ТУ-184 - Александр Владимирович Ненашев

Тетя Света, Михаил Степаныч, где вы, куда же вы все подевались? Как же тяжело – то одному, хоть кто-нибудь бы выжил со мной. Что я такое, кто такой, что оставлен вашим сторожем. Потому-то и разобрал я скамейку у подъезда своего. И засыпало то место песком, и трава на том месте выросла.

Они обязательно бы что-нибудь заказали, они всегда просили купить им то, да се, если мне вдруг по пути было. Я не говорил им, что мне всегда по пути. Я ведь специально выполнял поручения их, чтобы дома они посидели, не напрягались. У них-то дела серьезные, а я так, без дела слонялся. Вот и старался угодить нормальным людям. Меня и поминали всегда добрым словом, сходи. Алеша, за минералочкой или за соком. Не пойдешь ли ты сегодня через рынок, чайку бы и сигарет купил. А я рад стараться.

Меня и встречали всегда с миром, к столу приглашали, заботились. К Светлане Тарасовне я как-то вечером зашел, а у них праздник, как она за день перед этим обещала, когда я ей картошку и банки с солониной из гаража носил. За один раз все принести не смог, пришлось сходить в гараж еще два раза. Денег-то на автобус она только на один рейс дала.

Так вот, чтобы гости гамом и шумом своим не мешали мне ужинать, она усадила меня на кухне, картошечкой с луком накормила. Я ей помог еще нарезать рыбку копченую и колбасу. Она и мне отрезала немного колбаски, только ливерной.

Очень вкусно покушал. Я не сказал Светлане Тарасовне, что половину рыбины одной – копченой я не порезал гостям, вернее я порезал ее, но съел сам, очень аппетитно она пахла. Я и вина без спросу выпил, бутылки ведь тоже мне пришлось открывать. Я откупоривал их штопором и с каждой пробу снимал. Ну, тетя Света была уже слегка пьяненькая, да и выходила-то она из-за стола, где гости ее, были уже под мушкой. Потому, наверно, она и не замечала, что и от меня запашок идет.

С вином я очень уж не увлекался, гости есть гости, о них в первую очередь нужно заботиться. Все равно, свое я всегда получал, грех жаловаться. Да, глупый я, может, не ухватываю я многих наук, не понимаю секрета их, но с людьми я лажу, имею я вес в их глазах. Точнее сказать, имел.

Как же изменился, похорошел город. Вернулась отчасти к нему забытая уже прелесть вымытых улиц и мокрых домов.

Запах. Какой одуряющий запах сырой земли; запах прибитой водяными потоками пыли. Да, о войне осталась зловещая память, следы ее повсюду, но они примелькались и воспринимаются, как должное. Боль душевная истекла совершенно, вышла со временем почти без остатка.

Перевернутые машины разбросаны повсюду: колесами вверх, бампером в землю; троллейбусы, автобусы, смятые как картонные коробки. Дома, разваленные полностью и наполовину, и на треть, и на два этажа; крыши вдребезги.

И останки людей. Было страшно поначалу, но примелькалось тоже. Какое-то время я хоронил умерших в подвалах, но когда стали пахнуть, захоронения я прекратил. Хорошо, что к тому времени успел очистить свой район – вокруг дома и вдоль своих любимых дорожек.

Абсолютно всего коснулась война. Не пощадила ничего. Я раньше думал, что святыни, церковь недоступна рукам дьявола, но оказалось, я ошибался. Храм пострадал очень, он был деревянный, потому частично еще и сгорел.

И все-таки место это заметно выделялось теперь на фоне повсеместной разрухи. Земля вокруг бывшего храма в двадцати метрах сплошь покрылась крапивой и колючим зеленым сором, но где стоял сам храм, земля осталась чистой; торчат из нее наперекосяк, как зубы гнилые – головешки, гуляет ветер, но землица, глянь-ка чистая. Разве не чудо?

Помылся город, и у меня внутри стала раскручиваться невидимая пружина восторга, всего самого приятного, что можно вообразить. Распирало все больше – до такого размера уже, что захотелось что-нибудь сделать особенное, под стать произошедшему сегодня ночью в природе.

Что-нибудь сделать обязательно, крупное, смелое, сильное, как ураган, не меньше.

Ураган! Что это был за ураган. Про такие только по телевизору можно было услышать или в фантастическом фильме увидеть. Но только не воочию. Как хорошо, что он прошел рыхло; не сплошной полосой, а точечными ударами. Но и слабый, меткий его удар рассыпал пятиэтажный дом, так же легко, как я сумею раздавить в кулаке вафлю.

Он сгребал своими лапами машины, гаражи, и они улетали, как перышки, в дальние страны. Вот картина, должно быть чудная была, когда падал где-нибудь с неба грузовик или вагон.

Ураган взметал над пятиэтажными домами тучи песка и земли, он бился не как стихийное бедствие даже, а как раненое животное: он извивался и падал, кружился и бесновался в совершенно непредсказуемом танце. То и дело по улице проползали черные столбы-воронки, то медленно, то со скоростью летящего самолета. Наскакивали друг на друга, с оглушительными хлопком лопались и осыпались на землю горами битого стекла и всевозможного мусора.

Ураган свирепствовал десять дней и только потом пошел на убыль. Я никуда не выходил, а только просил силы небесные обойти мой дом стороной. Конечно, на время бури я перебрался в подвал.

Какого страха натерпелся я при вылазке в квартиру. На второй день бури, на его исходе я рискнул выбраться из подвала, чтобы взять из квартиры стопку журналов. Я больше не мог терпеть мук заточения, дроби нескончаемых ударов в стены дома.

В подвале у меня была керосиновая лампа, вернее ее заменитель: миска с маслом, да тряпичный фитиль. Чтение разбило мои страхи, незаметно растворило оцепенение. Вообще я способен на долгое время замирать, как ящерица, не подавать ни малейших признаков жизни. Конечно, я при этом дышу, моргаю, но совершенно не двигаюсь. Четыре часа могу так сидеть. Стоять труднее, но если через час чуть поворачивать голову или подгибать ногу, можно и стоять.

Чтение меня расслабило, отвлекло от беснующейся стихии над головой, и даже в сон потянуло – так я успокоился.

Но прежде, мне пришлось сделать невозможное. Решиться высунуть из своей норы нос. Я высунул его, приоткрыв дверь, и точно в этот момент сверху с крыши или с неба грохнул кусок железной кровли. Я нырнул обратно. Только теперь я не боялся уже так сильно. Боялся открыть дверь – в первый раз, совершенно дикий ужас испытывал. И даже насильно двигал ногами, и потом руками, чтобы подняться по лестнице из подвального нутра до самой двери, а потом ее открыть. Второй раз я легко с