Генерал Симоняк - М Стрешинский

- Может быть, - смутившись, сказал комбат.

Путилов перевел разговор. Видел он на улице трех солдат. Лохматые, небритые, полушубки расстегнуты. На гвардейцев не похожи.

- Я им замечание сделал. Но вы, командиры, куда смотрите?

- Смотреть-то некому, Савелий Михайлович. Из ротных один только Владимир Михайлов остался в строю. Почти всеми взводами сержанты командуют.

- Это не оправдание. Доложу комдиву - не похвалит. А он ваш третий батальон геройским считает.

- Не надо докладывать, - попросил Собакин, - всё сделаем сами.

Он сложил карту, а несколько исписанных листков разорвал в мелкие клочья.

- Всё, - повторил он, думая теперь уже не о показавшихся ему обидными словах командира полка, а о новых делах.

- Ладно, договорились, - попрощался Путилов.

Штаб полка размещался в школе. Несмотря на поздний час, там было оживленно и людно, как днем. Сам до недавних пор полковой работник, Путилов понимал, до чего много дел, самых разнообразных, первоочередных, срочных, у майора Меньшова и его помощников. Надо принять новое пополнение, проверить оружие, написать донесения о ходе боевых действий, заполнить сотни наградных листов, нельзя забыть ни об одном из героев - ни павших, ни оставшихся в строю.

Начальник штаба Меньшов, сдвинув густые кустистые брови, ворчал:

- Честное слово, в бою так не парился. Хоть караул кричи.

Замполит майор Хламкин сидел тут же. Он еще не совсем оправился после контузии, веки глаз часто вздрагивали. Хламкин коротко описывал подвиги офицеров и солдат, представляемых к награде. Помогали ему секретарь партбюро капитан Александр Сумин и молоденький круглолицый младший лейтенант Юра Гении, инструктор политотдела.

- Какой молодец, - говорил Хламкин, потрясая заполненным наградным листом. - Послушай-ка, Меньшов, что пишет Шелепа о старшем лейтенанте Аркадии Макарове: Ни на шаг не отставал он от стрелков. Часто и сам за пулемет ложился...

- Пулеметная рота крепко выручала третий батальон, - отозвался Меньшов. Погиб Макаров... Большой награды заслуживает. И родным в Ленинград надо написать. А Губина не забыли?

- Нет. На него наградной лист уже готов.

Василий Губин взял на себя командование ротой после гибели Макарова и воевал всю неделю, хотя был ранен в руку. Не раз он заменял наводчика, сам ложился за пулемет...

Николай Хламкин взял очередной лист. Сержант Кривоногов, командир штурмовой группы. Как он несся по Неве! Любой скороход позавидовал бы, а бойцы от него не отставали. Вскарабкались по ледяному откосу на берег - и сразу в бой. Те, кто шел следом, увидели уже взорванный фашистский блиндаж, разбитый гранатами пулемет.

...Росла стопка заполненных наградных листов. И каждый из них скупо, без прикрас рассказывал о подвиге, к которому человека готовила вся его предыдущая жизнь, готовили родители, школа, друзья, партия и народ.

Путилов вошел в штаб незаметно. Постоял какое-то время молча. Не хотелось отрывать людей от дела.

Первым заметил полковника капитан Репня, легонько потянул Меньшова за гимнастерку:

- Савелий Михайлович здесь.

Меньшов вскочил, готовясь рапортовать по-уставному. Путилов опередил его:

- Отставить. Что у вас за ночное бдение?

- Отчетность, наградные листы...

- А вы побольше помощников возьмите. Комдив требует: никого не забыть - ни погибших, ни раненых. А Шерстнев где?

- Уговорили прилечь.

Путилов не стал будить Шерстнева. Пусть отдохнет командир полка. Он-то знал, сколько душевных сил человек теряет в бою, а особенно командир, отвечающий за жизнь сотен и тысяч людей. Он видел совсем еще молодых офицеров, - и тридцати не стукнуло, - а уже совершенно седых. Тяжек ратный труд...

Из полкового штаба Путилов позвонил Симоняку. Телефонную трубку взял адъютант, сказал, что комдив принимает процедуры...

- Что ему передать?

- В полках полный порядок.

Хрипота, не проходившая несколько дней, совсем замучила Симоняка.

- Звонят, поздравляют, а я что-то невнятное мычу в трубку, - жаловался он.

Принимал микстуру, какие-то таблетки, но результаты были не велики. Вспомнилось, как лечила его от простуды и хрипоты жена, решил применить домашние средства.

Ординарец сварил чугунок картошки, поставил перед генералом. Симоняк, накинув на голову серое одеяло, наклонился над чугунком. Горячий пар обжигал горло, по лбу сбегали струи пота. Симоняк терпеливо переносил эту пытку.

Распарившись как в бане, попил еще и чаю с малиной. Малину принесла хозяйка дома. Симоняк разговорился с ней. Вид у женщины был пасмурный, а в глазах затаилась какая-то грусть.

- Что такая мрачная? - спросил Симоняк. - Тоскуете?

- И вовсе не тоскую. Грешно сейчас, в эти дни.

- Что верно, то верно. Да и на чистом небе облачка бывают.

Хозяйка помолчала с минуту.

- Муж у меня на фронте, товарищ генерал. Давно уже вестей от него не получаю. Всякое передумаешь.

- Гоните, Игнатьевна, дурные мысли. Военному человеку бывает и некогда сесть за письмо. Вот и моя жена, наверное, теряется в догадках. Сегодня ей напишу. И ваш супруг откликнется. Попомните мое слово.

Окончив чаевничать, Симоняк принялся за письмо.

Здравствуйте, дорогие мои!

Шлю вам свой привет. Давно вам не писал. Поверьте, не было времени. Вот сейчас некоторая передышка, а потом снова в бой.

За это время у нас произошли большие события. Как вам уже известно из газет, мы под Ленинградом дали фашистам духу...

Мы прорвали фронт, соединились с большой землей. И в этом - большая заслуга наших бойцов. Вы, наверное, знаете по газетам, что теперь мы стали гвардейцами. За время боев мне довелось видеть много пленных, разговаривать с ними. Чаще всего я им задавал вопрос: Зачем вы пришли на нашу землю? Они плутовски мигали глазами, кляли Гитлера. Мы, мол, тут ни при чем. А один бессовестный подлец набрался наглости и сказал: Мы пришли к вам навести порядок, привить свою западную культуру.

Какой гад! Мы-то хорошо знаем, какие фашисты просветители. Под мундиром у пленного оказалась женская шелковая рубашка. Содрал он ее с чьих-то плеч, напялил на себя, гитлеровский мародер.

Не получали ли вы писем с Кубани? Остались ли в живых наши родные, моя мать и твоя, сестры? Там фашисты тоже драпают. Напоили их вдосталь кубанской водицей. Будем надеяться, что с нашими всё хорошо.

Во время боев я сильно простудился. Вышли на отдых - пару дней лежал с перевязанным горлом. Сейчас полегчало...

Пишите, как вы живете. Скоро, видно, будет возможность приехать к вам на несколько дней.

Крепко вас всех, мои дорогие, целую.

В конверт генерал вложил и отдельную записочку для своего баловня Виктора. Обещал переслать ему кортик, который носил немецкий полковник.