Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

В этот момент позади меня в дверном замке повернулся ключ. Быстро, быстро я попыталась натянуть через голову платье, пока она не зашла. О, Боже! Мне было не найти рукава. Моя голова была полностью скрыта платьем, а остальная часть оставалась обнаженной. И она, наша бабушка, была здесь! Я не видела ее, но всей кожей ощущала ее присутствие.

В конце концов руки нащупали дырки, и я быстро опустила платье, одернув подол. Но она видела меня во всем моем обнаженном великолепии, я поняла это по ее поблескивающим камешкам-глазам. Она перевела их с меня на Кристофера, чтобы пронзить его уничтожающим взглядом. Он стоял как громом пораженный.

— Так! — выплюнула она. — Наконец, я поймала вас. Я знала, что это произойдет рано или поздно.

Она заговорила первой. Все это напоминало один из моих кошмаров, когда мне снилось, что я стою голая перед лицом Бога и бабушки.

Крис вступил в поединок.

— Вы поймали нас? И что же мы делали? Ровным счетом ничего. Ничего!

Ничего… Ничего… Ничего…

Слово эхом отразилось от стен комнаты. Для нее, однако, это означало все.

— Грешники! — прошипела она, снова злобно посмотрев на меня. В ее взгляде не было ни тени жалости. — Ты думаешь, ты хорошенькая? Думаешь, эти недавно сформировавшиеся изгибы и выпуклости привлекательны? Тебе нравятся эти длинные, золотистые волосы, которые ты причесываешь и завиваешь? — При этом она улыбнулась. Никогда еще я не видела более страшной улыбки.

Я стояла, судорожно сжав колени и беспрерывно меняя положение рук. Как беспомощно, оказывается, чувствуешь себя без нижнего белья и с расстегнутой молнией сзади. Я бросила взгляд на Криса. Он приближался к нам, выискивая глазами какое-нибудь оружие.

— Сколько раз ты позволяла своему брату пользоваться своим телом? — выпалила бабушка. Я не понимала и не могла выдавить из себя ни слова.

— Пользоваться? Что вы имеете в виду?

Ее глаза сузились в щелки и посмотрели на Криса, как бы давая понять, что он-то знает, что она имеет в виду, если даже я об этом не догадываюсь.

— Знаете что! — сказал он, краснея, — мы абсолютно ничего не делали.

— Его голос стал более низким и сильным. — Вы можете сколько угодно пожирать меня взглядом. Думайте, что хотите, но ни Кэти, ни я, не совершали ничего плохого или греховного.

— Твоя сестра была голой, она позволила тебе смотреть на себя, таким образом, вы нарушили мои правила. — Она снова окинула меня ненавидящим взглядом и вышла из комнаты. Я продолжала вздрагивать даже после того, как за ней захлопнулась дверь. Крис был в ярости.

— Зачем тебе понадобилось раздеваться в комнате? Ты ведь знаешь, что она подглядывает за нами и именно в надежде поймать нас за чем-нибудь в этом роде. — Весь его вид говорил о том, что он готов броситься на меня с кулаками. — Она накажет нас. То, что она вот так удалилась, ничего не сделав, не означает, что она не вернется.

Я знала это. Она вернется с плетью в руках!

Сонные и капризные с чердака спустились близнецы. Кэрри сразу же уселась перед кукольным домиком, а Кори присел на корточки у телевизора. Он взял свою дорогую, профессиональную гитару и начал наигрывать какую-то мелодию. Крис сел на кровать лицом к двери. Я была наготове, чтобы вовремя убежать, когда она войдет. Я хотела убежать в ванную, закрыть за собой дверь…

В замке повернулся ключ, а вслед за ним повернулась и дверная ручка. Я вскочила на ноги, а вслед за мной и Крис.

— Беги в ванную, Кэти, и оставайся там, — сказал он.

Бабушка вошла в комнату, возвышаясь, как гигантское дерево, но в руках у нее была не плеть, а огромные ножницы, которые обычно используют для кройки. Они были блестящими, хромированными и, кажется, очень острыми.

— Сядь, девчонка, — бросила она. — Я собираюсь остричь тебе волосы. Под корень. Тогда, может быть, ты перестанешь так гордиться, смотрясь в зеркало.

При виде моего удивления ее лицо сложилось в презрительную гримасу.

Этого я боялась больше всего! Я скорее вынесла бы наказание плетью! Кожа все равно зажила бы, но снова вырастить мои прекрасные длинные волосы, которыми я так дорожила, займет несколько лет. Я лелеяла их с тех пор, как папа сказал мне, насколько они красивы, и как он любит маленьких девочек с длинными волосами. Откуда она знала, что каждую ночь мне снилось, как она тайком пробирается в комнату и пытается обкорнать меня, как овцу? Иногда мне казалось, что она пытается отрезать и мои груди.

Она всегда смотрела на какую-то часть моего тела, не замечая целого. По всей видимости, она представляла меня как совокупность каких-то отдельных, неодушевленных составляющих, каждая из которых возбуждала в ней гнев. А все, что возбуждало в ней гнев, должно было погибнуть.

Я сделала попытку рвануться в ванную. Но по неизвестной причине мои натренированные ноги танцовщицы отказались двигаться. Сам вид этих длинных, блестящих ножниц, казалось, парализовал меня, в сочетании с блестящими металлическим блеском глазами бабушки.

Крис снова заговорил сильным, твердым голосом.

— Ты не смеешь отрезать ни пряди волос Кэти, бабушка. Попробуй сделать шаг в ее сторону, и я ударю тебя по голове этим стулом.

Он поднял один из стульев, на которых мы обедали, готовый привести свою угрозу в исполнение. Его голубые глаза сверкали огнем в ответ на светящиеся ненавистью глаза бабушки.

Она презрительно посмотрела на него, видимо, подразумевая, что его намерения никогда не исполнятся, и его сила ничтожна по сравнению с той горой стали, на которую он посягнул.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Выбирай, девчонка, или твои волосы, или никакой пищи и молока в течение недели.

— Но близнецы здесь ни причем! — возразила я. — Крис тоже. Он не знал, что на мне не было одежды, когда спускался с чердака. Это все моя вина. Пусть я останусь без еды и молока на неделю. Я не буду голодать, и кроме того мама не позволит Вам сделать это со мной. Она принесет еду.

Однако, последние слова я произносила без всякой уверенности. Мама не приходила к нам уже давно. Вряд ли она будет появляться чаще. Я наверняка сильно проголодаюсь.

— Твои волосы или неделя без еды, — повторила она ровным, безразличным голосом.

— Вы не правы! — Вспылил Крис, приближаясь к ней со стулом в поднятой руке. — Я застал Кэти врасплох. Мы не сделали ничего греховного, и никогда ничего не делали. Это стечение обстоятельств, по которому ни о чем нельзя судить.

— Или твои волосы, или НИ ОДИН из вас не будет есть в течение недели, — повторила она, глядя на меня и, как всегда, игнорируя Криса. — А если ты убежишь на чердак или спрячешься в ванной, то вы не получите пищи две недели или до тех пор, пока ты не выйдешь оттуда, остриженная наголо. — Затем она направила свой холодный, расчетливый взгляд на Кристофера и изучающе осмотрела его. — Думаю, что именно ты должен будешь исполнить это, — сказала она, изобразив на лице подобие улыбки, и, произнеся это, повернулась, положила ножницы на тумбочку и ушла.

Она оставила нас в нерешительности и тревоге, смотрящими друг на друга.

Крис, наконец, улыбнулся.

— Брось, Кэти, все это — форменный блеф. Мама может появиться с минуты на минуту. Мы скажем ей. Не будет никаких проблем. Я никогда не обрежу твои волосы. — Он поднялся и обнял меня. — Хорошо, что мы припрятали коробку крекеров и фунт чеддера там, на чердаке. Кроме того у нас осталась сегодняшняя порция еды. Старая ведьма забыла про нее.

Мы редко съедали помногу. В этот день мы постарались есть еще меньше, на случай если бы мама не пришла. Мы сохранили часть нашего молока и апельсины. День закончился, а мама не появлялась. Всю ночь я вертелась с боку на бок, то засыпая, то просыпаясь. Засыпая я видела ужасные кошмары: себя и Криса, бродящих по темному, густому лесу, заблудившихся в поисках Кори и Кэрри. Мы выкрикивали их имена, но ответа не было. В панике мы бежали все глубже и глубже, и тьма вокруг нас все сгущалась.

Неожиданно в темноте возник пряничный домик. Некоторые детали были сделаны из сыра, крыша — из печенья «Орион», а извивающаяся дорожка, ведущая к входной двери, была вымощена твердой рождественской карамелью. Сама дверь состояла из шоколада «Херши», ограда состояла из мятных палочек и трубочек с мороженым семи видов. Я мысленно обратилась к Крису: «Это трюк!»

Он ответил:

— Мы должны зайти! Нам нужно спасти близнецов!

Мы тихо пробрались внутрь и увидели подушки из плюшек, сочащиеся золотистым маслом, а диван состоял из свежеиспеченного хлеба, также с маслом.

На кухне стояла ведьма — всем ведьмам ведьма! Нос клювом, выступающая нижняя часть, провалившийся беззубый рот, а на голове было что-то вроде мочалки с торчащими во все стороны концами волокон.

Она держала близнецов за их длинные золотистые волосы, готовая бросить их в горячую печь. Они уже покрылись холодным, голубоватым цветом, их тела, еще не поджарившиеся, начинали превращаться в пряник, а голубые глаза — в изюмины.