Молодая кровь - Джон Килленс

— Ладно, прощаю тебе, — примирительным тоном сказал усатый, — только уж вы, ребята, нас не злите!

Молодой негр в очках, похожий на врача, поднялся со скамьи и подошел к нему.

— Послушайте, здесь какое-то недоразумение. Я не южанин. — Он говорил вежливо, но твердо, глядя белому прямо в глаза. — Я еду домой в Чикаго.

Я учусь в колледже. — Он даже не сказал: «Прошу прощения, сэр!»

Белый посмотрел на него так, словно перед ним предстало привидение. Потом заморгал глазами и на миг отвел взгляд.

— То-то и плохо, что слишком много вас, обезьян, едет теперь на Север! Небольшая остановочка на плантации мистера Бака тебе не повредит, право слово! Все равно образование тебе ни к чему!

Джо сидел с каменным лицом, не шевелясь, но все качалось у него перед глазами. Два года жить надеждой, питаться одними кукурузными лепешками с патокой, высчитывать каждый грош, во всем себе отказывать ради этой мечты… Да разве только два года? Всю жизнь! Не раз за это время одолевали его сомнения, но сегодня, войдя в вагон, он сказал себе: «Садись и поезжай в Землю обетованную, а уж там будь что будет». Сейчас он был скорее зол, чем напуган, — хотелось стать рядом с этим хорошо одетым молодым негром и сказать что-нибудь, но что — он не знал, хотелось сделать что-нибудь, но что — он тоже не знал.

Силы-то у него хватит, вот только страшновато за этого юношу, а тот повернулся к пассажирам и сказал:

— И вы это им спустите, да? Ведь мы же в конце концов американские гражда…

Выстрел на миг оглушил Джо. Молодой негр повалился на пол между скамьями с раздробленной у локтя, залитой кровью правой рукой. Джо вскочил. Усатый смерил его взглядом.

— Понял теперь, на что я намекал? — рявкнул он, показывая винтовкой на раненого. — Пришлось пальнуть в самого молодого, здорового жеребчика. А для чего, спрашивается, было это нужно? — Он сделал знак двум своим спутникам: — Вытащите его отсюда, не то он весь вагон перемажет кровью. И совсем это не требовалось, и мистер Бак будет недоволен. Видишь, какая вредная штука для черномазых образование?

Джо стоял, как немой; бессильный бешеный гнев охватил его, он ненавидел всех негров в вагоне за бездействие и вдвое, вчетверо больше ненавидел себя за то же самое. Он задыхался от ненависти к этому белому. Под туго натянутой черной кожей волевого лица так и ходили желваки. Но взгляд был спокойный, только в уголках глаз собрались злые морщинки. Да пот, пот градом катился по всему телу. Белый смотрел на Джо, Джо — на белого. Первый раз в жизни Джо смотрел белому в глаза. Тот не выдержал и отвернулся, облизал усатый рот и ткнул Джо винтовкой:

— Ладно, к дьяволу вас всех, черномазых, выходите отсюда!

На лице Джо появилась улыбка, как всегда, когда он злился; не то хмыкнув, не то кашлянув, он взмахнул могучим кулаком, и винтовка полетела в одну сторону, а усач—в другую. Белый упал и крикнул:

— Не убивать черномазого! Мистер Бак будет недоволен. Только вздуйте его хорошенько!

Страх исчез, теперь Джо было наплевать на все и на всех, своими кулачищами он раздавал тумаки направо и налево, но его подсекли, как подсекают крепкий молодой дуб. Его били по плечам прикладами, дубасили по голове и по всему телу; он вдруг перестал чувствовать боль и ноги у него подкосились, тогда его повалили на пол, а в окна вагона вливалось солнце вместе с дымом и гарью, и какой-то негр, дурак несчастный, кричал и звал полицию.

Мало-помалу Джо начал приходить в себя. Он открыл глаза. Ночь. «Где я?» — силился он понять. Неужели на Севере? Но ведь он не в поезде, нет. И это не Север, на Севере все должно быть иначе… А здесь так привычно скрипят половицы, когда он поворачивается, и так же, как дома, светит луна, и так же рассыпаны по небу звезды. «Может, я снова у дяди Роба? Но дядя Роб давно умер. Может быть, я тоже умер?..» У него было такое ощущение, точно по нему проехала телега, плечи ныли, как больной зуб. А был бы мертвым — ничего бы не чувствовал! Лицо затекло и онемело. Он попробовал двинуть рукой, но такая боль полоснула его, что он невольно застонал. Что за черт, куда это он попал? Думать тоже было мучительно, но мысли сами лезли в голову. Где же он? Джо услышал дыхание и храп спящих, воздух был спертый от множества человеческих тел, лежавших вповалку. «Вот дьявольщина, где же я все-таки?» Луч луны, пробивавшийся сквозь навес, помог различить рядом чье-то черное лицо, справа — другое, коричневое, и еще чье-то тело в углу. Внезапно возникло смутное видение — молодой негр, который ехал учиться на Север, и тут Джо вспомнил все: поезд, белых с винтовками, юношу-студента, выстрел, окровавленную, раздробленную руку. Но что же было потом?

Что случилось? Джо лежал и силился вспомнить. Все болело. Дьявол, не случись этой истории, он был бы уже в Чикаго. Опять бог, или судьба, или как там еще говорят, хватает его за горло цепкими когтями, душит надежды и желания, ломает жизнь. Он злобно чертыхнулся — ведь все могло быть иначе! Если бы только он уехал накануне или на день позже! И надо же было случиться, чтобы эти черти выбрали именно его поезд! Что они сделали с тем студентом, который ехал в колледж? А как смело он разговаривал с ними! Где-то вдалеке заливисто прокукарекал петух, ему откликнулся другой, поближе. А вот еще и еще один вступили в разноголосый петушиный хор. Значит, скоро начнет светать. «Надо спокойно обдумать, как быть, потому что все равно ни у какого мистера Бака я не останусь. Черта с два! Надо только спокойно обдумать. Надо. Надо. Думай спокойно. Думай. Ох, больно, все болит…»

Шум за стеной прервал мысли Джо. Луч карманного фонаря проник в сарай и зашарил по лицам спящих. Джо успел закрыть глаза, прежде чем свет упал на него. Он услышал грубый голос, это явно говорил белый:

— Вот он, этот паршивец! Ну, мы его так отделаем, что от него только мокрое место останется. Есть чем угостить осла черномазого, будьте спокойны! — Белый говорил очень громко, как бы не сомневаясь, что все тут притворяются спящими. А уж вид у него — ну, прямо ковбой на картинке: черная с белым кобура на поясе, в руке блестящий револьвер.

— Эй вы, черномазые, — заорал он и пнул Джо в бок тяжелым башмаком, — поднимайтесь, обезьяны, не смотрите, что темно: уже четыре часа! — И добавил с ухмылкой: —Ну и сборище обезьян, ей-богу! А воняют, как козлы! — Он захохотал и крикнул кому-то: — Джим, сюда! Дай пожрать этим уродам. Черт, вот так образины!

На зов явился приземистый негр с мышиными глазками. Он принес фонарь, потом снова вышел и притащил котел с кукурузной похлебкой, поднос с кукурузным хлебом, нарезанным ломтями, и оловянные миски, которые швырнул на землю. Белый тем временем стоял, поигрывая электрическим фонариком: то гасил его, то зажигал снова; луч света слепил негров, и они сердито бормотали ругательства. У Джо так ныло тело, что он едва ворочался. С усилием он поднял правую руку и нащупал на голове корку запекшейся крови. И все равно он готов был поклясться, что не останется в этой распроклятой дыре.

— Слушай, черномазый, хватит валять дурака, раскрывай пасть и лопай помои. Тут не отель «Билтмор», дьявол тебе в бок! Тут работать надо!

Ежедневно, кроме воскресений, они вставали с петухами, набивали желудок похлебкой и кукурузным хлебом и под лай собак брели на хлопковые поля. Весь день не разгибали спины и кончали работу лишь тогда, когда заходило солнце и куры садились на нашест. На девятый день за обедом Джо поставил свою миску на землю, поднялся и пошел, не сказав никому ни слова. Он прошагал с милю; кончился хлопок, и потянулись волнистые ряды кукурузы, акр за акром — сплошь кукуруза. Где же, черт побери, конец плантации этого Бака? Джо все шел и шел, пока наконец не очутился перед массивными чугунными воротами.

— Эй, черная скотина, куда это ты собрался? — у ворот стоял тот самый коротышка из поезда, с усами, как руль велосипеда. И откуда только эти белые понабрали столько оружия? Ведь проклятая война не здесь, а в Европе!

— Никуда, просто прохаживаюсь, — ответил Джо.

— Может, чего ищешь?

— Да нет.

— Поворачивай черный зад, пошел работать!

— Сейчас все в твоих руках, мистер Чарли,[3] — бормотал Джо, шагая обратно, — засунул весь мир в бутылку и заткнул пробкой. Ничего, придет и мой час!

В этот вечер после работы его схватили и избили на виду у всех негров. Исполосовали спину так, что она стала похожа на кусок сырой говядины, повалили на землю и долго еще хлестали бичом. Но Джо даже не охнул. Потом его втащили в сарай и окровавленного бросили на тюфяк. Поздно, около часу ночи, когда все уже спали, Джо выполз из сарая, кое-как разогнул спину и зашагал прочь. Он шел погруженный в думы, вспоминая, как жил все эти годы.

Тяжелая жизнь. Тяжелый труд. Все, все тяжелое. Когда солнце поднялось уже высоко, он свернул с пыльной дороги и пошел лесом. Решил, что запишется добровольцем в армию, если туда принимают негров. Почему бы не пойти, что его удержит? Он сирота, у него ни кола ни двора… Ведь как здорово говорится: «Сохранить для мира демократию». Интересно знать, что для этого требуется? Джо шагал мимо кукурузных полей, мимо хлопковых и табачных плантаций, расстилающихся вправо и влево до самого горизонта, и казалось, в мире только и есть, что хлопок, кукуруза да табак. И все же, как поглядишь, до чего хорош белый свет! Джо шел, чувствуя, что слабеет от голода и ноги отказываются служить. Рубаха на нем пропиталась потом и прилипла к кровавым рубцам на спине. Надо было увести с собой всех негров с плантации Бака. Надо было поговорить с ними. Но что он мог им сказать? Мог или не мог, однако должен был попытаться убедить их… увести их с собой… Пора научиться разговаривать с людьми… Джо остановился, присел, потом вытянулся на траве во весь свой богатырский рост и заснул крепким сном до самого утра.