Советско-албанские отношения (40-50-е годы ХХ века) - Вячеслав Волков

Первые серьезные разногласия между СССР и Югославией возникли по вопросу Югославо-Болгарского договора. Однако, события, связанные с ним, являются темой отдельного разговора; нас же будут интересовать югославо-албанские отношения, которые умножили неприязнь между бывшими коммунистическими союзниками.

На заключительном этапе второй мировой войны условия внутреннего развития Албании и Югославии во многих чертах совпадали. Революционные правительства двух соседних государств действовали по единому плану. В политической области между ними взаимодействие было полным. Поэтому Югославия 28 апреля 1945 г. первой признала Временное демократическое правительство Народной Республики Албании и подписала с ним 9 июня 1946 г. Договор о дружбе и взаимопомощи. В ходе поездки Э. Ходжи в Югославию в июне-июле 1946 г. «была достигнута договоренность о проведении фактически единой экономической политики двух стран»[40] в деле координации народнохозяйственных планов, в таможенном союзе, в валютно-финансовой системе, в вопросе унификации цен. В середине 1946 г. были созданы смешанные югославо-албанские общества. Тогда же И. Тито поинтересовался мнением Э. Ходжи по вопросу балканской федерации. Албанский лидер ответил, что в принципе это правильная идея, но надо много работать над ней.

Однако, чуть позже обозначились серьезные разногласия по вопросу дальнейшего сотрудничества двух стран.[41] Так в марте-апреле 1947 г. проходили албано-югославские торгово-экономические переговоры. Обсуждавшийся на них проект торгово-экономического соглашения, по которому предусматривался фактический отказ Албании от монополии внешней торговли, не был подписан главой албанской делегации министром экономики, председателем Государственной плановой комиссии Албании Нако Спиру, который сослался на необходимость проконсультироваться с правительством.[42] Возражения со стороны Нако Спиру последовали и на разработанный югославами план развития народного хозяйства Албании. После этого представитель ЦК КПЮ при ЦК КПА С. Златич назвал Н. Спиру «агентом империализма»,[43] проводившим антиюгославскую политику.

Такое развитие югославо-албанских отношений подтверждает и Д.С.Чувахин: «Факты свидетельствуют, что представители Югославии иногда вели себя слишком высокомерно, не учитывая гордости албанцев, бестактно вмешиваясь в чисто внутренние дела страны. Многие рекомендации и предложения югославских советников и официальных представителей, работавших в Албании, имели своей целью подчинить ее экономику интересам Югославии, сделать сырьевым придатком, ее седьмой республикой.»[44]

Югославские представители уже с августа 1947 г. начали активно воздействовать на те влиятельные круги в албанском руководстве, которые слишком прямолинейно придерживались формулировки о «более тесном и конкретном сотрудничестве» с Югославией. Югославские члены координационной комиссии-органа, созданного в Албании для согласования совместных планов, внушали своим албанским коллегам: «Вы рассматривайте свою страну не как самостоятельную единицу, а как часть Югославии». Слабо сопротивлявшийся Э.Ходжа говорил после очередных внушений подобного рода, что «мы, албанцы, согласимся на федерацию с Югославией, когда нам скажет товарищ Сталин».[45]

Такая реакция албанского лидера объясняется либо тем, что для албанского руководства было само собой разумеющимся то, что судьба Албании должна решаться в Москве, но по югославской схеме, либо тем, что Э.Ходжа всячески затягивал время, ссылаясь на более высокий авторитет Сталина.

Н.Д. Смирнова указывает, что в СССР соперничество Спиру и Додзе воспринималось как борьба за лидерство партии, за влияние на Э.Ходжу. К концу 1947 г. позиции Додзе расценивались как более предпочтительные.[46]

Неизвестно, сколько времени могло сохраняться это зыбкое равновесие в верхах КПА, если бы не неожиданный демарш Белграда. В первых числах ноября 1947 г. после почти трехмесячного отсутствия возвратился в Тирану представитель ЦК КПЮ Саво Златич. Он потребовал «найти, разоблачить и убрать несогласных, сколотивших, на его взгляд, «скрытый антиюгославский фронт».

Замещавший Д.С. Чувахина А.Н. Гагаринов написал в МИД о содержании беседы со Н. Спиру 10 ноября, когда тот рассказал о демарше Златича: дескать, Ходжа и Додзе познакомили членов политбюро с югославскими обвинениями лишь частично, а поступили они так потому, что заняли капитулянтскую позицию в отношении югославов. Затем, сообщал А.Н. Гагаринов, Н.Спиру поднял глаза на портрет Сталина и сказал, что обо всем этом «должен знать тот, кто направляет политику всех демократических стран».

Следует особо подчеркнуть, что в этом конфликте советские представители выполняли роль информаторов событий, не вмешиваясь в албанские дела. Например, А.Н. Гагаринов соблюдал строжайший нейтралитет, опасаясь быть вовлеченным во внутрипартийную борьбу. Югославы же, напротив, действовали активно и старались всячески повлиять на ситуацию или изменить ее.

Против Нако Спиру, который по словам М. Джиласа, «восстал против Югославии»,[47] проюгославской группой Кочи Дзоде были выдвинуты обвинения в создании «фракции в руководстве партии», в шовинизме, желании насадить автаркию. В этой ситуации Э. Ходжа и его группа, не представляя точно взаимоотношений Белграда и Москвы, не решилась открыто выступить против К. Додзе. Очевидно, здесь сказался и синдром Бератского 1944 г. пленума, на котором Э.Ходжа был подвергнут жесточайшей критике со стороны К. Додзе и пошедшего за ним большинства пленума. В результате Нако Спиру, предварительно отправив поверенному в делах СССР в Албании А.Н. Гагаринову письмо, застрелился у себя в кабинете. Эхо выстрела гулко прозвучало в Кремле, да так, что И.В.Сталин настоял на разъяснении данной ситуации югославской стороной. Л.Я. Гибианский указывает, что в югославской литературе существует версия, согласно которой в руководстве СССР известие о случившемся встретили с возмущением, поскольку Спиру был «советским фаворитом». Однако никаких подтверждений этому нет.[48]

Рассмотрим отмеченные события подробнее. В последних числах ноября 1947 г., сразу после того, как Спиру покончил с собой, Тито поручил послу Югославии в СССР В.Поповичу срочно поставить перед Сталиным проблемы, касающиеся Албании. У Поповича состоялись две беседы (4 и 7 декабря 1947 г) со Ждановым. В ходе них посол, указав на большую помощь Албании со стороны Югославии, вместе с тем высказал претензии албанцам по поводу ответных поставок. Прозвучало обвинение в адрес Н. Спиру в деятельности, наносившей ущерб КПА, а также дружеским связям советских и албанских специалистов в Албании. В сущности с югославской стороны была проявлена озабоченность, как бы развитие советско-албанских экономических отношений и усиление роли советских специалистов в Албании не стали противовесом осуществлению тесной связи албанской экономики с югославской и не помешали «патронизирующей» роли Югославии во внутреннем развитии и внешнеполитической ориентации Албании. Это подтверждается мемуарами Джиласа[49] и материалами заседания Политбюро ЦК КПЮ 1 марта 1948 г.

Попович полагал, что советское руководство реагирует на югославское обращение полностью положительно. События, однако, развивались иначе. Советский ответ состоял в приглашении в Москву югославского ответственного осведомленного представителя. М. Джилас, прибывший в Москву в январе 1948 г., по его воспоминаниям, встретил со стороны И.В.Сталина неодобрение случившегося. «Из-за вас кончают с собой в Албании члены Центрального Комитета! Это неприятно, очень неприятно» — заявил Сталин и, не став выслушивать объяснения югославского представителя, продолжил: «У нас нет особых интересов в Албании. Мы согласны, чтобы Югославия объединилась с Албанией — и чем скорее, тем лучше».[50] Если верить воспоминаниям М. Джиласа, а также сохранившейся в югославском архиве посланной Джиласом из Москвы в Белград 19 января 1948 года шифрограмме, в которой он кратко информировал о беседе, состоявшейся в ночь с 17 на 18 января, Сталин согласился не только с преимущественной югославской ролью в Албании, но и с последующим объединением Югославии и Албании, предупреждая лишь от чрезмерной торопливости и рекомендуя соблюдать тактическую осторожность в отношении Албании. Однако здесь встает весьма сложный вопрос: отражало ли это истинную позицию И.В. Сталина или было всего лишь тактикой по отношению к югославскому руководству?

Как указывает Л.Я. Гибианский «доступные нам документы не содержат хоть сколько-нибудь определенных данных в пользу того или иного предположения».[51] Вместе с тем обращает на себя чрезвычайно интересное обстоятельство: хотя проект телеграммы был составлен М. Джиласом по поручению И.В.Сталина и передан в тот же день советской стороне, ни текст шифрограммы, ни какой-нибудь его измененный вариант, ни вообще какой-либо текст на эту тему Советское правительство так и не направило в Белград.