Хьюстон, 2030: Нулевой Год - Майк Мак-Кай

«Это называется «быстро и радикально»! Я уверен, тебе даже понравится.» — заверил Уильяма военный хирург полтора часа спустя: «Через недельку снимем швы, – и гуляй на все четыре стороны. Поверь мне на слово, солдат: никто из моих ампутированных ещё не жаловался!»

Затем, несмотря на дальнейшие протесты Уильяма, обе руки отрезали напрочь, оставив коротенькую бесполезную культяпку. Выбитый осколком правый глаз удалили полностью; менее пострадавший левый – промыли, залепили пластырем, и оставили заживать – как получится. Примерно через месяц Уильям обнаружил, остатки левого глаза не совсем бесполезны и позволяют кое-как различать свет и темноту. Второй врач предсказал верно: на хирургов бывший сапёр не жаловался. В единственной операционной плавучего госпиталя проводили не менее двадцати операций в день. Каждая лишняя минута, которую уделил бы ему хирург, могла стоить жизни другому раненому. К тому же, молодому инвалиду объяснили: без антибиотиков и прочих дорогостоящих лекарств, шансов на спасение конечностей – всё равно никаких.

Там же на борту бывшего лайнера, Уильям получил «Мусоровозный набор»: комплект подержанной военной формы, медальку за ранение «Пёрпл Харт» и документы на почётное увольнение из Армии. Три недели спустя «Мусоровоз» благополучно пересёк Карибское море и вывалил шестьсот свежеиспечённых инвалидов войны в порту Галвестон.

Несмотря на ужасные увечья, Уильям удивительно хорошо приспособился, и всё – благодаря Клэрис. В памяти Марка отпечатался день, когда Клэрис неожиданно позвонила ему на служебный телефон. «Уильям мне звякнул только что!» — выпалила она: «С плавучего госпиталя! Санта-Лючия!»

«С плавучего госпиталя? Надеюсь, ничего серьёзного?»

«Да нормально всё. Операция без осложнений. Ему обе руки отчекрыжили!»

«Клэрис! Обе руки? Как это – отчекрыжили?»

«Ну, то есть – ампутировали.»

«Ампутировали? Обе руки? Чёрт! Несчастье-то какое!»

«Почему несчастье? Это же зашибись!» — радостно завопила в трубку Клэрис: «Уильям скоро будет дома! Живой! Я так рада, ты не представляешь!»

«Зашибись?» — Марк сжал руку в кулак. Вот ведь дура! Радуется, что муж стал калекой!

«Да при чём, нафиг, руки? Я по телеку видела: электронные протезы! Сделаем Уильяму такие – и без проблем.»

Через восемнадцать дней Клэрис получила СМС: «Санта-Лючия» приходит завтра в полдень, родственники могут прибыть в порт, чтобы забрать инвалидов[11]. В конце XX века, словечко «инвалид» в Америке использовалось только в контексте исторических книг. Про Наполеоновские войны, к примеру. Полит-корректность была в большой моде. Про человека нельзя было сказать: «он – инвалид». Говорили: «с ограниченной подвижностью» или «с ограничениями по зрению». А вместо «мальчик-дебил», говорили: «нестандартно-одарённый ребёнок». По мере того, как Соединённые Штаты вели малые и большие вооружённые конфликты, наполняя загаженные улицы разваливающихся мегаполисов безрукими и безногими калеками в потрёпанной униформе, слово «инвалид» вползло в повседневный обиход. Кое-кто мрачно шутил: «инвалид» – это укороченное от «солдат».

Клэрис несколько раз пересказывала историю той поездки в Галвестон. Автобус от Шелдон-Рез до Галвестона в прошлом году ещё ходил, правда, что называется, на честном слове. Клэрис не повезло. По дороге автобус несколько раз ломался, и водителю приходилось останавливаться и копаться в двигателе. Приехали в Галвестон на два часа позже расписания.

«Я помчалась в порт.» — рассказывала Клэрис: «На Уарф-стрит: нифига себе! По всей улице в барах – молодые люди на костылях. Вроде, в городе все – одноногие! Стою на пристани – как последняя дура. Подходит медсестра. Говорит: кого ищешь, девушка? Я, начала, типа: Вы не знаете пациента? Уильям Пендерграсс? А она такая: да кто же всех-то по фамилии упомнит? Но ты сильно опоздала, дочка: пациентов мы уже выгрузили. Я такая: еть-твою-медь! Вот дура: понадеялась на этот проклятый автобус! На омнибусе, с лошадками – оно куда надёжнее.»

«А медсестра спрашивает: он у тебя ходячий или нет? Я говорю: в смысле? Она: ну, на костылях научился уже? Я говорю: причём, нафиг, костыли? У него же руки ампутированы, а ноги на месте. Она такая: руки, говоришь? В смысле: обе? Сколько у нас этих бедняг было в рейсе: шесть или семь? Ты сходи, автобусную станцию проверь. А может, он в каком-нибудь баре? С дружками? У нас многие после рейса: как на берег – сразу в бар. На корабле-то – сухой закон.»

«Подождите, говорю, не мог же он уйти? Ему же глаза выбило! Тогда медсестра говорит: с ампутацией обеих рук и незрячий? Как звать? Уильямом? Наверное, это Билли, с третьей палубы, на корме по правому борту. Да уж, карачун парню. Я: какой ещё карачун? А она: что слышала, голубушка! Стопроцентный обрубок! Ты ему кто будешь: сестра или подружка? Я говорю: жена!»

«А она и говорит: вот и славно вы разминулись! На твоём месте, девочка, я б ещё подумала калеку забирать. А я такая: что Вы, к чертям, имеете в виду? Ну, она и говорит: ты, типа, сама прикинь, сможешь с безруким жить-то или нет? Хочешь, бесплатный медицинский совет? Двигай себе потихоньку домой, а мы твоего Билли отправим напрямую отсюда – в «Дом Надежды». Там, вообще… нормально. Муж поймёт. А ты подожди несколько месяцев, пока он привыкнет, да и посылай бумаги на развод. По почте…»

«Так и сказала: развод по почте! Дэйви – без отца! Ну, я ей, такая: никакого «Дома Надежды» и никакого развода! И прекратите называть моего Уильяма «карачун». Мой муж будет жить нормальной жизнью. Получше чем все любые прочие! А у моего Дэйви должен быть отец! Заканчивайте Вашу пустую болтовню и покажите мне, наконец, где тут мой муж. Она на меня поглядела и говорит: иди, милая, посмотри возле во-о-он того склада – в конце причала. И дай Бог вам счастья. Тебе и твоему Билли, девочка…»

«Она это говорит, а у самой – слёзы в глазах блестят. Вот такая весёлая работа на долбаной «Санте-Лючии»!»

Остаток приключений в Галвестоне Марк запомнил в пересказе Уильяма: «В нашей каюте на третьей палубе – десять парней. Восемь одноногих, один однорукий, плюс я. Плюс что от меня осталось, точнее. Ну, пацаны всю дорогу обещали: не волнуйся, чувак, мы тебе в порту поможем. Ага, держи карман шире! Только «Мусоровоз» пришвартовался – всех как ветром сдуло! Ну, у пацанов был хороший повод. Последние пять дней перехода бедняги говорили исключительно про женщин и выпивку!»

«Санитарка отвела меня на причал. Говорит: ждём здесь, инвалид. Я спрашиваю: а чего мы ждём, собственно? — Автобус задерживается. Минут через пятьдесят приедет. — Какой автобус? — Из «Дома Надежды». В дом-валидов тебя повезут, значится. Я говорю: а если я не хочу в этот ваш дом-валидов? — Ну тебе видней. Бумаги на увольнение – у тебя в кармане. Иди куда хочешь! — Я подумал: нифига себе, куда хочешь? И куда я, слепой, пойду? Вдруг, слышу: Рядовой Пендерграсс! Да, ты! Ты чо встал как дубина? Прыжками – ко мне! Рисс из себя сержанта на плацу изобразила. Конечно, я узнал по голосу. Лаять команды она не умеет и оттого в дрилл-сержанты категорически не годится.»

Клэрис всегда вела себя, будто с Уильямом ничего не случилось. У неё всё получалось: ухватив за одежду, подтолкнуть мужа в нужном направлении, поднести к губам стакан с водой, добавив от себя лёгкий поцелуй в щёку, подтянуть брюки или поправить Уильяму майку так естественно, как если бы поправляла собственное платье. Кормить мужа с ложечки – превратилось в сексуальную забаву с объятиями и поцелуями, и даже совместные посещения уборной – проходили весело!

Самый конец галвестонской истории Уильям доверил лишь брату Майку, естественно, под большим секретом. Нашёл, называется, кому доверять. Не прошло и дня, как Мэри и Марк получили от Майка полный отчёт. Встретив Уильяма в порту, Клэрис не могла утерпеть, и они занимались сексом в ожидании омнибуса. За неимением лучшего места, развлекались в кабинке общественной уборной позади автобусной станции! Но одного раза показалось недостаточно, и до прибытия в Шелдон-Рез успели повторить ещё дважды, – в уборных придорожных автозаправок, пока водители омнибуса меняли лошадей.

С такой интенсивностью любовных ласк, Клэрис быстро добилась желаемого результата. Всего через три недели после возвращения Уильяма, она с гордостью объявила сначала дома, а затем и всем соседям: «Задержка пошла, всё по плану.» Что за план такой – держалось в секрете, но Марк подозревал, Клэрис намеревалась беременеть и рожать непрерывно, пока беременеется и рожается.

Клэрис была неудержимой оптимисткой. Она старательно преследовала любую возможность, и ни одна неудача не могла заставить эту милую простодушную женщину долго грустить. Сразу после возвращения Уильяма из армии, Клэрис решила: левый глаз мужа можно «починить». Если у Билли улучшится зрение, повторяла она, можно претендовать на получение протезов. Не беда, что Пентагон отказал, найдём какую-нибудь негосударственную благотворительную организацию! Познав прелести лечения на «Мусоровозе», Уильям отнёсся к затее скептически, однако согласился посетить местного офтальмолога.