Ангелы смерти - Сергей Таска

АЛЕК. Где мои вещи?

ПА. Понимаешь, Алек. Приехали из полиции и все забрали. У этой женщины, которую ты, гм, ударил, осталось много кошек, и кто‑то должен был их кормить. Вот они и конфисковали твое имущество.

АЛЕК. И куда мне теперь? Это моя комната и мой дом, слышите, вы!

ПА. Так сразу не решишь, сынок. Сам посуди, не можем же мы выкинуть Джо на улицу. Он недавно устроился на работу, уплатил нам деньги вперед. Да, Джо?

ДЖО. Дело не в деньгах. (Обнимает мать за плечи.} Вы стали для меня отцом и матерью. Я не могу уйти и оставить вас на съеденье этому чудовищу. Ничего, подыщет себе другое жилье. Пусть испытает на собственной шкуре, что значит потерять таких родителей. Разве мало он над вами измывался?

АЛЕК (поднимается с пола}. Ладно, с вами все ясно.

ДЖО. Тебе жизни не хватит, негодяй, чтобы искупить зло, которое ты причинил стольким людям. У меня волосы вставали дыбом, когда я читал о твоих похождениях. Вот, полюбуйся, до чего ты довел свою мать. (МА тихо всхлипывает, он ее успокаивает.} Ну, ну, все будет хорошо.

АЛЕК. Спасибо за теплый прием. И пусть то, что вы сегодня сделали, камнем ляжет на вашей совести.

ПА. Постой, сынок, зачем же так…

АЛЕК выходит под бурные рыдания МАТЕРИ.

Улица. АЛЕК поравнялся с бродягой, просящим милостыню.

БРОДЯГА. Лишней монеты не найдется, а? (АЛЕК дает ему мелочь} Спасибо, сынок. (Вглядывается в его лицо.} Пресвятая Богородица! Ты… я тебя на том свете не забуду. (Вцепляется в Алека мертвой хваткой} Ты!!

АЛЕК. Что это вы вдруг? Я вас не знаю.

БРОДЯГА. Не знаешь? Ты меня не знаешь?! (Тащит его под навес какопп‑то ночлежки.) Смотрите! Это тот подонок, который чуть не убил меня. Он и его дружки. Выбили мне половину зубов и еще ржали при этом!

КРИКН БРОДЯГ. Звереныш! Убить его!

АЛЕК. Послушайте, это было два года назад, и потом я ведь отсидел, меня наказали…

БРОДЯГА. Наказали его, вы слышали? Да с таких, как ты, надо живьем кожу сдирать.

КРИКН. Верно, Джек! Мне бы только до него добраться!

БРОДЯГИ, расталкивая друг друга, набрасываются на АЛЕКА, бьют чем попало.

АЛЕК. За что? Что я вам сделал?

Искаженные ненавистью лица, клубок человеческих тел. Подходят два ПОЛИСМЕНА, не без интереса наблюдают за побоищем.

ПЕРВЫЙ. Эй, вы, полегче, слышите. ВТОРОЙ. Кончай бузу, вам говорят.

БРОДЯГИ нехотя расходятся. АЛЕК остается лежать па земле.

Ну что, живой — нет?

ПЕРВЫЙ. Хо–хо–хо, ты только посмотри, кто это. Какая встреча, о возлюбленный брат наш!

АЛЕК. Тим… Джорджи… не может быть!

ТИМ. А ты протри шары, Алек–бой.

ДЖОРДЖИ. А что, чем не работенка для порядочного человека?

АЛЕК. Так вы… легавые?!

ДЖОРДЖИ (Тиму). А не прокатить ли нам нашего старого друга на природу, заодно поболтаем без свидетелей.

ТИМ. Неплохая идея. Поехали, Алек–бой?

Уводят его. На затемнении — хлопнули дверцы, заработал мотор, отъехала машина. Когда зажигается свет, бывшие ДРУЖКИ ведут АЛЕКА

по пустырю.

АЛЕК. Послушайте, ребята, я отсидел в клетке, теперь я чистый.

ТИМ. Само собой.

АЛЕК. Это они на меня набросились, я тут ни при чем. Меня излечили от комплекса насилия.

ДЖОРДЖИ. Знаем, знаем. Инспектор травил нам про это. Все балдели.

ТИМ (подталкивая Алека), Ну вот, брат мой, здесь можно и поболтать.

АЛЕК. Тим, ты забыл старое доброе время? Как мы вместе…

ТИМ. Чухня все это, Алек–бой. Не было ничего, усек? И Тима давно нет, а есть сержант королевской полиции.

ДЖОРДЖИ. И когда ты говоришь с сержантом королевской полиции, надо прибавлять "сэр", ясно?

ТИМ. По–моему, он не совсем врубился. Может, они его пролечили, а?

ДЖОРДЖИ. А это мы сейчас проверим.

Начинается избиение. АЛЕК теряет сознание.

ТИМ. Ну все, завязываем. Дежурство успеем сдать?

ДЖОРДЖИ. Или! Ладно, возлюбленный брат мой, живи пока. У нас еще будет время покалякать.

ТИМ. Гуд–бай, Алек–бой.

ДЖОРДЖИ. Не забывай старых друзей.

Уходят. С ревом отъезжает машина. АЛЕК лежит без движения. Темнота.

Ночь. Загородная вилла. К дому подползает АЛЕК, с трудом дотягивается до звонка. В гостиной за пишущей машинкой сидит ПИСАТЕЛЬ. Он в инвалидном кресле. Услышав звонок, ПИСАТЕЛЬ подъезэ! сает к двери.

ПИСАТЕЛЬ. Кто там? (Не получив ответа, приоткрывает дверь на цепочке, всматривается, затем распахивает дверь.) О, господи!

В дом вваливается АЛЕК, грязный, с распухшим лицом.

Кто это тебя так, мой мальчик?

АЛЕК. Полиция… Они били меня…

ПИСАТЕЛЬ. Постой, я тебя узнал! (Секундная пауза, которая кажется Алеку бесконечной.) Твоя фотография была в газетах, да? Ты жертва этого чудовищного «метода Лодовико»?

АЛЕК. Да, сэр. Я несчастная жертва…

ПИСАТЕЛЬ. Пытки в тюрьме, теперь полицейские пытки… Бедный мальчик. Увы, не ты первый оказался у моего порога, эти костоломы частенько расправляются со своими жертвами здесь, на окраине. Ничего, и на них найдется управа. Э, да ты насквозь продрог. У тебя хватит сил добраться до ванны? Я бы помог тебе, но, сам видишь…

АЛЕК. Спасибо, я сам. Вы так любезны, сэр. (По дороге в ванну бормочет вслух.} Пронесло, не узнал… конечно, не узнал, мы ведь тогда были в масках.

ПИСАТЕЛЬ (в телефонную трубку). Алло, Дик? Знаешь, кто сейчас у меня? Этот парень, чью психику обработали за две недели. Ну да, во вчерашних газетах. Его жестоко избили. Кто, догадываешься? Сразу можно узнать по почерку. Дик, нам его сам бог послал. Представляешь, какая это будет бомба. Нашего министра вываляют в перьях и пронесут с почетом по Даунинг–стрит. Вот именно. Вербуют в полицию всякий неофашистский сброд и вышибают мозги с помощью электрошока. Что ты говоришь?

Из ванной доносится пение, но ПИСАТЕЛЬ, увлеченный разговором, его

пока не слышит.

А я о чем! Тут, главное, красиво подать. Что? Твои простые люди продадут эту свободу за чечевичную похлебку. Короче, Дик, обзвони кого надо. Завтра устраиваем пресс–конференцию. Утром я жду твоего звонка. Ну, есть.

Кладет трубку. Услышал пение.

ГОЛОС АЛЕКА (поет). «Сеет дождик, мелкий дождь грибной, и по лужам я шагаю к ней…» (ПИСАТЕЛЬ подъезжает в кресле к ванной, напряженно вслуши­вается.) «… и я знаю, что я сам не свой, потому что будешь ты моей».

Лицо ПИСАТЕЛЯ перекашивается. Первое его побуждение — закричать, но он берет себя в руки. Затемнение.

АЛЕК в чужом халате сидит за столом в гостиной. Напротив него ПИСАТЕЛЬ в инвалидном кресле.

АЛЕК. Столько еды. Даже как‑то неудобно, сэр.

ПИСАТЕЛЬ. Ешь!

АЛЕК (с нервным смешком). Да, да! (Ест.)

ПИСАТЕЛЬ. Вкусно???

АЛЕК. Д–да, очень.

ПИСАТЕЛЬ. Пей!

АЛЕК. Ваше здоровье, сэр. (Подносит бокал к губам, вдруг ему приходит на ум, что в вино что‑то подмешано.) А вы со мной разве не выпьете?

ПИСАТЕЛЬ. Нет! Я не пью.

АЛЕК (рассматривает этикетку). Шато, Сент–Эстеф, урожай шестидесятого года. Хорошее вино. (Отпивает.) Мгмм, вкусно. Ваше здоровье! (Выпивает до дна.) Прямо чувствуешь, как кровь бежит по жилам.

ПИСАТЕЛЬ. Ты, я вижу, понимаешь толк в настоящем вине. Наливай еще.

АЛЕК. Спасибо, но мне…

ПИСАТЕЛЬ. Ну!! (АЛЕК поспешно наливает.) Моя жена… (голос дрогнул) …все хозяйство было на ней. Я мог писать с утра до вечера.

АЛЕК. А где она сейчас?

ПИСАТЕЛЬ. Умерла!!

АЛЕК. Простите, сэр. Мне очень жаль…

ПИСАТЕЛЬ. На нас напала банда головорезов. В этой самой комнате. Меня они искалечили, а ее… (Придвигается к Алеку вплотную^) Она стала жертвой нашего времени. Как и ты. Но я тебе помогу.

АЛЕК (порывается встать). Я и так уже причинил вам столько хлопот, сэр. Пойду‑ка я, пожалуй.

ПИСАТЕЛЬ. Ну, что ты, какие там хлопоты. Садись, выпей еще. У меня влиятельные друзья. Но сначала нам надо кое‑что уточнить. В газетах упоминалось, врачи тебе привили отвращение не только к насилию, но и к музыке. Это правда?

АЛЕК. Случайно, сэр. Понимаете, я очень люблю Людвига вана, а они крутили этот ролик про концлагерь под Бетховена…

ПИСАТЕЛЬ. И теперь у тебя на музыку такая же реакция, как на насилие?

АЛЕК. Не на всю музыку, сэр. Только на Девятую.

ПИСАТЕЛЬ. Ты говоришь о Девятой симфонии?

АЛЕК, Да, сэр. Когда я ее слышу, мне хочется вырубиться. Ну, то есть, умереть. Тихо так, без боли, понимаете?

ПИСАТЕЛЬ. И сейчас тоже?

АЛЕК. Нет… сейчас нет. На душе, конечно, погано, но не настолько. Знаете, все как‑то так плывет… точно…