мой вещий предок,
Отпустил на свободу коня,
Но к кудеснику или гадалке
Недосуг обращаться, чтоб
Знать в лесу, на опушке иль в балке
Пустят пулю мне в грудь или в лоб.
А пока огнезарая птица
И меня озарила крылом,
И погоны кавалериста
Золотым заиграли огнем.
ІІ
«на согретом солнцем утесе
нежится», спит молодая «пантера»,
и ей снится весна на Родосе,
где была она черной гетерой.
Босиком на камнях танцевала,
Белоснежный роняя хитон, –
Будто черное пламя пылало,
Голубой подчеркнув горизонт.
И мечтала на дальнем Родосе
Чернокожая диво-гетера,
Как на солнцем согретом утесе
Молодая заснула пантера.
ІІІ
«мне отрубили голову, и я
(весь) истекая кровью, аплодирую»,
«Палач» раскланивается гибкий, как змея,
Взмахнувши палочкой волшебною – секирою.
Я вижу, кровь моя размашисто, ветвисто
Течёт по солнцем обожженному песку,
С гуденьем сводов, пением и свистом
Выводит ярко за строкой строку.
Палач бледнеет. И взмахнув секирою,
Мне голову отрубывает вновь,
А я невозмутимо аплодирую:
Живой водою пишет моя кровь.
IV
«…я никогда не смог бы догадаться,
что от счастья и славы дряхлеет сердце».
Ради счастья я с Анной мечтал обвенчаться,
Ну а слава нашла нас в атаках на немцев.
Если б кто-то сказал, ни за что б не поверил,
Что от счастья и славы в сушёную грушу
Кавалер двух крестов, открыватель Америк,
Превратить может сердце и душу.
Счастье с Анной мне выпало адское,
Ну, от славы и мертвому мне уж не деться.
Лучше б мне никогда не пришлось догадаться,
Что без счастья дичает остывшее сердце.
V
«высокий, стройный, сильный
с закрученными русыми усами»,
Он гонок чемпион автомобильный,
Летающий еще на аэроплане.
А вечером, в кафе, где пурпур, позолота,
Шампанское с друзьями распивает он,
Рассказывая об опасностях полёта…,
Чтоб дама слышала поодаль за столом.
Она вздохнет, посмотрит замогильно,
Нагие плечи нежа соболями,
И он поклонится ей, стройный, сильный,
С закрученными русыми усами.
СТИХОЗОДЧЕСТВО
(вместо манифеста 2)
Поэт переживает различные стадии формаций человечества: от доисторических и древних до неокосмических эр. Он не просто представляет их, а поселяется в них и живет день, столетие или всего один лунный вечер, а затем возвращается в настоящее, как на базу, которая служит ему связкой всех времен. Здесь он может рассказать современникам и потомкам то, что видел своими глазами в иной эпохе. Непоэты не имеют права ему не верить: они там не были…
Иногда поднимается некий занавес и другое время или какая-то философская модель предстает поэту во всей очевидности, динамике, со своей неоспоримой логикой, и, если он успел зафиксировать откровение на бумаге, оно остается, а нет, то занавес упал, наступила непроглядность, и невозможно вспомнить, что же это было. Хуже, если записи откровений необъяснимо утрачены, их невозможно восстановить, т.к. это не вопрос памяти, а некоего сверхзрения.
Составление сборника за период длиннее жизни некоторых великих поэтов – Михаила Лермонтова
