Ангелы смерти - Сергей Таска

АЛЕК. А ничего фильмец… Клёво они оприходовали эту старую клюшку… Ну, чего блажишь, как недорезанная? А вот и красная жижица потекла… Ммм, что‑то мне резко поплохело. Витаминами, что ли, перекормили?

ГОЛОС БРОУДИ. Второй ролик, пожалуйста.

Вновь зажужжал проектор. Крики с экрана.

АЛЕК. Вот это баба! Ну‑ка, мальчики… Так… так… А ты чего стоишь, подходи к прилавку… Ха–ха–ха, ну, полный привет! Во дает, во дает… Что это… Отвяжите! Скорее! Меня сейчас стошнит, доктор!

БРОУДИ (зрителям, как бы своим коллегам}. Сейчас наркотик окончательно парализует волю пациента, который испытывает одновременно животный ужас и полную беспомощность.

АЛЕК. Я больше не могу–у-уу!

БРОУДИ. Как показали опыты, именно в эти минуты в сознании объекта соединяются воспоминания о собственном преступном прошлом с картинами насилия, которые он видит на экране.

АЛЕК. Глаза!! Дайте мне закрыть глаза!!!

Затемнение.

Больничная палата. ДОКТОР БРОУДИ сидит возле кровати Алека.

БРОУДИ. Неплохо для начала.

АЛЕК. Но…

БРОУДИ. Завтра будет два просмотра, утренний и дневной, так что имеешь шанс снова захорошеть.

АЛЕК. Но это ужасно, доктор.

БРОУДИ. Вот как? Я думал, ты ловишь кайф от всего этого.

АЛЕК. Со мной что‑то происходит. Я, правда, люблю все эти дела, но посреди фильма вдруг началась такая лажа, меня вывернуло наизнанку. Отчего это, доктор?

БРОУДИ. Как вы говорите — нормалёк.

АЛЕК. А может, пошлем все это куда подальше?

БРОУДИ. Поздно, мой юный друг. Ничего, сердечко у тебя в норме, бог даст, не окочуришься.

Затемнение.

Снова кинозал. Лающие немецкие команды — демонстрируются кадры нацистской хроники в сопровождении Девятой симфонии, которая с каждой секундой нарастает.

АЛЕК. И опять я сижу в этом кресле пыток, о, мои братья и сестры, и перевариваю эту маету… Глянь, чуваки в фирме, ну, прям как Билли–бой с дружками. Ну, дела. А это зачем? Вырубите!! Вырубите!! Слышите!! Это грех, грех.

БРОУДИ. Грех? Ты о чем, Алек?

АЛЕК. Вот об этом! О Людвиге ване!! Он ни в чем не виноват, вы слышите!!

БРОУДИ. Ты говоришь о музыкальном сопровождении?

АЛЕК. Да!

БРОУДИ. Ты знаешь Бетховена?

АЛЕК. Да!!

БРОУДИ. Тебя волнует эта музыка?

АЛЕК. Да!!!

БРОУДИ (в зал}. Какой неожиданный поворот. Министр будет доволен. (Алеку.) Мне очень жаль, мой юный друг, но тебе придется потерпеть. Если мне не изменяет память, ты сам выразил пожелание исправиться.

АЛЕК. Но я уже исправился, доктор! Вы мне доказали, что насилие и пытки — это отвратительно. Я осознал. Я вылечился, клянусь богом!!

БРОУДИ. Еще нет, Алек–бой, еще нет.

АЛЕК. Но ведь это, правда, ужасно — ломать и корежить чужую жизнь! Это бесчеловечно! Вырубите музыку, Христом богом молю!!!

БРОУДИ. Замечательная реакция! (Оператору.) Если можно, музыку погромче.

В музыкальном крещендо почти тонут истошные крики Алека. Затемнение.

Тот же зал спустя две недели. Здесь собрались высокопоставленные чиновники. Речь перед ними держит МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.

МИНИСТР. Леди и джентльмены, пришел момент, когда миф становится реальностью: заключенный номер 655321 перед вами. (Показывает па стоящего в глубине сцепы АЛЕКА.) Судите сами, он совершенно здоров и не находится под воздействием наркотиков или гипноза. Завтра мы распахнем перед ним двери в этот прекрасный мир, и он войдет в него преображенный, кроткий как агнец. Узнает ли сейчас кто‑нибудь в нем отпетого бандита, приговоренного к 14 годам лишения свободы? Он успел отбыть часть срока, но изменился ли он за это время? Нет! Впрочем, изменился — к худшему. Тюрьма научила его лицемерию и обману, не говоря уж о прочих пороках. Правительство, от имени которого я сейчас выступаю, пообещало восстановить закон и порядок, чтобы миролюбивые граждане не боялись выйти на улицу. Пора выполнить это обещание. Сегодня исторический день, дамы и господа. Пройдет немного времени, и мы выставим все виды насилия в кунсткамере, как зуб мамонта. Но довольно слов. Пусть дела говорят сами за себя. Мистер Джонс, прошу вас. (Садится.)

Из кулисы выходит МУЖЧИНА и направляется к Алеку.

ДЖОНС. Здорово. Ты что, месяц не мылся? Ну и вонища.

АЛИК. Зачем ты так, брат мой. Я утром был в душе.

ДЖОНС. Так я, по–твоему, вру?

АЛЕК. Я ничего такого не сказал.

ДЖОНС. Ага, ты меня, значит, за идиота считаешь! (Бьет его по лицу.)

АЛЕК. За что? Ведь я тебе ничего плохого не сделал, брат.

ДЖОНС. Ах, не сделал! Зато я сделаю. Вот так. (Бьет.) И так. (Бьет.) И так. (Валит на пол, бьет.) Ты мне не нравишься, понял? А если тебе охота кулаками помахать, то валяй. Ну?

АЛЕК. Мне плохо, мне плохо, дайте, я встану…

ДЖОНС. Сначала тебе придется кое‑что сделать. Видишь это? (Сует ему в нос ботинок.) Лижи! Ну! (АЛЕК подчиняется, на глазах слезы.)

МИНИСТР. Довольно, мистер Джонс. Благодарим вас.

ДЖОНС раскланивается и уходит. МИНИСТР поднимается на сцену.

МИНИСТР. Ну, как ты себя чувствуешь, Алек?

АЛЕК (с трудом садится). Нормально, сэр.

МИНИСТР. Что ж, я очень рад.

АЛЕК. Я не подвел вас, сэр?

МИНИСТР. Напротив, друг мой.

АЛЕК (всматривается в его лицо). Сэр, я не мог вас видеть раньше?

МИНИСТР. Ну, разумеется. В любой газете. (В зал.) Итак, леди и джентльмены. Парадоксальность нового метода лечения состоит в том, что чем больше преступник замышляет зло, тем вернее он приходит к идее добра. Всякая мысль о насилии отзывается сильнейшим протестом всего организма, и это вынуждает человека к обратным действиям. Вопросы?

КАПЕЛЛАН. Выбор! (Поднимается на сцену.) У него нет выбора, не так ли? Страх физической боли заставил его пойти на неслыханное унижение. В самом деле, не станете же вы, господин министр, утверждать, что лизание чужого ботинка есть акт человеколюбия. Да, он не способен творить зло, но значит ли это, что он желает творить добро?

МИНИСТР. Это уже нюансы, падре. Сейчас мы оставляем в стороне мотивы, а тем более вопросы высшей этики. Покончить с преступностью — вот что главное. Любой ценой! Мы свое дело сделали, святой отец, теперь черед церкви. Не сомневаюсь, что наш юный друг (кладет руку на плечо Алека) со временем станет образцовым христианином. (АЛЕК широко улыбается.) Его ударят по правой щеке — он подставит левую. Он скорее даст себя распять, нежели допустит мысль о том, чтобы распять другого. Скажу вам больше, святой отец: если вы вздумаете в его присутствии прихлопнуть муху, он, ей–богу, донесет на вас, как на убийцу. (Смех в зале.) Встань, мой мальчик. Позволь мне по–отечески обнять блудного сына, который после долгих скитаний возвратился в лоно семьи.

Аплодисменты в зале. Вспыхивают блицы. Затемнение.

День. АЛЕК вернулся домой. Подбирает в прихожей утреннюю газету,

читает вслух.

АЛЕК. «Бывший убийца возвращен обществу». «Найдена вакцина от вирусов насилия!»

В гостиной ПА, МА и некий молодой человек по имени ДЖО. Сидят за чаем. Входит АЛЕК.

ПА. Алек?

АЛЕК. Привет честной компании.

МА. Сынок, ты?!

АЛЕК. А ты, ма, в полном ажуре. Ну, как вы тут?

ПА. Вот так неожиданность.

МА. Надо было предупредить нас заранее, мы бы… во всяком случае…

АЛЕК. Решил, пусть будет маленький сюрприз.

ПА. Да, конечно… но…

МА. Мы буквально пять минут назад прочитали в утренней газете…

ПА. Вот именно. Так что зря ты нас не предупредил. Вообще‑то мы, конечно,

рады, что тебя, э–э, вылечили.

АЛЕК. От и до. Они со мной здорово повозились, па. А у вас, я вижу, все по–старому? (Наклоняется к отцу.} Слушай, что это там за хмырь на диване? Жрет тосты, как не в себя.

ПА. Это Джо. Он… э–э… живет у нас. Квартирант. Мы ему сдали… твою комнату.

АЛЕК. Ага. Как поживаешь, Джо? Комнатка‑то ничего, не жалуешься?

ДЖО (встает). Я наслышан о твоих подвигах. Вернулся, значит? Давно не мучал своих несчастных родителей? Так вот, я заменил им сына и никому в обиду их не дам.

АЛЕК замахивается для удара.

МА. Джо!!

ПА. Не надо, мальчики!

АЛЕК бьется на полу в конвульсиях.

ДЖО. Рот прикрой, а то смотреть противно.

МА. Он еще… не совсем здоров, бедняжка.

ПА. Надо ему помочь…

МА. Сделать тебе крепкого чайку, сынок?

АЛЕК молча кивнул. МА наливает ему чаю.

АЛЕК. Где мои вещи?

ПА. Понимаешь, Алек. Приехали из полиции и все забрали. У этой женщины, которую ты, гм, ударил, осталось много кошек, и кто‑то должен был их кормить. Вот они и конфисковали твое имущество.