Капкан для нежной девочки. Часть 1 - Элин Сьёберг

Менее чем через час я с обратным билетом в кошельке, со свободными руками и легкой сумочкой на плече вновь спускаюсь в метро. Путь мой лежит в Средиземноморский музей. Ну, не удалось мне в этом году поехать к теплому морю, полежать под пальмами, так хоть на время окунусь в атмосферу Древней Греции и Рима, полюбуюсь античными скульптурами и мозаиками.

По дороге я покупаю банан. Лучший способ перекусить на ходу.

Текст сказочки про принцев голубой крови и результаты опросов среди женщин насчет присутствия писсуаров в мужских туалетах, конечно же, лежат в моей сумочке и тикают как бомба с часовым механизмом, напоминая о деньгах, вкладываемых классическими либералами в нашу радиостанцию. Однако я стараюсь о них сейчас не думать. Придет время, напомнят о себе сами. А теперь я свободна!

Я стою на перроне. Каждый звук гулко разносится под сводами станции. Наблюдаю пятилетнего малыша с матерью. Мальчик безуспешно пытается разорвать шелестящую пачку с чипсами. Мать садится перед ним на корточки и раскрывает пакет. Малыш принимается аппетитно хрустеть, и я тут же чувствую голод. Последний раз я ела у себя дома, перед отъездом в Стокгольм, если не считать, конечно, микроскопический, но, надо признать, вкусный леденец, которым я угостилась в кабинете херра Улссона.

Я решаю не заморачиваться на своих комплексах, достаю из сумки банан и очищаю его верхушку. Кожура теперь свисает как увядшие лепестки белой лилии. Я откусываю маленький кусочек. Есть надо неизменно по чуть-чуть, тогда быстрее приходит ощущение сытости. Я буквально разминаю спелый банан передними зубами, превращаю его в кашицу. Губы берегу, боясь смазать старательно наложенную помаду.

Из тоннеля уже сквозит, приближающийся поезд, как поршень из цилиндра, выталкивает перед собой прохладный воздух. Состав выносится из темноты, слепя людей фарами, плавно покачивается и замирает возле перрона.

Я вхожу в разошедшиеся створки двери. Вагон полупустой. Люди расположились в нем так, чтобы никто не вторгался в их личное пространство. Каждый едет сам по себе. Я сажусь на лавку и понемногу поглощаю банан.

У нас в Хёгкуле нет ничего страшного в том, если смотришь встречному человеку в глаза. В больших же городах люди ведут себя так, словно они находятся в лесу. Все прочие для них будто бы деревья. Главное – не столкнуться, обойти «ствол». Поэтому в открытую разглядывать соседей здесь избегают, лишь, изредка бросают косые взгляды и тут же отводят их, если замечают, что любопытство изобличено.

Напротив меня сидит пятидесятилетний мужчина в деловом костюме, на коленях кейс, поверх него электронная книжка. Ему постоянно мешает галстук, выскальзывает и падает на экран. Вместо того чтобы заправить основательно или вообще снять, мужчина просто отодвигает его рукой. Но при каждом качании вагона галстук снова выскальзывает и закрывает ему обзор.

У этого любителя почитать на ходу приметная прическа – коротко стриженные густые-прегустые волосы. В первый момент мне даже показалось, что это войлочная шапочка, выкрашенная в темно-коричневый цвет. Ее края отделаны идеально. Наверное, он подстригался сегодняшним утром. Вот только чего этот субъект так усмехается?

Я перехватываю его взгляд. Он косится на меня. Вернее, на то, как я покусываю банан. Мне тут же становится ясен незамысловатый ход его мыслей. Про что еще могут думать мужчины, глядя на девушку с бананом в руке? Тут и трех раз гадать не стоит. Ну и пусть себе думает. Я всего лишь голодна и просто ем. Мне и дела нет до его эротических фантазий. Интересно, пришла бы ему в голову такая параллель, если бы перед ним сидела не я, а мужчина? И с кем это он сейчас так весело переглянулся?

Я перехватываю траекторию взгляда моего визави. Ага, теперь они заодно в своих фантазиях: старый хрыч в деловом костюме и моложавый албанец – единственный пассажир в вагоне, который стоит на своих двоих. Эмигрант с кучерявыми неопрятными волосами пялится на меня и одновременно подмигивает любителю почитать. Вот, мол, с этой дамочкой все ясно.

На плече у албанца расположилась милая обезьянка в ошейнике с длинным кожаным поводком. Она свесила хвост и корчит мне рожи. Возможно, ей тоже не дает покоя банан в моей руке, но уже лишь в гастрономическом качестве.

Я могла бы и поделиться с ней, но не хочется подниматься и ввязываться в общение с неопрятным албанцем. Ведь он, судя по виду, промышляет со своей макакой сбором милостыни и едет сейчас к месту работы.

Состав замедляет ход, приближаясь к станции. И тут макака, до этого державшаяся более-менее спокойно, вдруг запрыгивает на поручни. Албанец не успевает схватить конец поводка. Обретя свободу, обезьяна, стремительными прыжками пересекает вагон под самым потолком. Она задерживается над любителем чтения, а затем повисает над ним и задними лапами скальпирует. Вернее, это мне в первые мгновения кажется, что старый хрыч оскальпирован. В задних лапах у обезьяны его волосы, снятые целиком.

Макака перемахивает поперек вагона, прыгает мне на колени. Моя рука соприкасается с еще теплым скальпом, я верещу как ужаленная скорпионом и тут же оказываюсь наказанной за это. Мой недоеденный банан интересует макаку лишь во вторую очередь. Первым делом она передними лапами оттягивает вырез моей майки и коротко, но ужасно больно кусает меня за грудь. Теперь я уже не верещу, а ору на весь вагон.

Состав останавливается, двери открываются. Албанец в замешательстве, но рассудок все-таки подсказывает ему правильный алгоритм действий. Он опрометью бросается вон. Отвратительная хвостатая тварь выхватывает у меня огрызок банана, повизгивая, волоча за собой поводок, выскакивает следом.

Створки двери съезжаются, состав трогается с места. Я вижу албанца и макаку, сидящую у него на плече. Мне кажется, что обезьяна показывает лапой интернациональный непристойный жест, хотя, возможно, она просто прощается со мной. Огрызок банана торчит из ее оскаленной пасти.

Я спохватываюсь, сбрасываю с колен скальп и только сейчас понимаю, что это парик. Любитель чтения пытается прикрыть обширную блестящую лысину носовым платком.

Мои соотечественники – народ добрый, они редко радуются чужому горю. Но в данном случае мало кто удерживается от улыбки. Я сижу и, скосив глаза, пялюсь на свою грудь, вывалившуюся из-под майки. На нежной холеной коже, к которой я мало кому в жизни позволила прикасаться, четко читаются следы зубов. Крови немного. Пятидесятилетний хрыч сидит на корточках и прилаживает на голову свой дурацкий парик. От волнения он надевает его задом наперед.

– Вам помочь? – слышу я сочувственный голос и оборачиваюсь.

– А чем вы можете мне помочь? – спрашиваю в свою очередь я, уставившись на молодого парня с наушниками, спущенными на плечи.

– Ну, я не знаю… – теряется он. – Может, вам плохо?

– После укуса обезьяны я чувствую себя просто великолепно, – говорю я, вспоминаю про обнаженную грудь и прячу ее под майку.

На белом трикотажном полотне тут же проступают кровавые пятнышки.

Более идиотской ситуации я не могу себе представить. Оказаться искусанной макакой под землей в самом центре Стокгольма! Подобное возможно лишь с моим везением. Пострадала моя грудь, которой я гордилась всегда, с того самого дня, когда она стала у меня появляться. Разумеется, идея провести время в музее среди античных скульптур и ваз осталась в прошлом.

На следующей же станции я покидаю вагон. Любитель чтения тоже выходит, срывает неправильно надетый парик, комкает его, сует в карман пиджака и спешит к турникетам. Никому не нравится находиться среди криво ухмыляющихся незнакомых людей.

Я остаюсь с молодым человеком, выскочившим на перрон вместе со мной.

– Мне кажется, вы собирались ехать дальше. – Я злюсь и криво усмехаюсь от боли, словно бы молодой человек виноват в том, что произошло.

– На станции можно обратиться к полицейскому, – напоминает парень.

– И что это изменит? – Я продолжаю злиться.

Мне кажется, что навязчивый помощник последней фразой намекает мне, будто я приехала в столицу из провинции и не знаю, что на каждой станции метрополитена дежурит полицейский.

– Владельца обезьяны отыщут и накажут.

– Но ведь это не он укусил меня, а чертова макака! Его-то за что наказывать? Боже, болит-то как!

– Он обязан держать животное на поводке, перевозить в наморднике. Хотя я не уверен, что в шведском законодательстве специально прописан порядок перевозки обезьян. Наверное, на них распространяются правила, придуманные для транспортировки котов и собак.

– Вы хоть представляете себе, как должен выглядеть намордник для макаки? Я лично – нет.

– Что вы собираетесь делать?

– Уж, во всяком случае, не плакать и не искать помощи у полиции.

– Вам следует показаться врачу. Обезьяна наверняка не привита от болезней, и у нее нет паспорта.

– Вот уж утешили! Только этого мне не хватало.