Волшебник Ришикеша - Мария Мансурова

Веки слиплись от слез. Когда она плакала? Вчера? Позавчера? Прошли год или вечность? Пахло спиртом, больничными простынями. Сквозь мутные оконные стекла просачивался бледный день. Она слегка пошевелила пальцами, картинка перед глазами начала обретать резкость.

— Мама… Ты здесь?

— Конечно, Анечка. Только не волнуйся. Все хорошо.

— А Мухтар?

— Все нормально. Он в другой палате. У него сломаны ребра, левая рука. Но врачи говорят, все будет в порядке.

Две слезы покатились по щекам, тоска сжала грудь под больничной рубашкой.

— А как Сашенька?

— Он у нас. Я ему сказала, что мама с папой уехали. Не волнуйся.

— А я? Что со мной?

— С тобой настоящее чудо, почти ни одной царапинки. Сотрясение. Из-за него ты долго не могла прийти в себя. А может, от шока, сложно сказать. Еще проверили твой желудок, у тебя снова язва. Странно, ты последнее время не жаловалась. Тебя беспокоили боли?

— Не знаю. Не обращала внимания. Мама… Я хочу видеть Мухтара.

Анна почувствовала, как накрывает ее руку теплая материнская ладонь, пытаясь уберечь.

— Деточка, тебе надо прийти в себя. Да и ему тоже. Потом поговорите.

— Он сказал тебе?

— Да. Вы разводитесь.

— Нет! Нет! Мамочка, я передумала! Передумала! — Анна резко поднялась. Жаркая темнота мгновенно обхватила ее, заставляя опрокинуться на подушку.

— Тише, тише…

— Я все равно пойду. Помоги мне.

Мама глубоко вздохнула, затем крепко обхватила острый локоть, помогая Анне встать. Борясь с тошнотой, с желто-фиолетовыми бликами перед глазами, она натянула халат и неровной поступью, под руку с мамой, вышла из палаты.

Она не сразу узнала его лицо. Грусть поменяла черты, заставила впасть смуглые щеки. На исхудавшем лице глаза казались огромными и совсем черными. Он тяжело дышал. Каждый новый вздох заставлял двигаться ребра, приносил боль.

— Как ты? — Анна неуверенно села на край кровати.

— Жить буду. Рад, что ты уже можешь вставать.

— Мухтар… Мама…

— Да, да. Пойду, чай попью.

— А как Саша?

— Хорошо. Скучает. Не переживай, Мухтар. Я к тебе позже загляну.

Дверь скрипнула, обдавая легким сквозняком.

— Мухтар…

— Не надо, Аня. Ты уже все сказала.

— Нет. Прости меня. Все это глупости!

— Ты из-за глупостей решила со мной расстаться?

— Именно. Но все в прошлом. Я больше не хочу этого. Прости.

Хрип вырвался сквозь надломленные кости.

— Что ж… и ты меня прости. Потому что теперь я хочу этого. Уходи. Мне трудно дышать.

Анна встала, вновь ощущая мучительную слабость и тошноту. Она потянула на себя холодную металлическую ручку, дверь показалась ей необыкновенно тяжелой. В коридоре стояла мама, готовая поймать ее в любую секунду. Медленно, вдоль белых стен, они пошли обратно. Беззвучно Анна упала на кровать. Мама набросила одеяло на ее озябшие ноги. Тусклые лучи ее вновь обретенной свободы просачивались через окно.

Он кажется совсем мальчиком, этот Володя. У него узкое печальное лицо, улыбка слегка надменная. Глаза — голубые. Похоже, в этом путешествии у всех голубые глаза, частицы мозаики горного неба. Володя приводит ее на пляж. На песке — ленивый смех, виноградные косточки, яркие полотенца, тела, блестящие от крема. Саша щурится от солнца, методично разрезая арбуз. Марта смазывает бедра мякотью манго, утверждая, что это лучшее средство для золотистого сочного загара, Лола застыла у края воды, в ее очках отражаются солнечные блики. А Витя… Стоит в футболке и шортах (до сих пор не разделся?) и улавливает боковым зрением ее появление.

— Аня, мы уже начали волноваться! — смеется Тая — черноглазая подружка крикливой Лены — парикмахера Саши. Но это — в Москве. Здесь они втроем разрезают арбуз, окутывающий брызгами ладони и волшебный песок.

— Я дошла. Володя подобрал и дотащил.

— Ты нас больше не пугай так!

Анна снимает черное платье, закрывающее плечи, как подобает на святой земле, и остается в раздельном черном купальнике. Первый раз она показывает ему свое тело, неловкость колет кожу, но она расправляет спину, сбрасывает шлепанцы. И, вложив ладонь в протянутую ей руку Вовы, идет в Гангу. Вода — ледяная. Судорога мгновенно пронизывает ноги от кончиков пальцев до бедра. Володя смеется.

— Ну что, Аня? Прохладная водичка? — рывком он увлекает ее вперед. Звонкий крик с безудержным смехом смешиваются с всплесками воды. Она терпит холод и накатившую усталость несколько минут и возвращается на берег. Мурашки растворяются под натиском полуденного солнца. Ей предлагают фрукты. «Нет, спасибо. Не хочу». Он стоит неподвижный, как статуя Шивы у подножия города. Перед глазами рождается картинка… Рука об руку они входят в реку, обдаваемые лучами солнца, проваливающимися в туман. Он берет ее на руки и начинает кружить, волосы ее касаются воды, дыхание улавливает запахи наступившего вечера. Туман… А он все кружит и кружит ее. Кружится в ней.

Анна бежит в воду. Плывет. Течение сильное.

— Эй, поаккуратнее там! На камни унесет! — кричит Володя ей вслед. Витя жестом показывает, чтобы она вернулась. Ей хочется плыть. Назло видениям. Но вдруг река опутывает, увлекает, настойчиво требует следовать за ней. Страх запрыгивает в желудок. Они даже не успеют понять, в чем дело… Под ногами дно. Слава богу! Анна стоит в крошечном пространстве между камнями, скрытыми течением, пытается совладать с потоком. Она машет им: все в порядке. Черт возьми! Медленно пробирается сквозь цепкий холод матери-Ганги. Ей больше не хочется ни с кем шутить. Она ждет, когда влага испарится с кожи, затем начинает одеваться. В другом конце пляжа Витя делает то же самое. В едином порыве они приближаются друг к другу.

— Витя, ты уходишь?

— А ты тоже? Солнце уже совсем припекает.

Они вступают на дорожку, извивающуюся между камней. Жара вновь рождает головокружение. «Только не падай!» — говорит себе Анна.

— Давай срежем. Поднимемся наверх, на дорогу.

Анна следует за ним. Подъем крутой. Сердце начинает беспощадно биться, мокрые шлепанцы скользят по земле. Витя улавливает ее настроение, ее слабость. Берет за руку.

— Голова кружится?

— Да.

— Я тебя сейчас протащу.

Он быстро тянет ее за собой. Перо, поднимаемое ветром.

— Витя, надо было подумать, прежде чем меня звать в Индию.

— А я подумал. — Лазурь встречается с медом. Лица застывают напротив друг друга. — Я хотел, чтобы ты посмотрела. Когда бы ты иначе собралась? — Они вступают на асфальт. Ее отрывистое дыхание касается его плеч. — Присядь, отдохни. — Из рюкзака он достает пакет и кладет его на высокий камень. Все слегка дрожит в дымке жары. Вокруг прыгает обезьяна.

— Ладно, пойдем.

— Точно?

— Пока да.

Анна поднимается. Их ладони рядом, осталось только сцепить пальцы. Жест, требующий огромных усилий в этот жаркий день.

— Аня, подожди, отряхнись. Ты сзади вся грязная.

Она рассеянно проводит рукой по платью. Оглядывает ноги — по колено в пыли.

— Уже неважно.

Дорога тянется. Время — улетает.

— Ты такой добрый.

— Да перестань.

— Правда. Меня это поражает. Во мне нет добра. Ты всем помогаешь.

— А ты?

— Мне все равно. Меня волнуют только близкие. Даже слишком.

— Разве может быть слишком?

— Да. Иногда ничего не можешь изменить. Нужно отстраниться. Я только сейчас это поняла.

— Посмотри сюда. — Витя останавливается около кустарника, усыпанного крупными красными лепестками. — Это китайские розы. Их называют «цветами прекрасных женщин». Распускаются именно в это время года.

Анна наклоняется к лепесткам, втягивает в себя их аромат.

— Очень красиво. А ты можешь разозлиться?

— Могу.

— Не похоже. А заплакать?

— Да.

— Мне кажется, скорее заплакать, чем разозлиться.

Витя смеется. Улыбка тает на загорелом лице. Дорога закончилась, шумный Ришикеш окружает их. Плывет Ганга, и земля начинает плыть.

— Попей водички. — Он совсем рядом, готов поймать, поддержать. Слабость связывает колени Анны. Только его глаза — центр вселенной — не дают провалиться в темноту.

— А я не могу плакать. Это всегда было проблемой. Нет, конечно, из-за ерунды какой-нибудь можно всплакнуть. Но из-за чего-то серьезного — никогда. От этого очень тяжело.

— Смотри, вот здесь магазинчик, очень неплохой. Там интересные сувениры. Зайдем?

— Не сейчас, Витя.

— А еще там есть вентиляторы.

— Ладно.

Кашмирские шали развеваются от ветерка, пахнет сандалом и кедром, вокруг восседают маленькие пыльные божки. Анна жадно вдыхает прохладу. Хочется лечь на пол, в самую грязь и темноту. Утянуть его в свое головокружение, раствориться в нем. Его взгляд, блуждающий между статуэток, неизменно возвращается к ней.