Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. - Н Князев

В начале XIII века род Штернбергов разветвился на германскую и ливонскую линии. Родоначальником последней, из которой произошел Роман Федорович, является Иоанн фон Штернберг, служивший в венгерских войсках, и из Венгрии прибывший в Ливонию в 1211 г., во главе отряда из 500 всадников и многих пеших ратных людей. Иоанн фон Штернберг называл себя Ungam (венгерец) по месту своего происхождения, а потомки его, несколько видоизменив это прозвище, писались вплоть до начала XVII века Унгернами. Затем, в течении сравнительно короткого времени, рыцари Унгерны именовались Унгерн — Штернбергами. Несколькими годами раньше того, как германская ветвь этого рода, по воле императора Леопольда I, получила графский титул, королева шведская Христина 27 октября 1653 г. возвела трех дворян Унгернов в баронское достоинство, с приказанием именоваться впредь Унгерн фон Штернбергами.

Русская линия происходит от барона Карла — Лудвига, вступившего в службу императрице Анне Иоанновне около 1740 г. Три сына Карла — Лудвига дослужились до генеральских чинов. Один же из них, Карл Карлович, скончавшийся в 1799 г. в чине генерала от инфантерии, стоял в первом ряду храбрейших людей суворовского времени.

Эти исторические справки отнюдь не излишни в биографическом очерке, потому что они дают ключ к пониманию сложной личности Романа Федоровича, ощущавшего в своей душе голос крови длинного ряда честолюбивых храбрецов и отважных разбойников.

Первоначальное образование Роман Федорович получил дома. Немецкий и русский языки были для него в одинаковой степени родными; по — русски он говорил с едва уловимым акцентом. Мысли же отвлеченного характера свободнее всего излагал по — французски. Этим языком Унгерн владел чрезвычайно тонко. Не чужд ему был и английский — во всяком случае, он свободно читал на этом языке. Свое образование барон Унгерн начал в Императорском Александровском лицее. Но перспектива службы по дипломатической части, являющейся как бы привилегией лицеистов, была не по душе юному потомку рыцарей — меченосцев. С детства он мечтал о войне и путешествиях и поэтому из общеобразовательных классов Лицея перевелся в соответствующий класс Морского корпуса. В памяти сверстников барона по Корпусу осталось представление о долговязом гардемарине, с очень сдержанным, замкнутым характером.

Вскоре после начала Русско — японской войны на утренней проверке как‑то недосчитались трех гардемарин младшего класса; одного из них, конечно, звали Романом Унгерн фон Штернбергом. Через некоторое время выяснилось, что беглецы благополучно проехали в действующую армию и по телеграфному ходатайству получили Высочайшее разрешение на прикомандирование к Уссурийскому казачьему дивизиону. Во время войны барон Унгерн получил несколько ранений и заслужил три степени Георгиевского креста.

По окончании боевых действий он поступил в Павловское военное училище, но закончил его, сказать по правде, не без содействия своих влиятельных родственников, потому что, по временам, сильно грешил против училищной дисциплины и, кроме того, совершенно пренебрегал некоторыми из предметов преподавания.

На Дальний Восток барон попал не случайно. В 1907 г. (год производства его в хорунжие) не вполне еще смолкли отзвуки недавно отгремевшей войны. Пыл и страсти еще, может быть, не унялись тогда в сердцах недавних участников событий. И вот молодой офицер, как бы инстинктивно, тянется туда, куда влечет жажда подвига его беспокойную душу. Хорунжий барон Унгерн получил назначение в 1–й Аргунский полк Забайкальского казачьего войска. Через некоторое время он приписался к Цаган — Олуевской станице 2–го отдела. Этим шагом молодой офицер как бы порвал связь с создавшей его Европой, делаясь действительным членом в семье народов уже тогда мистически влекущей его Азии.

К этому времени относится первое посещение им Монголии. В 1911 г. барон вынужден был перевестись в 1–й Амурский казачий полк. Причиной ухода его из полка послужила ссора с сотником М., со взаимными оскорблениями и обнажением оружия. Сотник нанес Унгерну очень неприятную рану шашкой в голову, но от дуэли отказался3. Эта несчастная рана, по собственному признанию Романа Федоровича, давала чувствовать себя до конца его дней, потому что, порой, вызывала нестерпимые головные боли; возможно, что она вообще отразилась на состоянии его душевного равновесия.

В первый день Св. Пасхи 1911 г. барон выехал из Забайкалья к месту новой службы, в Амурскую область. Весь путь (около 900 верст) он проделал верхом, в сопровождении одной лишь собаки, следуя по кратчайшему направлению через Большой Хинган, охотничьими тропами. Проводника — орочона4 пришлось отпустить с первой же четверти пути — у того пала лошадь. В своем инстинкте разведчика Унгерн умышленно выбирал самое безлюдное направление, и потому добывал себе пропитание исключительно охотой.

Но вот, новые места — Амурская область — изучены, яркость впечатлений поблекла и Романа Федоровича снова потянуло назад к забайкальцам. Влекла его туда возможность перейти на постоянное жительство в безбрежные просторы Монголии, куда переведен был один из пожов Забайкальского казачьего войска, в связи с отделением этой страны от Китая5. Перевод не состоялся, потому что командир Амурского полка не согласился отпустить барона из своей части. На такую меру Роман Федорович ответил рапортом об увольнении в запас: казалось, никакие внешние препятствия не могли побороть его настойчивых устремлений в монгольские степи.

Летом 1913 г. Унгерн появился в Кобдо, где расположен был в то время дивизион 2–го Верхнеудинского полка. Он приютился в сотне есаула Комаровского, у которого состоял младшим офицером друг барона, Б. П. Резухин. Роман Федорович занял должность нештатного офицера сотни.

За время, протекшее с конца 1913 г. до августа 1914 г., Роман Федорович посетил все значительные пункты Халхи. Побывал вне сомнения, во многих буддийских монастырях; сделал интересовавшие его знакомства с некоторыми представителями аристократии и духовенства, а главное — до краев наполнился теми настроениями, которые дают волнистые дали Монголии, ее причудливые храмы, и стада многочисленных дзеренов, спокойно пасущихся на зеленых коврах необъятных падей, и люди ее, как бы ожидающие могучего толчка, чтобы пробудиться от векового сна, и даже, может быть, дымки над юртами и монотонное, медлительное скрипение повозок какой‑то монгольской семьи, перекочевывающей в беспредельность. К тому же периоду острого ознакомления с Монголией относится, вероятно, и следующий шаг, совершенный Романом Федоровичем по пути освоения этой страны, а именно, восприятие религии Монголии, ее ламаизма.